Sex and Candy

«This is my least favorite life, the one where I am out of my mind»

      Тео совершенно ни о чем не думал, когда наигрывал тихонько свой грустный гипнотизирующий репертуар. Вид мутного желто-зеленого освещения бара был давно знаком и привычен, наверное, можно было назвать это место домом, где его всегда ждали. Да и как давно он тут играл, парень уже сбился со счету. Год-два? Казалось, он был здесь всегда.       Струны привычно отзывались под пальцами, привнося в душе какое-то туманное умиротворение. Музыка была для Тео средством отключения от реальности, и он занимался ею все свободное время, исписав множество дешевых блокнотов нотами и строчками песен и стихов. Площадкой для реализации всегда был этот бар с гнетущей, гипнотизирующей атмосферой, где у омеги появлялись благодарные слушатели. И ему этого было достаточно.       Тео не строил никаких иллюзий по поводу своих музыкальных способностей; его часто называли бардом, и Тео в чем-то был согласен с этим, ему даже немного нравилось это слово, но он прекрасно понимал, что при всем этом на свои тексты и музыку он бы не выжил. Да он и не хотел превращать это маленькое сокровище, не хобби даже, в дотошный изматывающий способ заработать на хлеб. А Тео слишком хорошо знал, как был устроен этот мир, чтобы пытаться куда-то лезть и прыгать выше головы. Ему было просто жаль свои способности, которые он не желал никуда продавать. В конце концов, это было то единственное у него, что он еще не продал.       Гитара эта ему досталась от одного альфы лет пять назад. Тогда Тео еще не использовал свое тело, как источник денег. Наверное, правильнее было сказать, что они встречались. Тот парень, кажется, любил его до беспамятства; всегда называл его своей музой. Пробыли вместе они где-то год, за который тот научил Тео играть, раскрыв голос омеги — нежный, низкий, словно гипнотизирующий. Альфа мечтал о том, чтобы скопить побольше денег, украсть отцовский пикап и сбежать, чтобы мотаться по стране вместе с возлюбленным омегой, петь песни, подвозить таких же путников, наслаждаться жизнью. А потом осесть в домике в лесу, устроить хозяйство и завести семью. Тео улыбался этим планам, кивая, что ему все нравится, и он очень ждет этого момента, но в душе он был сух и мертв, ни на йоту не веря в эти наивные глупые мечты.       Начавшаяся течка принесла больше горя, чем счастья. Появление запаха у омеги создало огромные проблемы в отношениях с отцом, что привело к частым ссорам с парнем. Отец Тео был наркоманом и пьяницей, чей характер совершенно не поддавался контролю. Когда тот выпивал, маленькая хибарка в трущобах, где они жили с самого малолетства Тео, превращалась в седьмой круг ада. Папа Тео, Оливер, рассказывал, что раньше тот не был таким, он был веселым энергичным альфой, что любил футбол, фестивали и прочие развлечения для молодежи. Но по мере взросления сына, тот все сильнее слетал с катушек, и прошло еще много лет, прежде чем Тео понял, почему это произошло.       Оливер был младше мужа на год. В отличие от него, он отличался мягким, тихим и покорным характером, что также сыграло свою роль. Но самым важным, конечно, стало то, что омега родил Тео в шестнадцать. Оба его родителя были слишком молоды, а их семьи были достаточно бедны и равнодушны, чтобы в полной мере поддержать молодую семью.       Первое время они справлялись сами, благо Оливера поддержали омеги постарше, безвозмездно отдав пеленки, одежку, кроватку и пару слингов, чтобы носить ребенка. Молока ему хватало, так что первые годы малыш Тео был очень счастлив, овеянный любовью родителей. Но потом семье требовалось все больше денег, которых негде было взять. Оливер был привязан к ребенку, ибо смотреть за ним было некому, кроме младшего брата, Мика. Тот и сам был еще ребенком, но охотно вызвался в помощники посидеть с племянником, к которому ежедневно заходил после занятий в школе. Отец же был без образования, да и особым умом он никогда не блистал, чтобы получить хотя бы диплом колледжа на бюджетной основе. С такими условиями, работал он, перемежаясь между грузчиком и разнорабочим на заводе, чтобы прокормить семью.       