***
Вечером воскресенья Виктор лежит на кухонном диване, наблюдая за воодушевленными парнями. Единственное, что могло сплотить этих — готовка. — Еще можно добавить внутрь яйцо, — вдохновлено выдает Юра. — Оно слишком большое, не останется места для начинки. — Можно взять перепелиные яйца. Тогда и вкус будет, и места много не займет. Оба склоняются над столом и в четыре руки принимаются нарезать зелень, овощи и мясо. Иногда Кацуки советуется о чем-то с Юрой, и они начинают оживленно обсуждать заданную тему. Сам Виктор из тех, кто просто приготовил бы жареную картошечку, попил чая и все, жизнь прекрасна. Но это не потому что он не привереда в еде, наоборот, любит повкуснее, просто стоять у плиты — не его. Совсем не его. Никифоров незаметно подкрадывается сзади, заглядывает через плечо Юри и неожиданно, испугав парней, спрашивает: –И что же у нас на ужин? Юри нервно дергается, промахивается мимо моркови и разрезает себе указательный палец. — Ой, — только выдает Никифоров, удивленно смотря на кровь, стекающую по ладони из совершенно не большой ранки. Плисецкий шипит, как разъяренный кот, отвешивает подзатыльник Виктору и принимается рыться в аптечке в поисках лейкопластыря. Кацуки который раз убеждается в том, что Юра совсем не такой, каким хочет и может казаться. Да, он кричит, ругается, открыто хамит и делает вид, что остальные — холопы у ног Царя. Но от внимательного взгляда японца не скрылся редкий румянец на кончиках ушей, вовремя включенный чайник, бинт, так небрежно брошенный в нужный момент на диван. И как бы теперь Плисецкий не пытался вести себя, как грубиян и дерзкий парень, Юри прекрасно знает, какой он на самом деле. Впрочем, с некоторых пор, особенно когда по выходным все трое даже ночевали в одной квартире, Юри перестал воспринимать Плисецкого неким дополнением к Никифорову, как это было изначально. Теперь Юрий был такой же парой для него. Пусть они друг другу и навязаны метками, но Кацуки знает, что их триада обязательно уживется вместе. В конце концов, Юри рад, что в его жизни помимо Виктора появился взбалмошный Плисецкий, постоянно накаляющий чувства. Ведь каждому человеку нужны моменты покоя и моменты максимального всплеска страстей. Больше всего с этим повезло Виктору, наслаждающемуся ежедневными стычками своих «страсти» и «спокойствия».***
— Юра, успокойся! — не выдерживает Виктор, когда очередной спор затягивается на не первые полчаса и выходит за пределы допустимого. — Я успокоюсь, но что это изменит? — парень вскакивает с дивана и нервно ходит по залу взад-вперед. — Вы видели, что было написано? — А почему тебя это так беспокоит? Помнится, до новой сплетни в интернете эта тема вообще не волновала тебя, — Юри, стыдливо покраснев, упрямо смотрит в сторону, чувствуя себя неуютно под двумя пристальными взглядами. — Кстати, да, согласен, Юр, тебя раньше не особо волновал вес и внешний вид Юри, пока какой-то сплетник не написал очередную ерунду. — Потому что не обращал внимания на эту деталь. Теперь обратил и да, Юри похож на свои любимые котлеты. Тебе нужно худеть, Кацудон! В ответ на это Никифоров возводит взгляд в потолок и вздыхает, ожидая нового витка скандала. — Я не собираюсь худеть просто потому, что один идиот написал статейку, а второй повелся на нее и достает меня. — Да, Юри наступили на больное место, поэтому он вполне способен повышать голос или выражаться неприемлемо даже для самого себя. — Он не толстый, он просто мягонький, — довольно мурлычет Виктор, проведя ладонью сначала по боку Кацуки, а затем по его бедру. За что, собственно, получает по руке. Плисецкий понимает, что и он неправ и эти двое хороши. Но смотрит на блуждающие по телу Юри ладони, переводит взгляд на Никифорова, разворачивается, выходит и громко хлопает