Семейство МакДугалл, или Яблочко от яблоньки

1968 год Трой МакДугалл вовсе не из праздного любопытства спрашивал у невесты имя своего удачливого соперника. Ему было необходимо восстановить душевное равновесие — для этого требовалось ясно видеть угрозу и продумать, как ее избежать, а не сражаться с призрачными чудовищами, порожденными ревнивым воображением. С тех пор, как Конни призналась ему, что уже любила кого-то, он поймал себя на том, что с подозрением и недоброжелательством смотрит на всех молодых сотрудников Министерства, особенно на тех, кто окончил Хогвартс в тот же год, что и Конни — ведь, разумеется, ее встреча с этим человеком и роман между ними могли случиться только в школе — не в аптеке же, не на глазах у ее отца… «Узнаю, кто он — и сделаю все, чтобы оградить свою семью от него». Не то чтобы он не доверял Конни — но он хорошо понимал, что над своими страстями человек порой не властен. Он видел, что Конни пока не любит его — но готова полюбить. Он завоевал ее доверие и чувствовал в ней искреннее желание быть с ним честной и открытой до конца. Также, узнав ее ближе, он решил, что ее представления о жизни совпадают с его взглядами — а это значило, что именно он может сделать Конни счастливой, точно так же, как и для себя он уже не мыслил счастья без нее. Он не хотел подвергать Конни, да и себя самого, испытанию, возможно, непосильному — и поэтому должен был сделать все, от него зависящее, чтобы избежать случайностей, которые могут поставить их семью, их будущее под удар. Теперь он немного успокоился — сотрудника по имени Питер Робертс среди служащих Министерства не было. Значит, Робертс не появится в их доме, да и на каком-нибудь праздничном приеме в Министерстве Конни не грозит встреча с ним. Все же Трой счел нужным узнать о молодом человеке больше. В отделе регистрации магглорожденных волшебников он объяснил свой интерес тем, что ему нужно проверить, нет ли у Робертса задолженности по налогам — и вскоре получил под расписку тонкую папку, содержащую лишь несколько документов. Питер Уильям Робертс, 1948 года рождения, окончил Хогвартс в 1967 году, факультет Рэйвенкло. Учился хорошо, все экзамены сдавал успешно, нарушений Статута о секретности не допускал. После школы вернулся в Лондон к родителям-магглам — матери и отчиму. Причем это не тот отчим, который у него был, когда мальчик поступил в Хогвартс, а другой. Официально же миссис Робертс до сих пор состоит в браке с отцом Питера, с которым она перестала поддерживать отношения еще до рождения сына. Питер нигде не работал и собственных доходов не имел, очевидно, жил за счет родителей — значит, нарушений налогового законодательства за ним не числилось. Однако он был известен как один из активистов нового, появившегося лишь в конце прошлого года, движения за права сквибов (1). Трой закрыл папку — с Питером все было ясно, а вот с этим движением… К обществу поддержки сквибов, учрежденному в конце девятнадцатого века и преследующему чисто благотворительные цели, оно не имело отношения. Вообще, было во всем этом что-то странное и несуразное. Лозунги, требовавшие прекратить ущемление прав сквибов, вызывали недоумение: ведь в магической силе сквибам отказал не людской закон, а природа — и что тут можно сделать? Если в чистокровной семье рождался ребенок без магического дара, ему, как правило, помогали получить маггловское образование и устроиться в маггловском мире. В волшебном мире они могли разве что найти такую работу, где колдовать не требовалось (2). Например, на должность завхоза в Хогвартсе всегда брали сквиба — согласно традиции. Мисс Пауэрс, вторая продавщица в аптеке Мэйсона, тоже была сквибом — об этом МакДугалл знал от Конни. Впрочем, до тихого Ковентри долетали лишь слабые отголоски политических битв, кипевших в столице. Нет, случались, конечно, по-настоящему страшные, леденящие