Тебя здесь нет

You lost your mind in the sound, There's so much more, you can reclaim your crown, You're in control, Rid of the monsters inside your head, Put all your faults to bed, You can be king again. Lauren Aquilina - King

- Проваливай. У всех бывали неудачные дни. В такие дни не хочется ни из дома выходить, ни на звонки отвечать, ни даже шевелиться. - Я что-то непонятное сказал? Повторить на нескольких языках?! Небрежно растрепанные светлые волосы едва касаются плеч, когда он в порыве эмоций начинает мотать головой. Когда только успело пройти столько времени? Ему давно пора снова начать делать хвостики. - Я знаю, что ты давно не выходил из дома. У тебя ведь даже еда закончилась, Вить. – Юри устало смотрит в родные глаза и позволяет себе облокотиться на дверь, чтобы ее не успели захлопнуть раньше, чем он успеет сориентироваться. - Давай обойдемся без этого дерьма здесь, ладно? – Виктор с плохо скрываемым презрением бросает последний взгляд на пришедшего и уходит вглубь квартиры. Да, это не совсем приглашение зайти, но и с лестницы не спустил. Тоже хорошо. Кацуки захлопывает за собой массивную металлическую дверь. Просторная квартира-студия не залита теплым солнцем, как бывало раньше. Неплотный серый дым затопил собой большую часть пространства. Виктор, полностью игнорируя непрошеного гостя, лежал на своем огромном чуть потемневшем диване и курил в потолок. - Никогда бы не подумал, что кожаный диван может впитать в себя дым. Это странно, правда? – говорит Юри и немного закашливается. - Странно, что ты школу закончил. Кожа впитывает запах сигарет, а не цвет дыма. - Что же. Могло гармонично смотреться. Все в сером. - Неловко продолжает свою мысль парень и подходит к окну. – Давай я хоть впущу свежий воздух что ли… Юри совершает нехитрые манипуляции, не встречая никакого сопротивления от хозяина дома. Отсутствие реакции удовольствие почему-то не приносит. Тогда он молча начинает наводить в комнате порядок. Привычными выверенными действиями собирает пустые пачки сигарет, использованные спички; подбирает с пола недопитые бутылки с виски. Квартира, как и ее хозяин, вся заполнена небрежно разбросанными вещами, покрыта шелухой воспоминаний. Она сопит, задыхается, стряхивает с себя объемную пустоту, чтобы через какое-то время снова перестать сопротивляться и позволить проникать тягучей, как смола, тоске в каждый угол. Юри перестилает постельное белье. Не нравился ему этот жуткий черный пододеяльник, но Виктор когда-то во время покупки был на седьмом небе от счастья, потому что: «Золото, ну ты что, ну это же как у того классного чувака из самого крутого фильма детства!» Ни фильм, ни «чувака» так по итогу узнать и не удалось. Юри подозревал, что тому просто нравился контраст бледной кожи и светлых волос на черном фоне. Не более. - Прекрати, это раздражает. – Никифоров уже докурил и теперь внимательно смотрел на застывшего у постели парня. - Ты бы все равно рано или поздно устал спотыкаться о мусор на полу. - Не то, - раздраженно мотает головой, - твой страх. Он раздражает. Проваливай. Юри грустно улыбается и подходит к полке над телевизором. Раньше там стояла их фотография. Точнее, фотографии. С Маккачином в парке аттракционов, сэлфи с их каких-то очередных "русских посиделок" под гитару, с ребятами во время Гран-При в Барселоне. Раньше. До-того-как. - Мне не страшно. Не тогда, когда ты впускаешь меня. - А, так я уже несколько раз сказал уйти кому-то невидимому? – Усмехается Виктор и тут же отчего-то испуганно застывает. Нельзя. Нужно, чтобы он ушел. Срочно. - Плисецкий и раньше был несносным, но сейчас он абсолютно невыносимый. Ему не хватает тебя. – Юри игнорирует предыдущую часть разговора, подходит к дивану и садится у ног мужчины, опираясь спиной на диван. – Тебе давно пора возвращаться. - Не тебе это говорить мне. - А кому же, если никого больше здесь не бывает? Виктор устало вздыхает и трет покрасневшие глаза. Голубые линзы лежат на какой-то далекой полке, и он не спешит возвращать их на свое место. Иначе получится слишком много фальши на один квадратный метр. Серые глаза с безразличием смотрят в стену, пальцы легко перебирают темные пряди сидящего рядом парня. Кацуки словно кот трется головой о подставленную ладонь и счастливо вздыхает. Такие минутки доброты теперь случались крайне редко, и он привык в последнее время ухватывать их и ценить больше, чем