дверью. Нет, вовсе не демонстративно, просто так получается. Как бы Юра не пытался свыкнуться с мыслью, что у них с Виктором в паре есть еще партнер, все равно не может задушить в себе ревность. Виктор старается держать нейтралитет, чтоб не усугублять и без того хрупкое перемирие излишним вниманием к кому-то одному. А Юри лишь снова чувствует себя словно не на своем месте. Этот разговор забывается, но всплывает еще не единожды. То есть, практически каждый день. К концу месяца, когда под пристальным взглядом кусок в горло не лезет, Юри окончательно взрывается. Он запрещает этим двоим ночевать у него в квартире в выходной, выпроваживает за дверь и с облегчением выдыхает. Настроение настолько паршивое, что это не остается незамеченным и на работе. Дети настороженно смотрят на обычно спокойного учителя, опасаясь попасть ему под «горячую руку». Но нет, парень вполне способен не переносить личные проблемы на работу, тем более срываться на учеников. Только начальство и коллеги так же замечают неладное, потому-то и предлагают взять пару дней отпуска. И Кацуки не отказывается. Ему, в самом деле, нужно время, чтобы побыть наедине с собой, собраться с мыслями, успокоиться после долгого мозгового штурма. С удивлением, Юри понимает, что скучает по двум русским, так бесцеремонно вторгшихся в его жизнь. Так естественно было видеть, как на диване засыпал Виктор, зачем-то сбрасывая на пол носки и включая еще громче телевизор. Вполне умиляли с утра крики лохматого Плисецкого, который требовал горячий крепкий кофе, а потом засыпал за столом с чашкой в руках, опаздывал и не успевал выпить уже остывший напиток. Да и все странные привычки и традиции прижились, хоть были чужие и странные для понимания Юри. Парень любит в Викторе странную привычку оставлять после себя грязную кружку из-под кофе или чая, брать чистую, снова делать себе горячий напиток и ставить в рядочек немытую посуду. А Юри, даже не думая ворчать по этому поводу, просто вымывает все, ставит на место и ждет следующего дня, когда кружки снова выстроятся в ряд, ожидая помывки. Кацуки замечал подобное и за Плисецким, а потому думает, что это странная особенность русских — исчислять выпитое оставленной посудой. Можно сказать, что оба соулмейта прочно засели в голове и в сердце, заставляя едва ли не каждый час вспоминать взбалмошных, импульсивных, эмоциональных, но таких родных Юри и Виктора. К концу пятого дня, когда заканчивался небольшой отпуск, Кацуки понял, что скучает по соулмейтам, которые так бессовестно вывели его из себя, и вовсе не против помириться с ними. Конечно, звонить и просить прийти — глупость. Особенно после того, как сам же выгнал их. За дело, к слову, но выгнал же. Юри собирает все мужество и отправляется сам в гости к Виктору, у которого теперь можно отыскать и Плисецкого. Кутаясь в большой вязаный шарф, парень не спеша бредет по улице в сторону дома Никифорова. Наверное, фигуристы только освободились после очередной изматывающей тренировки, поэтому время в запасе имеется и спешить, вовсе не стоит. Да и Юри хочет хоть ненадолго отсрочить момент встречи с соулмейтами, пройтись, собраться с мыслями, попробовать представить, что же скажет им, с чего начнет разговор. Но все размышления резко прерываются, в голове образовывается вакуум, а дыхание резко сбивается, словно Кацуки кто-то ударил. Возле подъезда стоят Плисецкий и Никифоров. Они настолько гармонично и целостно смотрятся вместе, что парень в этот момент отчетливо понимает — он лишний. Его соулмейты знамениты, красивы, уверенны в себе, эмоциональны, привлекают внимание даже тех прохожих, которые ничего не знают о фигурном катании. А он, Юри, полная их противоположность, которой не место рядом с такими замечательными людьми, по мнению все того же