кровь, истории — как с Фаддеусом Ферклом (3), который семерых сыновей-сквибов превратил в ежей безвозвратно… Или случай, произошедший лет двести назад. После смерти одной старухи, вдовы последнего представителя древнего рода Лоуэллов наследники, дальние родственники из Америки, вошли в дом и обнаружили в подвале молодую женщину, нечесаную, грязную, одетую в какие-то лохмотья и явно не в своем уме. Старая эльфийка призналась, что несчастная приходится дочерью покойным хозяевам — отец девушки умер пятью годами раньше. Дочь оказалась сквибом, и родители сочли это немыслимым позором. Знакомым сообщили, что девочка умерла, для похорон трансфигурировали из куска дерева тело, а саму дочь тем временем заперли в подвале. Кормила ее эльфийка, она же время от времени меняла на ней белье и одежду. Мать к дочери наведывалась редко, отец же вообще не заходил в подвал. Постепенно узница даже говорить почти разучилась. Эльфийка рассказала, что старая хозяйка, понимая, что ее конец близок, собиралась в скором будущем умертвить дочь и закопать тело в соседнем лесу, чтобы никто не узнал, как она поступила с собственным ребенком. Но не успела — смерть настигла ее внезапно. Когда хозяйки не стало, служанка продолжала приносить узнице еду, но выпустить ее на свободу она не могла. На недоуменный вопрос следователя, почему, если на то пошло, родители не убили свою дочь сразу, чего ради они ее так мучили, эльфийка ответила, что в живых ее оставили только из страха. Детоубийство навлекло бы на род проклятие, а они были еще достаточно молоды и надеялись, что у них появятся и другие дети, не обделенные магическим даром. Но детей больше не было, и пришлось Лоуэллам доживать свой век одиноко, с полусумасшедшей дочерью в подвале и старой служанкой… Наследники же оказались людьми сострадательными и взяли на себя заботу о несчастной, которая прожила у них еще несколько лет до самой своей смерти. Но все это были давние истории, что называется, предания седой старины. И Феркл, и Лоуэллы были наказаны самой жизнью — их рода угасли, и в памяти потомков сохранилась лишь их нечеловеческая жестокость… Однако если почитать воззвания, распространяемые активистами и печатаемые в газетах, складывалось впечатление, что в каждой старинной семье, в каждом волшебном доме томятся в подземельях не меньше дюжины сквибов, и что у каждого чистокровного мага на совести не одно детоубийство. Заместитель начальника Отдела Тайн, автор двух десятков научных трудов по теории магии и Древним Рунам, член Визенгамота Родерик Мортон выступил в прессе с разъяснением, что сквибы — сами по себе явление редкое, их не более двух процентов от общего числа волшебников, и все они состоят в Министерстве Магии на учете. Уже хотя бы поэтому россказни о массовых убийствах сквибов и о прочих ужасах — обычно лишь досужие домыслы людей, не потрудившихся узнать, как в действительности обстоят дела. «Напомню, что наше законодательство защищает даже магглов от неправомерных действий со стороны волшебников — так неужели Министерство Магии закроет глаза на преступление, если его жертвой является сквиб? Да, безусловно, не все преступления против сквибов раскрываются — однако то же самое можно сказать о преступлениях вообще. Нигде и никогда не было стопроцентной раскрываемости уголовных дел», — писал Мортон. Но его голос, как и другие — надо сказать, очень немногие — трезвые голоса тех, кто пытался опираться на здравый смысл, остался почти незамеченным в потоке обличений и призывов к немедленному переустройству магического общества. Вообще, было очень похоже, что защита сквибов — лишь предлог, а настоящие цели движения идут куда дальше. К тому же его ядро составляли отнюдь не сквибы, а волшебники — как магглорожденные, так и чистокровные, но увлекшиеся маггловскими идеями. «Давно пора всколыхнуть это затхлое болото, где лишь змеи чувствуют