Хотел ли он такой жизни? Вряд ли. Был ли он счастлив хоть немного от выпавшей на его долю судьбы? Маловероятно.       Когда Тео исполнилось пять, он все чаще проводил время со своим дядей, особенно в дни, когда отец приходил домой пьяным. Его пьянство выливалось в побои Оливера, поэтому на утро Мик отдавал Тео в руки покрытого синяками брата, и ему это не нравилось. Не раз тот просил бросить этого неудачника, вернуться в семью, заверял, что родители смогут помочь, но Оливер был непреклонен.       Тео часто задавался вопросом, почему папа не сделал аборт. Пожалел? Но эта жизнь казалась Тео куда хуже смерти в неведении утробы. Не было денег? Да, вполне, аборты всегда стоили больших денег, особенно у хороших врачей, которые могли сделать эту операцию без вреда для здоровья. Но Тео знал, что у папы была медицинская страховка, если бы он сумел доказать, что это было насилие в начавшуюся раньше срока течку, ему бы по этой страховке сделали все бесплатно. Неужели он действительно любил отца? Как его вообще можно было любить после всего того дерьма, что он вылил на несчастного Оливера?       Проблемы на этом не кончились. Оливер был тяжело болен лейкемией и тщательно это скрывал ото всех, прекрасно осознавая, что ему не выжить до совершеннолетия сына. Денег на лекарства и тем паче лечение у него не было, поэтому он мучился от боли, стоя барьером между слетевшим с катушек мужем и ребенком, на которого весь гнев и обрушивался, ибо тот винил его в своем несчастье.       Впрочем, Оливеру повезло. Длительное нервное истощение не прошло для него бесследно, и одной ночью он тихо, незаметно умер во сне, не испытав ни крупицы боли — это была блаженная смерть, после стольких лет побоев и страданий. Тео тогда ночевал дома, а не с дядей, уснув с папой на одной кровати, подальше от отца, в обнимку. Мальчику было всего десять лет, но он даже не испугался, когда обнаружил утром при пробуждении, что его полночи обнимал труп.       Тео любил Оливера самой нежной горячей любовью, но отношение отца, постоянная жестокость перед глазами сделали мальчика черствым и безэмоциональным, поэтому он не испытывал ни горечи от кончины папы, ни отчаяния. Не проронил ни слезинки на похоронах, с которых его забрал Мик, чуть не подравшись с отцом, который снова налакался и ронял горючие слезы на могилу супруга. Этот эпизод особенно запомнился Тео, став впоследствии самой ненавистной картиной в воспоминаниях.       Отдавать ребенка такому неудачнику никто не хотел, поэтому он жил с дедушками, под присмотром дяди. Но Мик уже был взрослым альфой, подавшим документы на рассмотрение в университет, а сам принял повестку в армию: он был сильным и крепким, воинская служба звала его, поэтому он был рад призыву. На прощание попросил Тео дождаться его после армии. Мик планировал поступить и работать на полставки, чтобы Тео мог продолжать учиться в школе, получить образование и устроиться в жизни. Но планам дяди не суждено было сбыться — его отправили на войну в Афган, после чего семье пришла повестка о том, что он пропал без вести.       Оба деда Тео, потеряв еще и второго ребенка, обезумели от горя. Что с ними случилось, Тео так и не узнал, потому что его забрали соседи и отдали обратно отцу. Мальчику было уже четырнадцать, и он был не по годам самостоятельный. Отец его баловался наркотиками, продолжал пить и теперь срывался на Тео, если тот попадался под горячую руку. Тео не жаловался и просто молча терпел, сносил все выходки обезумевшего отца.       