Кацуки. Он отстраненно смотрит, как Юрий что-то яростно шипит: — И мне не нравится эти чувства! Я будто бы параноик. То хочу его убить или ударить, то на стены лезу из-за того, что не вижу его. — У меня так же, Юр, успокойся. — Виктор хоть и взволнован из-за разлуки со вторым соулмейтом, но отчетливо слышит отголоски радости от того, что Плисецкий начал чувствовать связь с Кацуки. — Как же, успокоишься тут. Этот неуклюжий идиот снова что-то натворит и не побеспокоится о себе! Его даже пластыри клеить на порезы нужно заставлять, потому что сам забудет про это или не додумается. А ты говоришь успокоиться. — Переживаешь и скучаешь, — Никифоров с пониманием сочувствует, протягивает руку и мягко гладит Юру по щеке, выражая свою нежность и поддержку. — Если отбросить ревность, то сразу заметно, что Юри стал частью нашей жизни, поэтому скучаю по нему так же, как и ты. — Вот еще, глупости, — по привычке фыркает парень, отчетливо понимая, что Виктор прав. Юри не слышит их разговор, он просто смотрит на этих двоих, чувствуя дрожь в руках, которые вот-вот выронят рюкзак на асфальт. Он резко задыхается, когда Никифоров нежно поправляет шарф на шее Плисецкого, притягивает его за плечи к себе и крепко обнимает. Кацуки отмирает, медленно разворачивается и идет прочь, в этот раз стараясь ни о чем не думать, но мысли сами лезут в голову, ухудшая и без того паршивое состояние. Он ругает себя. За то, что решился первым прийти к Виктору и Юре. За то, что увидел сцену нежности пары. За то, что винит себя в этом, будто бы здесь есть хоть капля его вины. Ругает за то, что чувствует себя ненужным и потерянным ребенком. Проходит всего несколько дней, а Кацуки похож на восставшего из мертвых. Краски спали с лица, даже глаза, кажется, стали мутнее. Поведение только не изменилось: Юри все так же с удовольствием работает с детьми, как и прежде, готовит вкусные блюда вечерами, по привычке неспешно идет домой по освещенной фонарями улице. Только на катке он постоянно оглядывается, пытаясь рассмотреть Никифорова и Плисецкого. А готовка и прогулка напоминают о том, что рядом нет тех, кто так нужен, кто неожиданно ворвались в жизнь, перевернув ее с ног на голову. И, почему-то, из головы парня выветривается здравый смысл, который бы подсказал, что это не расставание навечно, а ссоры бывают во всех парах. И еще несколько дней проходят словно в тумане, не отражаясь в памяти Юри. И он даже не представляет, что переживает не он один. Виктор замечает за собой, что чем больше он не видится со своим вторым соулмейтом, тем меньше в нем прежнего вдохновения. Технически-то откат проходит идеально, а вот души в программе нет. Впрочем, хоть Юри и не стал для Плисецкого таким же личным вдохновением, мужчина видит, что у Юры тоже отсутствует огонь энтузиазма. Блондин часто выходит на лед, делает несколько элементов и, погружаясь в мысли, катится по морозной поверхности, не делая больше ничего. Конечно, Плисецкий потом злится на что-то, психует, выбивает носком конька ледяную крошку и, ругаясь сквозь сжатые зубы, продолжает тренировку. Виктор снова засыпает на диване около включенного телевизора, а на утро понимает, что техника все так же кричит, да и его самого привычно не накрыли пледом. Недолгие поиски показывают, что и Плисецкий уснул на кровати с ноутбуком на коленях, проспав в неудобной позе всю ночь. Обычно именно Юри всегда ухаживал за ними, укрывал, забирал из рук ненужную технику, заботился о комфорте и тепле. Да, такие мелочи оставались не замеченными, пока не исчезли из жизни. Юра больше не готовит на кухне, ведь теперь без Кацуки совсем не интересно, да и некого подколоть в процессе готовки. Они оба приходят к выводу, что именно Юри стал той самой шестеренкой, которой не хватало для запуска всего