Точка соприкосновения

После злосчастной статьи Юри чувствует себя крайне неловко, не зная стоит ли затрагивать эту тему в разговоре с Виктором. Но вопреки его ожиданиям, никакой явной отстраненности от мужчины не чувствуется. Он просто растерян и постоянно витает в облаках, порою, не отвечая на вопросы, не реагируя на происходящее вокруг. Все мысли Никифорова вертятся вокруг Юрия Плисецкого. Вот уже два дня он не может дозвониться до своего соулмейта по скайпу, а мобильный оператор все твердит, что абонент вне зоны действия сети. Волнение доходит практически до критической отметки, накаляя чувства до предела. Конечно же, мужчина не собирается отстраняться и игнорировать Юри из-за какой-то мерзкой статьи в интернете, но постоянно размышляет о том, что скажет Плисецкому, как объяснит сложившуюся ситуацию. Он-то, Виктор, не сделал ничего плохого, однако желание оправдаться не пропадает. Да, он привязался к японскому фигуристу, возможно, сильнее, чем должно быть, но не испытывал к нему тех же чувств, как, к примеру, к самому Юре. Просто иногда возникает желание обнять смущающегося паренька, прижать к себе, поддразнить и увидеть милый румянец на щеках. И больше всего Никифоров не может отказать себе в уюте и тепле, которое ощущает каждый раз, находясь рядом с Кацуки. Проще говоря, Виктор Никифоров запутался сам в себе и совершенно не знает, как ему поступить дальше. И в этой какофонии мыслей, проскальзывает одна навязчивая — вернуться в Россию, если в течение недели Юра не свяжется с ним. Да, оба молчат о сложившейся ситуации, никто из них не знает с чего начать этот разговор. И кому, собственно говоря, это сделать: Виктору, который поглощен переживаниями о вспыльчивом Плисецком, или Юри, считающему, что доставил неудобства Никифорову. Впрочем, Кацуки волнуется слишком о многом, включая то, что может быть неправильно понятым. Японец, конечно, хранит надежду глубоко внутри, там, где сам себе не может признаться, что хочет быть вместе с Виктором. Но он слишком добрый, чтоб сознательно разбивать пару исключительно из своей прихоти и эгоистического желания быть с кем-то. Юри все больше думает об одиночестве, наблюдая за душевными терзаниями мужчины. Ночью часто вскакивает с постели, тяжело дыша, словно после кошмара. Увы, какие именно сны его терзают, он не помнит, но тревожное и щемящее чувство внутри не покидает еще несколько часов, а то и дней. Юри видит волнения Никифорова. Виктор замечает подавленное состояние Кацуки. Они привычно выходят вместе на лед, но теперь не происходит никакого взаимодействия. Нет тех искрящихся взглядов, пересекающихся, когда проезжают друг мимо друга. Исчезла динамика, стремление приблизиться, мимолетные прикосновения рук. Оба погружены в свои мысли, оба не замечают, как неосознанно держат дистанцию. Выходят из оцепенения, из плена собственных мыслей, только после того, как Юри, попытав удачу, решается исполнить сложный элемент. Естественно, из-за отсутствия требуемой подготовки парень не удерживает равновесие и падает, подняв вверх серебряную крошку льда, выскобленную коньком. Виктор подъезжает к Кацуки и с тревогой пытается найти внешние травмы на теле японского фигуриста. Все обошлось легким испугом и малыми потерями: растяжение лодыжки и слегка кровоточащая ранка ниже правой кисти. И сложно сказать, кто из них больше испугался, однако сердце екнуло у обоих. Виктор наклоняется, кладет одну руку на плечо Юри, второй придерживает за талию. Кацуки благодарен мужчине. Не то что бы растяжение — это серьезная травма, просто после нее некоторое время сложно встать на ногу. Никифоров доводит парня до бортика катка и замирает, так и не выпустив чужую ладонь из своей руки. Странное чувство разгорается внутри, проносясь волнением по коже. Юри удивленно на него смотрит, но не пытается отстраниться, уйти или оттолкнуть мужчину. Кацуки словно чувствует то напряжение, которое испытывает сам Виктор. Парень тянется ладонью к плечу Никифорова, хотя сам не знает, чего хочет добиться этим жестом, и хочет ли вообще чего-либо, кроме прикосновения. Его рука замирает, перехваченная чей-то. Юри и Виктор одновременно смотрят назад и видят злые, прищуренные зеленые глаза, которые, кажется, способны если не убить, то проклясть точно.  — Так вот откуда ноги растут у этих статей, — агрессивно произносит Плисецкий, сильнее сжимая руку Кацуки.  — Юр, — начал говорить Виктор, но его тут же перебивают.  — Вить, я вот не поверил, хоть фотографии видел, хоть вспыльчивый всегда просто до безобразия. Но я, правда, не поверил ни единому слову, написанному в сети, — парень невесело усмехается от чувств, которые едва ли в состоянии уже контролировать. Японец сдавленно выдыхает и дергано пытается вывернуться из захвата. Плисецкий смотрит на него с плохо скрываемым презрением, и брезгливо отдергивает руку. Если до этого русский парень разговаривал на своем языке и Юри не мог понять ни слова, то в этот раз Плисецкий начинает говорить на ломанном английском.  — И я бы понял, Вить, если бы это был кто-то красивее, талантливее или хоть в чем-то лучше меня. Но эта котлета… — Насмешливость в голосе сочится ядом, осадком опадая на душу Кацуки. Юри дергается, одновременно с этим Виктор хватает за руку Плисецкого. То ли мужчина решил успокоить своего соулмейта, который начинает переходить границы дозволенного, то ли просто рефлекторно делает это. В любом случае, не обращая внимания на причинно-следственные связи, итогом стал замкнутый круг, где все держат друг друга за руки. Каждый из них чувствует легкую дрожь и странное, совершенно необъяснимое покалывание во всем теле. Юри немного наклоняется над полом и ртом ловит воздух, которого ему просто катастрофически не хватает из-за разливающегося в груди пожара. Лишь краем глаза парень видит, что двое остальных так же морщатся, явно испытывая чувства, отдаленные от приятных. Повисшая тишина нарушается только тяжелым, прерывистым дыханием, которое, кажется, эхом разносится по пустому помещению катка. Первым не выдерживает Юра. Он раздраженно шипит, нетерпеливо тянет ворот своей толстовки и борется с желанием упасть прямо на лед, чтоб избавиться от противного жжения ниже шеи. Пальцы скребут ключицу, оставляя на коже красные полосы от ногтей. Виктор с недоверием смотрит на Плисецкого, словно видит его впервые в жизни, пытается побороть моментально возникший шок, ведь на мгновение ему кажется, что зрение подводит. Там, около метки соулмейта распустился цветок вишни. Никифоров резко расстегивает спортивную крутку, тянет футболку вниз и пытается рассмотреть произошло ли тоже самое с его собственной кожей, появился ли там нежный цветок. И судя по округлившимся глазам Юры — да. Юри не замечает ничего вокруг себя: ни странных переглядываний между Никифоровым и Плисецким, ни их начинающийся спор. Он просто, словно завороженный, касается кончиками пальцев того места, где печет сильнее всего — ключицы. Телефон позволяет посмотреть причину резкой боли, и Кацуки с недоверием смотрит в отражение, пытаясь понять, а не сошел ли он с ума. Ведь не может же быть, чтоб он оказался соулметом сразу двух людей. Таких людей. Виктор Никифоров и Юрий Плисецкий — две противоположности, притягиваемые друг другом, притягивающие всех остальных к себе. Он, Юри, не считает, что достоин находиться рядом с этими двумя. Парень на себе проверяет фразу: «Мечтать вредно». Юри мечтал быть вместе с Виктором Никифоровым, но не хотел влезать в его жизнь с другим человеком — получи и распишись. Жгучая метка принадлежности дарит некую надежду, что Кацуки теперь нужен хоть кому-то, обрел свое счастье. Но здравый смысл в панике кричит — нет, лишний в этой паре, просто ошибка. Из темных дебрей мыслей и чувств парня выводит внезапный крик.  — Уж не думаешь ли ты, что я смирюсь с этим положением дел? — Плисецкий явно не в себе и не может контролировать эмоции и слова. — Ты хочешь сказать, что это правда?  — Ты же сам видишь, что у него наши имена, — Виктор старается осмыслить ситуацию, в которую все трое попали, всеми силами пытается не дать воли чувствам и растерянности.  — Да мне плевать, что там у него! — Юра раздраженно, почти с ненавистью смотрит на сжавшегося в растерянности японца, прожигая взглядом его ключицы и шею. На одно мгновение Кацуки не может понять, чего именно хочет Плисецкий, удостовериться в наличии метки или присматривается, чтоб задушить. — Я просто не буду обращаться внимания на эту хрень, которая появилась, потому что второго имени у нас нет, вот и все.  — И? — Никифоров складывает руки на груди и недовольно смотрит в ответ. — Сделай так и можно подумать, что хоть что-то изменится. Мы уже знаем, что у нас в паре есть третий, этого не сотрешь, даже если не обращать внимания, как ты предлагаешь. Юра, эту ситуацию нужно осмыслить и разрешить, а не прятать голову в землю, потому что так удобнее тебе.  — Простите, — неуверенно отзывается Юри, чувствуя себя крайне неловко под двумя пристальными взглядами, обращенными на него.  — За что ты извиняешься, Юри? Ты же не виноват в этом.  — Конечно, он не виноват, потому что виноват именно ты! — тут же включает роль обвинителя Плисецкий, раздраженно тыча пальцем в Виктора. Ему, как и в далекие пятнадцать лет, легче всего найти виновного и переложить на него всю ответственность, чем здраво, отбросив эмоции, разобраться в ситуации. Только вот как можно оценивать ситуацию, когда ревность душит в своих объятиях, заставляя кровь кипеть в собственной злости. — Какого черта тебя вообще понесло в это место?  — Вот не нужно говорить так, будто бы я знал, как все обернется. Не только ты стал заложником обстоятельств, но и мы. Прекрати уже обвинять во всех тяжких других, — терпение Никифорова тает на глазах, но он старается сдержать порывы сорваться на ответный крик. — Просто так природа не делает соулмейтами людей, значит, так и должно было быть.  — Прекрасно, просто замечательно, — Юра неожиданно успокаивается. — Но я не согласен с этим. Мне совершенно не хочется идти на поводу природы, словно животное, вступая в связь сразу с двумя. И я не собираюсь делить свою пару с кем бы то ни было. Ясно?  — Не говори так, будто бы Юри только мой партнер! — Роли меняются, и теперь уже мужчина не может скрывать своего раздражения.  — О нет, я не признаю его, а, значит, он не моя пара. Эти двое забывают, что все еще стоят около катка, где их крики эхом отражаются от стен, где свидетелем скандала может стать любой проходящий мимо человек. Но всем плевать на это в данный момент. Только Кацуки озирается по сторонам, следя, не пришел ли кто-то еще, ведь совсем скоро должны закончиться тренировки у старших групп в соседнем здании.  — Я сказал свое мнение, и не стану его менять. Прости, Вить, но в этой паре должен быть лишь один Юрий, а какой именно — решать тебе. Плисецкий разворачивается и быстрым шагом покидает здание детского корпуса, даже не оборачиваясь на растерянно стоящих Никифорова и Кацуки. Наступает гнетущая тишина, которая давит на плечи, словно она осязаема. Виктор разрывается между двумя огнями, но не может врать себе — родной Плисецкий сейчас волнует его куда больше. Взрывной характер парня может наделать много бед, о которых пожалеют все трое. Поэтому мужчина принимает, как он считает, правильное решение и уходит вслед за