Он шатался по трущобам, искал деньги, искал еду, но вместо этого нашел своего альфу. Это отчасти спасло его, но счастье длилось недолго. Отец не гнушался моральных принципов, поэтому обретший свой запах Тео стал заменой папы для отца — это и послужило причиной ссор с парнем.       Апогей пришелся, когда Тео уже было шестнадцать. Третья течка в его жизни началась раньше срока, и он не успел добраться до своего парня, отчего учуявший запах течного омеги отец снова не погнушался морали и семейных ценностей, насилуя омегу весь день. На оставшиеся дни течки сил у того не хватило, он был порядочно истощен наркотиками и отсутствием нормальной пищи, поэтому Тео смог уйти. Его парень был сильно напуган, он знал, что у Тео скоро должна была начаться течка, и у них была назначена встреча в час на перекрестке трущоб, и когда его опасения подтвердились, моральный стержень в альфе оглушительно надломился.       «Почему ты не сопротивляешься?!», этот его крик до сих пор стоял у Тео в ушах. Омега тогда растерянно и испуганно смотрел на альфу, не понимая, почему тот кричит. Он лишь спросил тогда: «Почему ты плачешь?». И в ответ альфа отмахнулся от него, сообщив, что хочет побыть один — он даже не среагировал на запах течки. Это стало потрясением для Тео, но он уже был достаточно сломан, чтобы придавать чему-то значение. Пожав плечами, он просто развернулся и ушел, проведя эту течку в объятиях какого-то подвернувшегося незнакомца.       Через неделю Тео узнал от родителей своего парня, что тот покончил с собой.       Услышав о его смерти, Тео не удивился, как и ничего не почувствовал в ответ: ни грусти, ни отчаяния, ни желания заплакать, как и не испытывал радости. Эмоции омеги умерли задолго до встречи с этим альфой. Тогда же на него и вылилась куча дерьма с обвинениями в черствости и безразличии. Тео покорно взял вину на себя, согласившись, что это он довел парня до самоубийства. Теперь он сам стал монстром и чудовищем, что же, яблоко от яблони недалеко падает.       Тео никогда не любил этого альфу. Да он чувствовал привязанность к нему, но это было очень далеко от того, чего хотел этот парень и, кажется, он прекрасно это понимал. Для Тео эти отношения были лишь крайне долгим спектаклем погорелого театра, который наконец-то подошел к концу. Кое-что, впрочем, финал спектакля Тео подсказал — возвращаться в отчий дом он не хотел и не собирался.       Собрав все сбережения, что они успели вдвоем накопить для светлой мечты альфы, Тео собрал в рюкзак свои скудные запасы одежды. Разменяв в секонд-хенде книги парня на потертое непозволительно короткое платье в мелкий цветочек, он забрал его гитару и ушел в единственное место, куда таким отбросам, как он, только и можно было податься — на панель.       Он еще во время службы подстилкой собственному отцу осознал, что это его судьба — все, на что он был годен, это утолять потребности альфы своим телом. Принадлежность к полу омеги было его единственным плюсом и ключом к выживанию.       Первое время на панели было тяжело. Его имели всякий сброд, иногда набрасываясь целой группой — после них у омеги ужасно болело все тело, сбитое до синяков, губы и зад. Со шлюхами альфы не вспоминали об осторожности, без раздумий пихая свои органы в рот и задний проход. Потом он более-менее свыкся, научился сосать так, чтобы его не таскали за волосы, ругаясь и крича, за что они деньги платили, перестал морщиться и плакать от резких проникновений.       