механизма. Теперь отчетливо видно насколько их пара неполноценна без третьего. Просто до конца еще страшно признать это. Плисецкий так не хотел третьего в их с Виктором паре и вот, желание сбылось, остались только вдвоем. Казалось бы, живи и радуйся! Но нет, не выходит. Кацуки так сильно въелся в быт и сердца русских, что без него уже не так, без него уже не то. — Вить, — вдруг вечером произносит Юра, когда напротив работает телевизор, который никто из них не слушает. — М? — невнятно мычит в ответ мужчина, пребывая в некой задумчивости, полностью погрузившись в мысли. — Я тут думал, что мы могли бы уже пойти к Юри и удостовериться, что с ним все хорошо. Уже достаточно дней прошло, чтоб он остыл. — Ты все же переживаешь, хоть и не хочешь этого показывать, — Никифоров вдруг улыбается, закидывает руку на плечо блондина и обнимает его. — Вот еще, нет, — просто по привычке ворчит Юра, поднимая ноги с пола на диван, обнимая колени руками. — Только не хочу, чтоб с ним что-то случилось. Я уже сам понял, что нужно помириться, ведь сам виноват, что тогда обзывал Юри… Я теряюсь, не знаю, что думать и делать, не может же он все еще обижаться на те слова? Я тогда, правда, не совсем понимал, что несу, сгоряча наговорил гадости, не подумав даже. Он же не привык к таким выходкам, как ты, к примеру. Но как же бесит, что вокруг него крутится много людей даже в сети! А уж эти статьи и комментарии к ним… Все считают его милым, мягким, зайчиком. И ладно, если бы только девушки, но и парни же. А этот свин только читает, улыбается и хоть бы что. Нет бы что-то сказать, как-то отреагировать, а он молчит о своих соулмейтах и только принимает внимание в интернете. — Так ты просто приревновал его? — Виктор старается не рассмеяться. И как он сам не догадался по поведению Плисецкого, что тот ревновал уже вовсе не его самого к парню, а Юри ко всем остальным. Хотя, с недавних пор, Никифорову вообще сложно предсказать, что сделает Юра в следующий момент. Он пусть и немного, но начал меняться, учится признавать свои ошибки, но и ревнует, психует все так же и на пустом месте. — Я не ревную, мне просто не нравится, когда на мое смотрят. — Можно подумать, что это не одно и то же, — бурчит в ответ мужчина, но замолкает, смотря перед собой, и отстраненно поглаживает ладонью плечо Плисецкого. Это тишина не напрягает, пока оба думают об одном и том же. Юра сам себя накручивает, понимая, что еще немного, и он в очередной раз взорвется, не сдержав вспышку раздражения то ли на себя, то ли на Кацуки. Виктор же, не впадая в подобное состояние, просто решает для себя, что завтра стоит уже сходить к Юри домой, поговорить и помириться. В конце концов, причина на самом-то деле пустяковая.***
Юри смотрит в окно, словно запоминая ставшую родной улицу. Парень разворачивается, медленно осматривает уже такую привычную обстановку квартиры, вздыхает и садится на диван, массируя пальцами виски. Он не может поверить, что окончательно решился сделать, возможно, самую большую глупость в своей жизни — снова сбежать. Но стоящие рядом чемоданы, как немой укор, подтверждают, что все это не сон, а реальность. Парень прожил не один год в одиночестве и считает, что сможет прожить так всю оставшуюся жизнь. Будет сложно, да, но в этом мире всем не так уж сладко приходится. Раздавшийся звонок выводит парня из задумчивости, возвращая в настоящее время. Он с замиранием сердца открывает дверь, не удосужившись перед этим посмотреть, кто же пришел, а потому отшатывается назад, удивленно рассматривая пришедших. Кацуки совершенно не ожидал увидеть своих соулмейтов перед отлетом еще хотя бы раз. — Здравствуйте, — спокойно отвечает, стараясь делать равнодушный вид. Но у него никогда не поучалось скрывать свои эмоции или врать, потому