себя вольготно! Власти чистокровных приходит конец, и избрание магглорожденного Министра — это только начало. Стыдно перед нашими братьями-магглами, что у нас до сих пор имеет место дискриминация меньшинств! Магглорожденные — катализаторы общественного прогресса и носители демократических ценностей, они и должны быть у руля. Долой ретроградов! Чистокровность и изоляция — это тупиковый путь, мы должны быть более открытыми миру…» — такие речи звучали на шествиях в защиту прав сквибов и на митингах, которые регулярно собирались на Диагон-аллее, на площади перед Гринготтсом и в волшебном театре. Правда, далеко не у всех эти речи находили сочувственный отклик. Нередко мероприятия прерывались появлением агрессивно настроенных групп молодых людей, которые явно придерживались противоположных взглядов и затевали драку с организаторами. И все чаще на них были черные плащи и белые маски… Особенно жестоко они били тех, кто призывал девушек-волшебниц из чистокровных семей «открыть свои объятия нашим маггловским братьям, разбавить чистую кровь, которая стала слишком холодна…» Несмотря на то, что движение заявляло явно утопические цели, а основным методом его была демагогия, оно быстро набирало популярность, о нем с симпатией писал «Ежедневный пророк», и волшебное радио также выпустило несколько передач, посвященных нарушениям прав сквибов. МакДугалл не понимал позиции Министерства — оно сохраняло нейтралитет, не поддерживая движение напрямую, но и не чиня никаких препятствий, даже не вступая в дискуссию. Министр, Нобби Лич (4), казалось, и сам был в шоке от того, как быстро оно набирает сторонников, как растут их требования. Если первоначальный лозунг был «Каждому сквибу — достойную работу в волшебном мире!», то позднее заговорили уже о предоставлении сквибам избирательных прав «в полном объеме», что означало не только право избирать, но и быть избранным. То есть, при таком раскладе сквиб — теоретически — мог бы стать и Министром. А сейчас митингующие уже требовали глубоких реформ, призванных перестроить всю веками сложившуюся систему. И, похоже, Нобби Лич испугался. Он не блистал никакими талантами, не имел собственной политической программы и был чисто декоративной фигурой, которую на пост Министра Магии выдвинула магглофильская прогрессистская партия в пику «чистокровным ретроградам» — и сам все это хорошо понимал. Избрание Лича Министром в 1962 году нарушило сонно-добродушное спокойствие, в котором пребывала Магическая Британия после великой войны. Многие чистокровные маги из старинных семейств, веками стоявших у власти, в знак протеста подали в отставку со своих постов в Министерстве. В их числе был и советник Министра Абраксас Малфой, крупный финансист и бизнесмен. Но Малфой вовсе не собирался умыть руки и предоставить победившему противнику полную свободу действий. «Проигранное сражение не означает проигранной войны», — так говорил он. Со дня вступления Нобби Лича в должность издаваемая Малфоем консервативная газета «Мэйджик Трибьюн» подвергала его деятельность тщательному рассмотрению. Ни одна его ошибка, ни один его сомнительный шаг не оставался без внимания, начиная с победы на выборах — не совсем честной, как утверждала газета, проливая свет на некоторые странности при подсчете голосов. Выяснилось, что было несколько случаев, когда магглорожденные волшебники прибывали в Лондон вместе со своими семьями, и магглы голосовали за Нобби Лича. В то же время в ряде населенных пунктов, где жили маги, проголосовать им было просто негде — а ведь случается, что дела не позволяют занятому человеку отлучиться из дома и съездить в Лондон, даже ненадолго. Впрочем, число таких нарушений избирательной процедуры было все же невелико, так что на общий результат вряд ли повлияло. Куда серьезнее выглядели махинации с чемпионатом мира по квиддичу, где Нобби Лич приложил руку