Районы, где можно было встретить ночных бабочек, крышевала мафия, которой напрямую подчинялись сутенеры. Работать на самого себя у Тео не вышло, приходилось выбирать между смертью или присоединением под крыло сутенера. И хотя смерть манила омегу, решиться дать этим парням себя убить было все равно, что самоубийством, а идти по стопам своего парня Тео не хотел. Поэтому теперь у него был свой «начальник», который даже не подозревал, что одной из его бабочек не было восемнадцати. Документов у Тео не было, ведь когда ему исполнилось четырнадцать, дядя уже считался погибшим, а деды сумасшедшими. Никому не было до него дела, а сам мальчик не знал куда идти и что нужно, чтобы эти документы получить.       Из-за таких условий денег почти всегда не хватало, потому что почти все уходило сутенеру, который вечно был им недоволен. Однажды он даже сорвался на него за недостаточное стремление к работе, унижая за то, что омега приносил мало денег, и в качестве наказания крупно избил, отдав потом мальчика на растерзание группе мафиозных бомбил, которые держали Тео взаперти в квартире на протяжении трех недель. На их срок пришлась и течка, в которую доступа к таблеткам у Тео уже не было.       Омега плохо помнил, как ему удалось сбежать. В голове были какие-то отрывочные кадры, как он жадно глотал воздух, пока бежал босыми ногами, куда глаза глядят, и обнимал свою гитару. Это единственное, что у него осталось своего, из жизни «до». Люди сторонились его, шарахались, видя ободранное короткое платье — в современном обществе носить такое было некультурно, подобных омег сразу приписывали к проституткам, и это было правдой. Все видели перед глазами того, кем Тео и являлся — шлюху, и никто не торопился ему помочь, хотя его нестерпимо рвало прямо на асфальт.       Когда его ноги были содраны в кровь и уже не могли ходить, он осел на бордюре проезжей части среди пустынных улиц и несуразных низких домов. Была ночь, он сидел в обнимку с гитарой и дремал, прислонившись к фонарному столбу — именно тогда его подобрал Марти, хозяин бара. У того самого была печальная судьба, он был родом с Мексики; старому омеге стало жаль мальчишку, которому едва восемнадцать стукнуло, и он пригрел его у себя.       На втором этаже бара были жилые помещения, где жили омеги-сотрудники бара, такие же потрепанные жизнью несчастные создания. Тео поселили там, вызвали местного знахаря, такого же выходца из Мексики, и тот быстро определил источник недомоганий изнасилованной омеги — беременность. Тео почувствовал иронию судьбы над собой, но Марти уверенно заявил ему — он сможет выбить для Тео бесплатный качественный аборт, был у него один отличный доктор-акушер в долгу. Только если, конечно, омега захочет избавиться от ребенка. И Тео захотел.       Марти разрешил омеге играть у себя в баре, заметив еще с самого начала, как тесно тот обнимал свою гитару, но когда услышал песню в его исполнении, сердце Марти не выдержало. Все песни Тео сочинял сам, от текста до мелодий, превратившись в эдакого барда: сам-себе-певец, сам-себе-композитор. Марти еще долго ходил в состоянии тоскливой хандры из-за песен Тео, которые задевали особенные струны в его душе, это и послужило решению позволить парнишке играть в баре. Его необычайно грустные гипнотизирующие песни отлично вписывались в загадочную мрачную атмосферу заведения, которое всегда работало в полутьме настенных бра, дающих желтовато-зеленый свет.       Гонорар за выступления Тео отказывался принимать. Он пел, чтобы заплатить Марти за его доброту, за то, что спас, дал крышу над головой и хлеб. Деньги на таблетки, грифели и струны Тео продолжал собирать, торгуя собой. Как бы Марти это не осуждал, моля Тео пощадить себя хоть немного, Тео просил старика не вмешиваться. Все, что уже было сломано изначально, сломать во второй раз не получится ни у кого.       