голос предательски дрожит от волнения. — Проходите. Они снова направляются на кухню, рассаживаясь за небольшой столик. Словно ситуация повторяется, как вначале их отношений, если это можно так назвать. Виктор и Юра напряженно молчат, пытаясь подобрать слова, которые перебрали в голове с момента последней встречи. Взгляд Плисецкого цепляется за стоящие в коридоре чемоданы, и он растерянно спрашивает: — Ты куда-то собрался? — Да, я решил, что мне пора возвращаться домой. Хотя бы на время, а там будет видно, — Юри нервно жмет руками свои штаны. — И когда ты собирался нам об этом сказать? — Виктор, как обычно, не начинает ругаться, а просто интересуется, но весь его вид показывает злость и, пожалуй, разочарование с легкой ноткой грусти. Кацуки молчит. Ведь соврать он не может, а правда прозвучит слишком жестоко. — Никогда, — отвечает за него Плисецкий, тут же вскакивая со своего стула. — То есть ты просто решил сбежать, даже не удосужившись спросить нашего мнения насчет этого?! — А что тут спрашивать? — парень жмет плечами и невесело усмехается, рассматривая своих соулмейтов. — Мы попробовали быть вместе, но, увы, не получилось, сами видите. У вас уже устоявшаяся пара, а я волей судьбы влез в нее. Поэтому считаю, что и вам, и мне будет лучше, если мы просто разбежимся в разные стороны, продолжая жить, как и раньше. От произнесенных слов у всех троих что-то сжимается внутри, создавая впечатление неправильности и абсурдности ситуации. Первым не выдерживает Юра. Он хватает Кацуки за воротник свитера, дергает вверх и с немалой силой впечатывает в стену. Парень лишь на секунду морщится от боли в спине, а когда снова смотрит перед собой, видит яростный взгляд зеленых глаз. — Ты просто решил нас бросить, — перестав контролировать себя, шипит Плисецкий, не убирая руки с одежды Юри, все так же сжимая ее в кулаках. — Засунь себе в задницу эти рассуждения о том, что нам будет лучше. Если бы тебя хоть немного волновала наша жизнь, то спросил бы наше с Виктором мнение по поводу всего. Трус. Просто трус, который решил бросить соулмейтов. Если мы тебе не нужны — скажи, но брось эти якобы благородные намерения, иначе меня стошнит! Виктор молча подходит, успокаивающе кладет ладонь на плечо Юры и не вмешивается в ситуацию. С одной стороны он полностью разделяет мнение Плисецкого, хоть и реагирует спокойнее. А с другой — отчасти ему понятны мотивы действия Кацуки. Блондин резко разворачивается, яростным взглядом смотрит на Никифорова и, не сказав больше ничего, выходит из квартиры, громко хлопая входной дверью. Парень останавливается только когда оказывается на улице. Стараясь успокоить внутреннего зверя, он закрывает глаза и несколько раз глубоко вдыхает, надеясь, что более спокойный Виктор сам справится с этой ситуацией, пока Юра успокаивается. В таком состоянии он может договориться до еще одного скандала. — Я согласен с Юрой, — говорит Никифоров, смотря на японца потемневшими от недовольства глазами. — Если не хотел нас больше видеть, то мог сказать это прямо, мы не подростки, чтоб сбегать не разобравшись. — Нет! — Кацуки подается вперед, отталкиваясь от стены. — Я, правда, хочу быть с вами, но постоянно думаю о том, что не так близок к вам, как вы друг к другу. — Может это отчасти правда, но только потому, что с Юрой мы уже долго знаем друг друга, — Никифоров вздыхает и проводит ладонью по своему лбу, зачесывая назад челку, которая тут же возвращается на прежнее место. — Но ты хоть представляешь, как мы с Юрой переживали из-за этой глупой ссоры? И что было потом, когда оказалось бы, что ты просто сбежал от нас? Кацуки просто молчит и думает над словами мужчины, вдруг, поняв, что совершенно забыл о чувствах соулмейтов, полностью до этого погрузившись в мир, где каждую