к победе британской команды. «Мэйджик Трибьюн» писала: «Конечно, это может быть всего лишь проявлением патриотического чувства, правда, ложно понятого — однако подрывает истинно британский дух честной игры». К тому же Лич неплохо нагрел руки на чемпионате — всплыли его связи с букмекерами, подкуп тренеров и игроков, с лихвой окупившийся за счет выигранных им баснословных сумм… Нельзя сказать, что обвинения были чем-то из ряда вон выходящим — случалось, министры оказывались замешанными и в более серьезных скандалах, однако Лич был и остался чужаком — и этим все сказано. Прогрессисты же чувствовали себя обманутыми — они ждали от Лича великих реформ, а он погряз в коррупционных делишках. Нобби Лич все отрицал, однако разоблачения отнюдь не способствовали укреплению авторитета Министра и привели к тому, что в сложной политической ситуации ему не на кого было опереться. Он не мог решиться ни на активную поддержку нового промаггловского движения, лозунги которого становились все более радикальными, из-за чего оно даже начало терять сторонников, ни, тем более, на его подавление. Профессор Дамблдор, в день инаугурации первым приветствовавший Лича на посту Министра и выразивший надежду, что его правление положит начало позитивным переменам в волшебном мире, теперь не давал ему никаких советов и, казалось, вообще не считал нужным вмешиваться в происходящее. «Я всего лишь директор школы», — сказал он на последнем совещании в Министерстве. А события между тем развивались в опасном направлении. Пока магглофилы выступали за права сквибов и всеобщее равенство, подняли головы оборотни. В последние годы участились нападения, особенно на детей, которым после обращения была одна дорога — в Стаю, к вожаку оборотней Фенриру Грэйбеку. Это он призывал обращать детей, чтобы с малых лет воспитывать их как волков, и тем самым увеличить число оборотней. Это он объединил их, собрал из разрозненных шаек и неприкаянных одиночек грозную силу, с которой волшебникам вскоре придется считаться. Это он — впервые в истории — потребовал равенства оборотней и людей. Министр Нобби Лич и профессор Дамблдор обвиняли в происходящем Лорда Волдеморта (5), с которым Фенрир Грэйбек, по слухам, заключил союз. Лорд Волдеморт — настоящее его имя оставалось широкой публике неизвестным, но дар змееуста говорил о том, что в его жилах течет кровь одного из Основателей Хогвартса, Салазара Слизерина — судя по всему, был британцем, но не так давно вернулся из-за границы, где долго жил. Он был еще довольно молод, но уже прославился своими научными изысканиями, в том числе и в тех областях магии, которые Министерство объявило запретными. Его сторонники называли себя Вальпургиевыми рыцарями, хотя в последнее время к ним с легкой руки одного журналиста прилепилось другое прозвище — Упивающиеся смертью, которое они немедленно, и даже с какой-то бравадой подхватили, и завели себе жуткого вида серебряные маски для пущего устрашения обывателей. Они не желали никаких перемен, стояли за сохранение Статута при большей свободе для волшебников, сведение к минимуму контактов с магглами и ограничение прав магглокровок, главным образом — за то, чтобы не допускать их на службу в Министерство Магии и Аврорат (6). Магглофилов же они объявили предателями крови, и некоторые видные волшебники, настроенные промаггловски, уже получали письма с предупреждениями… Трою довелось побывать на нескольких митингах, где выступал Лорд Волдеморт. Новый лидер чистокровных вызвал у него смешанные чувства — его магическая сила и познания были огромны, он умел зажечь словом сердца и повести людей за собой. Но было в нем что-то, вызывающее тревогу и недоверие. Может быть, как раз избыток харизмы делал его похожим на актера, играющего роль великого государя — хотя его искренность не вызывала сомнения, нет, он не лгал, когда говорил о благе