За год такой жизни Тео научился обходить точки сутенеров, но при этом иметь клиентуру; он обнаружил весьма удобное свойство своего платья, по которому все всегда сразу определяли вид его деятельности. Поэтому Тео очень часто даже не вылезал из платья, по нему его и подбирали клиенты. К тому же не нужно было раздеваться, нижнего белья омега не носил в дни работы в принципе. Это было очень удобно — задрал юбку, отработал свои деньги и в сию секунду ушел, не тратя сокровенные минуты на переодевание.       Отношение к сексу у омеги было, как к средству пропитания. Зачастую у него даже не стояло, когда он обрабатывал очередного плюгавенького зловонного альфу. Из задницы текло — и на том спасибо, больше ничего Тео не требовалось. Хотя попадались такие альфы, которые заставляли его кончать, но с каждым годом их становилось меньше. Тео окончательно заледенел и спрятался в своей скорлупе, такой толстой и совершенно непробиваемой. Он так и не проронил ни слезинки над своей жизнью.       Тео нежно теребил струны гитары, ставшей такой же частью его самого, неотделимой, почти нашептывая слова песен в микрофон, погружая притягательный сумрак бара в тягучую задумчивую атмосферу. Он всегда выступал под самый вечер, когда в баре собирались побитые жизнью люди, пришедшие утешить себя алкоголем; его выступление зачастую занимало от получаса до часа. Это зависело от репертуара: иногда у Тео было настроение поиграть подольше, и он переигрывал знаменитые песни, звучавшие по радио, на свой манер. Да и сам его репертуар частенько менялся, хотя, конечно, запас песен собственного сочинения был не бесконечен, он играл тоже самое снова и снова, но эти песни никому не надоедали.       На последнюю композицию Тео выбрал одну из самых часто играемых песен, рассказывающую историю не совсем счастливой любви. И хотя омега ее никогда не испытывал, писать песни о ней он умел, хорошо выражая мысль и чувство. В существование своего принца Тео не верил никогда, даже тот мертвый альфа, сколь он не считал себя таковым, никогда им не был. Тео часто вспоминал о нем, ведь это был единственный альфа, которому он мог спокойно и внезапно улыбнуться. Правильно ли тот поступил, что покончил с собой? Тео считал, что у него нет прав его судить.       Он написал эту песню одной тяжелой бессонной ночью, застряв в лабиринте воспоминаний, когда сидел за барной стойкой закрытого бара и на ходу подбирал аккорды, запоминая и записывая в блокнот. Голос его непроизвольно становился заметно нежнее, выше, когда он пел о своем недосягаемом принце, о своей нелюбимой жизни. Чтобы сыграть ее, даже не надо было уметь играть на гитаре, как профессионал. Песня звучала все-таки за счет голоса омеги, тягучего, тоскливого. И под нее хотелось скатиться по кожаным диванчикам и литрами заливать в себя алкоголь.       Отыграв последний аккорд, Тео также безразлично отодвинул от себя микрофон. Он незаметно появился на сцене и также незаметно с нее исчез. Бар погрузился в тягучую тишину, с очень стойким послевкусием от его выступления. Аплодисментов Тео не просил, даже не любил. Он выступал не ради этого. Те, кому нравились его выступления, всегда знали, как отблагодарить парнишку вне сцены. Иногда ему дарили цветы, шоколадные конфеты, иногда просто деньги. Кто-то даже стих посвятил. Но чаще это были горячие слова благодарности — другого Тео и не нужно было.       Он скрылся в подсобке, поднимаясь из нее на второй этаж, пряча гитару под покрывало своей кровати, после чего спустился обратно. Марти, работающий за барной стойкой, тепло и грустно улыбнулся ему — это была его молчаливая благодарность за выступления — а затем протянул листочек Тео, попросив его сбегать на соседнюю улицу с поручением. Кратко кивнув старику, Тео бесшумно вышел из бара, все такой же незаметный и сливающийся с сумраком, словно серая мышь.       