секунду жалел сам себя, ругая такую несправедливую судьбу. А ведь именно эта судьба подарила то, чего он так желал. И сейчас этот шанс мог разрушиться, если бы парень просто взял чемоданы и улетел, так и не поговорив с русскими. — Мы шли сюда извиниться за свое поведение, — продолжает Никифоров, видя растерянность Юри. — Я-то понимаю, но думаю, что вы с Юрой теперь должны друг перед другом извиниться. Он испугался, вот и разозлился. — Просто я видел вас, — вдруг говори Кацуки, а в его голосе слышится горечь. — Я хотел прийти помириться. Вы стояли около твоего дома. Тогда я и понял, что третий лишний. Или запасной, тут уж как посмотреть. — У дома? — Виктор не совсем понимает, о чем говорит парень, но сразу же удивленно смотрит на него. — Я понял, про что ты. По правде говоря, в тот момент я успокаивал Юру, который, наконец, понял, что скучает по тебе. Он переживал из-за этой ссоры. Только ему не говори, иначе он меня убьет. — Мужчина подмигивает Юри, зная, что тот не расскажет об услышанном. Кацуки обессиленно садится на стул и зарывается руками в волосы, начиная понимать какую же глупость чуть не совершил. А если бы эти двое не успели прийти… — Юри, просто представь, если б мы так же резко собрали свои вещи и улетели, не оставив после себя ничего. И Юри представляет, чувствуя холодок страха, спускающийся вдоль позвоночника. В этот момент возвращается немного остывший Плисецкий. Он замирает у входа на кухню, смотрит на Никифорова, на Кацуки, и пытается понять, как теперь себя вести, о чем говорили эти двое. Юри резко поднимает голову, смотрит на блондина растерянным и виноватым взглядом, и Плисецкий все понимает. Он делает несколько размашистых быстрых шага, смотрит сверху вниз на Кацуки и снова дергает его вверх. — Не смей. Не смей больше сбегать от нас! Юри ждет, что его снова ударят спиной о стену, но этого не происходит. Плисецкий до синяков сжимает пальцами плечи, резко отпускает их и притягивает к себе, заключая в крепкие объятия, словно боясь, что японец сейчас исчезнет. Кацуки сдавленно вскрикивает, когда чувствует, что еще одни руки обнимают со спины. И в этот момент он чувствует, что так и должно быть, так — правильно. — Он больше не будет. Так ведь, Юри? — Виктор говорит протяжно, негромко, прямо на ухо, вызывая необъяснимую дрожь. А Юри только и может, что кивнуть головой в знак согласия. — Кстати, ты собирался домой, а как же работа? — Уволился, — односложно отвечает Кацуки. — Ну и хорошо, — отзывается уже Плисецкий. — Нам как раз пора уже возвращаться домой. Больше никто не говорит, но они все так же продолжают стоять посреди кухни, не размыкая объятий.***
— Юри, ты уже год живешь в России, мы достаточно обучили тебя языку, — упирается Плисецкий, скрестив руки на груди. — Твой ломанный английский язык ничем не лучше такого же русского. У всех троих выходной. Они расслабленно сидят на диване и говорят о разных мелочах под тихий дикторский голос, звучащий из телевизора. — Я путаюсь в словах, — возражает Юри, делая вид, что увлеченно смотрит передачу, понимая через слово. — К тому же сложно выговаривать некоторые из них. — Тогда скажи самую первую фразу, которой мы тебя научили. Она получается у тебя лучше всего, — тут же отзывается Виктор, хитро глядя на обоих парней. — Я вас люблю, — получается невнятно, потому что японец все еще стесняется говорить так прямо о своих чувствах. — Что-что? Я не расслышал, а ты, Вить? — Вот согласен с Юрой. Непонятно. Что ты там сказал? — так же поддразнивает Виктор. — Я вас люблю! — получается громко, с акцентом, но вполне четко. В награду Юри одновременно целуют в щеки, сидящие по обе стороны Никифоров и Плисецкий. И в данный момент время останавливается, все замирает, и ничего не существует, кроме счастья на троих.