Юрой, пообещав Кацуки, что позже они обязательно поговорят. И Юри остается один на один со своими мыслями, которые своей противоположностью разрывают его сознание на части. Он чувствует себя ребенком, который откусил кусочек пирога, купленного для другого человека. Учащенное сердцебиение и хаотично скачущие мысли мешают здраво оценить ситуацию, прийти к какому-то своему выводу и решению. Юри просто бредет домой, здороваясь в ответ со знакомыми, но даже не замечая их. Так же на автоматизме приходит в квартиру, переодевается и начинает делать привычную и повседневную работу. Со временем, спустя несколько часов, когда первые чувства стихли, Кацуки впадает в тихое отчаяние. Ему сложно смириться с тем, что, едва обретя соулмейта, тут же его потеряет. А в том, что все будет именно так, парень даже не сомневается. Больно, когда ты один и не имел ни единого шанса быть с кем-то, но еще тяжелее, когда появляется надежда, которую забирают сразу же. Юри пытается проанализировать недавнее время, с момента его первой встречи с Виктором. Интерес Никифорова и их близкое общение, были ли они вызваны той незримой связью, которая уже существовала, но еще не проявила себя? В любом случае, парень уверен, что воспоминания о проведенном с мужчиной времени будут самыми дорогими для него. Он пытается понять, что же чувствует к Юрию Плисецкому, ведь тот такая же его пара, как и Виктор. Но, увы, ничего, кроме опасения и небольшой доли восхищения, нет. Да, Юрий красивый парень, безусловно, талантливый фигурист, но первая встреча с ним далека от приятной. Еще немного Кацуки чувствует вину, но не может сказать за что именно. Ведь он вовсе не выбирал, чьим соулмейтом становиться, не искал намеренной встречи с Плисецким и Никифоровым, и даже после знакомства с Виктором не помышлял о том, чтоб разбить чью-то пару. Но тянущее чувство вины не проходит, словно Юри украл то, что ему вовсе не принадлежит. Кацуки Юри всегда успокаивался свои душевные терзания свободным прокатом на катке, чувствуя волшебное единство со льдом. Но в этот самый момент ему совсем не хочется находиться в пустых стенах, навеивающих воспоминания. Поэтому парень выбирает второй способ успокоения — готовка. Он крутится на кухне не один час, постоянно вмешивая разные приправы, экспериментируя с уже готовыми рецептами, и останавливает свой выбор на выпечке. Если сделать много сладких булочек с корицей и ванилью, то можно угостить ими и ребятню после занятия, поощряя их этим за старания. Постоянно помешивание теста, дегустации и сосредоточенность на рецепте делают свое дело — Юри успокаивается и решает пустить все на самотек, стараясь не накручивать себя. Из этого состояния его выводит неожиданный звонок в дверь, заставляющий невольно посмотреть на часы, которые показывают половину восьмого вечера. На пороге квартиры стоят улыбающийся Никифоров и все такой же хмурый Плисецкий. На мгновение, японец теряется, не зная, что сказать этим двоим.  — Привет еще раз, Юри, — как всегда беззаботно говорит Виктор, словно ничего не случилось. — Прости, что так резко прервали разговор, но думаю, что нам троим все же нужно поговорить. Кацуки смотрит на мужчину, переводит взгляд на Юрия и невольно вздрагивает под тяжелым, изучающим его взглядом.  — Ничего страшного, — отвечает Юри и отстраняется, сильнее открывая дверь. — Проходите, я тоже думаю, что нам нужно поговорить. Только давайте на кухне, если вы не против. Не хочется прерваться и пустить насмарку свои старания. В воздухе витает приятный аромат сдобы с едва уловимыми нотками корицы и ванили. Юра невольно глубже вдыхает аромат, борясь с желанием попросить вкусность у раздражающего Кацуки. Да, русский парень просто обожает разные пирожки и вареники, но булочки и хлебцы любит не меньше. Виктор только понимающе хмыкает и старается ехидно не улыбаться, прекрасно зная слабости Плисецкого в еде.  — Мы бы хотели еще раз извиниться за то, что так несдержанно себя повели и наговорили при тебе лишнего, — начинает разговор Никифоров, когда они рассаживаются за столом на кухне.  — Говори только за себя, — недовольно отзывается Юра, за что получает локтем в бок.  — Ничего страшного, — спокойно отвечает Кацуки, хотя внутри нет ни капли спокойствия. Он рад, что сейчас катает руками небольшие кружочки теста, придавая им форму будущих булочек, иначе уже нервно заламывал бы пальцы, пытаясь справиться с волнением. — Я сам не знаю, как бы повел себя на вашем месте в подобной ситуации.  — Мы с Юрой поговорили и пришли к некоторым выводам. Не знаю, как ты отнесешься к тому, что я скажу, но без тебя найти решение невозможно. Юри отмечает, что Плисецкий жует уже третью булку, нагло таская их из остывшего подноса. В этот момент не хочется даже возмущаться, потому что неожиданно становится приятно, что хоть и безмолвно, но его легкую стряпню оценили. Поэтому с еще большим энтузиазмом, Кацуки выкладывает на новый противень последнюю партию булочек.  — И к какому вы выводу пришли? — Спрашивает, а у самого сердце готово выпрыгнуть из груди.  — Мы давно уже замечали с Юркой, что в нашей паре чего-то не хватает, — начинает говорить мужчина, под тихое фырканье жующего Плисецкого. — Мы слишком разные, даже если соулмейты, даже если есть общее что-то. Но всегда не хватало точки соприкосновения, уюта и спокойствия. Да даже простого разговора, где кто-то выслушает друг друга — такого нет. Возможно, поэтому я не слишком удивлен, что наша пара оказалась триадой. Да, такие союзы еще редкость, но это не значит, что их нет.  — Хватит тянуть кота за яйца, Вить, скажи уже основную мысль без философии и углубления в воспоминания. Кацуки не очень хорошо понимает, при чем тут яйца, коты и Виктор, но не решается переспросить у вспыльчивого русского, что тот имел ввиду, лишь отдаленно понимая смысл сказанного — Юрий торопит мужчину.  — Ладно-ладно, — в привычной для него манере смеется Никифоров, наконец, озвучивая основную мысль разговора. — Возможно, нам троим стоит проводить вместе как можно больше времени, пытаясь понять, подходим ли мы трое друг другу, сможет ли в будущем получиться хоть что-то. Юри охает и от неожиданности роняет из прихватки горячий противень, пытаясь поймать его второй рукой, но только ошпаривается и шипит, тряся рукой. Не обращая внимания на раскиданные булки, Плисецкий резко дергает парня за руку к раковине и ополаскивает покрасневшую ладонь холодной водой из крана.  — Ты совсем тупой, свинья? Думать нужно что ты делаешь. Виктор собирает разбросанную еду обратно на противень, а Юри словно находится в прострации. Он не до конца понимает, что происходит: ругает его русский, оскорбляет или заботится? Но, судя по всему, все и сразу. Когда рука перестает печь, Кацуки садится за стол и растерянно смотрит на своих гостей, понимая, что от него ждут ответа.  — Просто проводить вместе время и общаться?  — Да. Без обязательств, обещаний и всего прочего. Просто попробовать, как это — быть триадой. Постараться стать друг другу близкими. И каждый понимает, что отказаться они не могут, если не хотят повторить печальный опыт тех, кто пытается противиться природе. Да, можно самому выбрать того, кого полюбишь, но закономерный итог один для всех — лучше, чем соулмейт, никто не подойдет. И потом каждый, кто отказывается от судьбы, до конца дней думает о своей паре, о правильности поступка, об упущенном шансе. Виктор Никифоров и Юрий Плисецкий слишком собственники для того, чтоб упустить что-то свое. Юри Кацуки слишком долго был один, чтоб потерять обретенное «свое».