что-либо. Виктор небрежно смахивает с глаз отросшую челку и осматривает порядок вокруг. Сколько угодно можно стирать пыль с полок и шкафов, а суть не изменится. Сам он остался таким же, каким и был. Уставшим, серым и абсолютно не к месту везде, где бы ни оказался. Вот он. Виктор Никифоров, тридцатилетний взрослый мужчина, готов вести себя, как истеричный подросток или маленький ребенок, разбивший любимую мамину вазу. Только разбилась в этот раз не ваза, а он сам. Кто же собирает осколки и склеивает? Только в мусор. Только на свалку. Он уперся локтями в острые коленки. Кости некрасиво выпирали через кожу. Казалось, лопатки готовы вырваться, словно крылья за спиной. Насколько он похудел? Почему его внутренняя разруха больше не поддается контролю? - Помнишь, у тебя бывали иногда дни «усталости»? Я сначала не понимал тебя, думал, что быть тобой – высшее счастье. – Юри аккуратно провел пальцем по впалой скуле мужчины. Такие моменты действительно случались. Иногда Виктор словно уставал быть собой и хотел хотя бы на денек побыть кем-то другим. Он переставал кривляться на камеру, постоянно улыбаться и нести вдохновляющие речи. Тогда он становился самым обычным человеком со своим грузом проблем, мелкими заботами и серьезными потерями. Тогда на переносице у него залегала неглубокая складка, а белок вокруг серой радужки глаз краснел от постоянного в такие моменты недосыпа. Тогда Маккачин переставал юлой носиться по квартире и мог сутками лежать, положив голову на ноги хозяина, будто перенимая настроение Никифорова. Тогда Юри делал перерыв в постоянных тренировках, и они практически безвылазно сидели дома. Заказывали пиццу (игнорируя необходимость контролировать свой вес как звезды спорта мирового масштаба), разные никому не нужные фигурки и безвкусные картины с интернет-магазинов. Тогда они позволяли себе сидеть ночами на кухне и откровенничать совсем как маленькие девочки. Выговариваться, делиться чем-то важным, позволять узнавать друг друга еще лучше и удивляя каким-то всегда неожиданными, неизведанными сторонами. В теплые ночи они перебирались на широкий балкон и смотрели на простиравшийся внизу мегаполис. Город, который никогда не спит. Санкт-Петербург – то, каким он всегда был. Культурный центр России мог уходить в отрыв лучше, чем пресловутый Лас-Вегас. Хорошо, что Юри однажды согласился переехать из родной Японии в далекую страну. Вечно зашкаливающе холодной по погоде, но бесконечно теплой по людям. - Ты обожал, когда я тебя обнимал со спины. Всегда говорил, что так чувствуешь себя защищенным и спокойным. - Это было раньше. Больше ты мне не нужен. – Хлесткие слова ударялись о темные глаза Кацуки и там осыпались бессмысленной кучкой пепла. Конечно, он не верил не единому слову Виктора. Конечно, Виктор сам себе не верил. Обычно с самоубеждением проблем не возникало. Не зря он стал многократным чемпионом мира по фигурному катанию. Работа спортсмена – тяжелая ноша, и если ты сам себя не будешь подначивать, не будешь верить в себя – ты останешься никому не нужным. - Идем, я приготовлю кацудон. Не зря ведь в магазине столько торчал. Злость Никифорова улетучилась еще в тот момент, когда он понял, что Юри не уйдет. Не сегодня. Только легкое чувство раздражение и усталости. Какого черта он не оставит его в покое? Какой к черту кацудон? Нельзя быть таким постоянным в своем непостоянстве. Он приходит, когда ему взбредет в голову. Когда все только начинает становиться лучше, он приходит. Стучит в дверь кулаками, безостановочно жмет на уже выломанную кнопку домофона, сидит на этаже и говорит. Говоритговоритговорит. Обо всем, что его волнует, что беспокоило раньше. Рассказывает нелепые факты о разных животных и много смеется, словно перенимая все жизнерадостные черты Виктора себе. - Я не хочу кацудон. Я хочу, чтобы ты ушел, - говорит мужчина и, подхватывая пакет, уходит на кухню. Кацуки неуверенно плетется следом, скользит взглядом по треснувшей, как от удара кулака, плазме. Ах да. Этот телевизор Виктор и пытался разбить. Странно, что он его так и не выкинул. Телевизор не выкинул, а вот его из своей жизни – вполне. Где-то вдалеке послышался вой проехавшей под окнами скорой. Юри заходит следом на кухне и видит обращенную к нему улыбку. Легкую, добрую. Совсем как когда-то. Сегодня Виктор снова сдался, убеждаясь в очередной раз в своей непроглядной тупости. С каких это