Магической Британии, о том, что именно ему, потомку Салазара Слизерина, предназначено привести ее к процветанию и славе. Он истово верил в естественное превосходство и особую роль чистокровных магов, верил в себя и в свои силы, и в свою правоту. Слушающим его казалось, что светлое будущее, прекрасный новый мир — вот они, совсем рядом, надо только сделать решительный шаг. И молодые маги — из тех, что не поддались новым, магглофильским веяниям — чуть ли не молились на Лорда Волдеморта. Он казался им кем-то вроде полубога. И действительно, в нем совсем не чувствовалось человеческих слабостей — но ведь они, несомненно, должны быть… А временами в его глазах вспыхивали красные искры, наводящие на мысль о безумии — хотя в речах ничего безумного не было. Однако что-то в нем настораживало. К тому же чем дальше, тем яснее становилось, что Лорд Волдеморт и его сторонники не остановятся перед самыми крайними средствами… «И все же… Дамблдор может сколько угодно обвинять Лорда Волдеморта, но первыми выпустили джинна из бутылки именно магглофилы, протолкнув Лича в министры — и чего ради? Да еще и эти защитники сквибов — неужели никто не видит, к чему все идет? Дай им полную волю — и Статут падет в считанные дни. Министерство играет с огнем. Для полного счастья нам не хватает только нового восстания гоблинов… Мерлин, спаси и сохрани!» — с горькой иронией думал Трой. *** Свадьба Троя МакДугалла и Констанции Мэйсон состоялась, как и планировалось, в конце сентября. Молодожены уехали в свадебное путешествие в Египет, где пробыли три недели, а потом вернулись в Англию и поселились в лондонском доме МакДугалла. Трой каждое утро отправлялся на службу в Министерство, а Конни ждала его дома. Ей даже не пришлось привыкать к роли хозяйки, потому что, живя с отцом, она занималась всеми домашними делами, и ей это было не в тягость. Ей нравился Лондон, нравился ее новый дом, нравился и черный лохматый полукниззл Кристофер, который принял ее вполне благосклонно. Она по-прежнему дружила с Мэри Сеттон — та в октябре тоже вышла замуж и стала миссис Хартвик. Когда Трой приходил с работы, Конни с живым интересом слушала его рассказы о Министерстве, о людях, о последних событиях — а произошло за это время многое. Нобби Лич подал в отставку под предлогом болезни, и в декабре предстояли выборы нового Министра Магии. Трой голосовал за Абраксаса Малфоя и убедил свою жену сделать то же самое — но победила Юджина Дженкинс (7). Новая мадам Министр очень круто взялась за дело — для начала она обвинила во всех беспорядках исключительно чистокровных и их предводителя — Лорда Волдеморта. Были произведены несколько арестов — впрочем, задержанных вскоре выпустили. Митинги и марши за права сквибов постепенно прекратились. Больше активисты не собирались на Диагон-аллее, не распространяли листовки — в «Пророке» и по радио говорили, что они свернули свою деятельность из-за полученных ими угрожающих писем. Однако Трой знал, что мадам Дженкинс тайно встречалась с их руководителями и настоятельно порекомендовала им перестать нарушать общественное спокойствие — и, поскольку популярность движения уже пошла на спад, на конфронтацию с Министром они не решились. А для Конни очень скоро все политические баталии отошли на второй план. Йоль и новый, 1969 год они праздновали в Ковентри, в доме ее отца, потом ездили в Шотландию, погостить у матери и сестры Троя. А после возвращения в Лондон в один из вечеров Конни встретила мужа, пришедшего с работы и, положив руки ему на плечи, тихо проговорила: — Трой… Я так рада… Он взял ее руку и прижал к своим губам, глядя на ее сияющее, порозовевшее и как будто смущенное лицо. Трой видел, что жена хочет сказать ему что-то важное, но еще не понимал, что именно. А она продолжала: —  Знаешь, я так рада, что вышла за тебя замуж. Я… люблю тебя. Правда. И еще, Трой… у нас будет ребенок.