How would you feel.

Эва помнит, как он впервые коснулся ее и как в ту самую секунду она поняла, что попала, пропала. Безвозвратно утонула в темно-карих глазах, расплавилась под шероховатыми подушечками пальцев, растворилась в мягких тёплых губах. Эва знала, что это начало, дурманящее начало яркого конца, финала, после которого она будет лишь пепелищем, манекеном с выжженной душой и изломанными разорванным сердцем рёбрами. С Крисом иначе быть не могло — прописная истина, аксиома, неоспоримый факт. Он касался ее, а ее рассудок касался своего края. Он трогал ее, а она в ту же секунду трогалась умом. Снова и снова, раз за разом. Крис — приставшая зараза, а у неё иммунитета нет и антидота тоже. Эва прикрывает глаза, когда его пальцы проходятся по щеке, скуле, губам, спускаются по шее к ключицам, обводят контур плеч и созвездия родинок на округлой груди. Эва кусает губы, когда он касается ее сосков, ведёт по рёбрам и впалому животу, по тазобедренным косточкам и внутренней стороне бедра. Эва сжимает простынь — крепко, так, что ногти сквозь неё впиваются в ладони — и глухо стонет, когда его язык погружается в пупок. Мун — девочка не глупая, знает, что Крису похер на неё, что интересует до тех пор, пока ноги пошире раздвигает на пьяных вечеринках и в школьном туалете и пока открывает рот на уровне его ширинки, позволяя его рукам контролировать положение и движения головы. Все знает, но не любить не может, не умеет и не хочет учиться. Любить Криса крышесносно, ярко, умопомрачительно и очень больно. Насколько больно она понимает, когда видит его с какой-то первокурсницей из другой школы на очередном пятничном сборище. Эва готова была вроде, но это как коленом под рёбра или в челюсть с кулака — больно, сколько ни получай. Хуже всего смотреть, как он зарывается пальцами в рыжие пряди, стриженные под «боб», и вспоминать, как он перебирал ее спутанные после сна волосы, заплетая слабую длинную косу. — Знаешь, Мун, ты моя первая рыжая. — Крис прижимался губами к макушке, и это было так нежно и заботливо, что Эву клинило ещё больше — мурашило, доводило до дрожи, перехватывало дыхание и невесомостью ощущалось где-то в грудине. — Но не последняя. — Если рыжая, Эва, то только ты. Крис склоняется к шее, целует острое молочно-белое плечо, что почти светится в предрассветном свете, проникающем сквозь темную тюль. Ебаный лжец. Кристофер «самый большой лжец и мудак во всем Осло» Шистад — сейчас она понимает, а тогда лишь улыбалась, доверчиво жалась к его груди тонкими лопатками и вслушивалась в сладкие, пропитанные несравненным пиздежом слова. Эва ненавидит Криса, всех его баб и себя в особенности. Хотя бы за то, что все ещё иногда позволяет ему трогать себя, а себе трогаться умом от этого. И это не поддаётся логике и лечению, потому что Крис — приставшая зараза, а у неё нет иммунитета.