пор жертва сама идет в лапы хищника? Да еще и вежливо прикрывая за собой клетку, мол, что ты, что ты. Куда я денусь теперь. Моя участь давно решена, смотри, я даже помочь тебе могу. Что мне тебе Не сказать, чтобы ты методично продолжил играть в сапера на мне? Где-то да будет взрыв. Не собрать потом. - Ты будешь кофе? Пока Яков не видит – чуточку можно, ты же знаешь. Здесь больше нет твоей кружки, но возьмем другую. Юра сейчас бы с ума сошел, если бы увидел, как много сахара и молока тебе надо, чтобы спокойно пить кофе. Он наверняка еще злится, что ты дважды обошел его на пьедестале, - Виктор выглядит... спокойным. Будто кто-то щелкнул кнопку в его сознании. Он привычным движением поправляет выбившуюся прядь и убирает ее за ухо. - Вить… - начинает Юри, - можно больше не переживать за лед. Грустно добавляет: - Вить, я ушел. Эти слова не вызывают привычной агрессии. Никифоров молча ставит кружку с кофе перед парнем и садится напротив него. - Да, я помню. Тебя нет. - Меня нет. – Подтверждает Кацуки и делает глоток. Три кусочка сахара. Все так, как он любит. На кухне повисает тишина. Привычная, комфортная. Печальная. - Ты умер. – Спокойно продолжает Виктор, но все же дожидается очередного утвердительного кивка от парня. - Обещай мне, что я больше не буду стоять у тебя под дверью, когда тебе покажется, что ты начинаешь справляться. Потому что ты уже провалился и падаешь в свое сумасшествие. Скоро будет удар, Вик. И он будет последним. В его терновый венок над головой змеей вплетаются тонны печали и скорби. Ускорение свободного падения сбивает свое значение. Оно не свободно. Виктор выглядит уверенно растерявшимся. Подобную несостыковку в себе чувствует человек, который долгое время холил и лелеял свою боль, а потом в одну секунду она перестала мешать делать вдох. И вроде счастлив, мол, наконец-то. Но что-то навсегда остается «не так». - Пора прощаться, золото, - шепчет Виктор, бессмысленно пытаясь схватить ускользающие пальцы родного человека. Никифоров думает, что он сможет жить дальше. Когда он в очередной раз проснется, то повторит те домашние дела, которые на самом деле не-проделал Юри. Он заварит себе кофе, потому что теперь можно, а затем добровольно пойдет на сеанс к психологу, если еще не поздно. Хотя, если быть до конца честным, он опоздал уже абсолютно везде. Куда там психолог. Он жизнь пропускает. На лице Юри расцветает улыбка. Такая, какой она была раньше. В прошлом. Его маленькая барселонская мечта. Его темная далекая Испания, в которой все и началось. Мысли разбегались и собирались заново, но, по сути, не останавливаясь на чем-то одном. Не получалось уложить в голове, что, кажется, теперь он Действительно готов. Защитная реакция рухнула, сломалась и пала грудой бесполезного железа, за которой остался стоять простой испуганный парень. Он все еще боялся терять. Он все еще не мог принять многие вещи, но теперь был будто на шаг ближе к тому, чтобы спастись. Сделать все нормально хотя бы раз. Хотя бы один единственный чертов раз. Мир сузился до маленькой точки, которая набатом отбивала стук сердца, стучавшее одно имя. В голове, ушах, где-то внутри, проникая в каждый орган и каждый атом всего тела. Какая же дальше жизнь без человека, который показал, что, в общем-то, и есть Жизнь? Как же дальше существовать, когда было твое, родное. А теперь нет. Какой может быть жизнь, когда смерть стоит слишком близко, омерзительно хрипя в ухо? - Прекрасной. – отвечает на мысленный вопрос Юри и убирает кружку в раковину. Он еще долго стоит в дверях и смотрит в выцветшие глаза Виктора. А затем разворачивается и уходит. Хлопка двери нигде не слышно. Его просто не было. Станет ли лучше? Вопрос спорный. Но скорая помощь уже приехала, какой-то странный доктор, будто слегка нетрезвый, чем-то упорно светит в глаза и дергает во все стороны. Рядом видно испуганное выражение лица Плисецкого. Он дрожит от страха и еле сдерживает слезы, но упрямо слушает что-то быстро объясняющего врача и кивает, кивает, кивает. Хочется потрепать по голове парня. Сказать, что беспокоиться ни к чему. Но рука почему-то весит целую тонну, а веки наливаются свинцом. Ничего. Если повезет, он еще успеет поблагодарить Юрочку за то, что тот успел спасти его от слишком большого количества таблеток. Успеет сказать, что спустя долгих полтора года готов попрощаться с тем, кого давно нет. Обязательно успеет.