Марти послал Тео к лекарю, тому самому, что однажды очень помог омеге — он был весьма сведущ в знахарстве и травах. Один из официантов, которых Марти пригрел, серьезно заболел, и лекарства странного старика-мексиканца помогали ему облегчить боль, пока он лежал, пытаясь переболеть поразивший его вирус. Тот находился совсем недалеко от бара, поэтому Тео весьма неспешно шел к старику, который часто дарил ему травяные конфетки. Те обладали каким-то успокаивающим эффектом, и при всем не действовали, как наркотик — Тео они нравились.       Забрав у старика пакетик с лекарствами, Тео повернул назад. Прижав его к груди руками крест на крест, он ежился под легкими дуновением ночного ветерка, покрываясь мурашками от прохлады. В памяти стоял приятный запах благовоний лавочки знахаря, и Тео ощущал какой-то подъем душевных сил. Однако он быстро спустился с небес на землю, когда вдруг услышал свист и сразу обернулся, давно привыкнув, что его звали именно таким способом.       Перед ним стоял очень высокий альфа. Он словно скала нависал над маленьким омегой, в иной раз вызывая страх перед собой. Тео задрал голову наверх, бесстрашно, безразлично — он ничуть не испугался, ведь уже стольких альф видел в своей жизни, что его ничем нельзя было поразить. Наверное, где-то глубоко в душе, давно запертой на железные тяжелые замки от самого же себя, он ненавидел их всех до единого, но в жизни этого не показывал. Кого-то может и не устраивало, что шлюха была такой безэмоциональной, но для тех у Тео всегда было одно послание: хочешь эмоций и превращение секса за деньги в театральную постановку — снимай элитную шлюху. Те отыграют любую роль, которую клиент захочет. Участь же безымянных шлюх была до отвращения проста — они были вещью.       Альфа, окликнувший его, выглядел пусть и без лишней вычурности, все равно создавал двоякое впечатление человека, по случайности забредшего в другой район, сильно недостающий ему по статусу. Машина, на которую тот облокачивался, пусть и была старой модели, смотрелась, как новая и очень дорогая — значит, деньги у того были.       — Наличка есть? — просто спросил Тео, развернувшись к мужчине, и когда тот утвердительно кивнул, Тео бесшумно вздохнул. — Подожди здесь, я должен отнести это в бар.       Поймав взгляд альфы, омега понял, что тот услышал его. Может, конечно, не стоило так просто отпускать потенциального клиента и давать ему время передумать и уехать из этого злачного места, но Тео искренне переживал за болеющего официанта и торопился к Марти, который заменил ему дом и семью.       Кай же, разглядывая предмет своего живого интереса вблизи, дернул уголок губ в кривой усмешке. Он даже не сомневался, что шлюшка не откажется от его предложения, в конце концов, в этом ведь и заключалась его работа. Удивляло лишь то, что он попросил подождать, а сам убежал обратно в бар — не слишком ли это было непрофессионально, оставлять клиента одного? Тот мог присмотреть себе и другую «девочку», и тогда плакали твои денюжки. Впрочем, осуждать омегу за такое Кай не собирался, наоборот, закончить сначала свои важные дела, а потом браться за другое — казалось ему даже чем-то похвальным, особенно для того, кто окончательно сдался и залег на дне. Торопиться ему в любом случае было некуда.       — Ты куда? — задал вопрос Марти, когда Тео вручил ему пакетик с лекарствами и сдачу, после чего повернул обратно на выход, вместо того, чтобы по обыденности подняться к себе.       Тео посмотрел опустошенным тяжелым взглядом на старика, и тот понял. Понял, что тот пугающий альфа, что подошел к нему после выступления, поймал Тео и снял его. Марти горько вздохнул, ничего не говоря и отпуская глупого мальчишку. Уже не впервой после выступлений кто-то снимал его. Кажется, омега не придавал подобному значения, соглашаясь всегда, если было чем платить, и ничего поделать с этим старик не мог.       Тео неспешно вернулся назад к обочине дороги, умудрившись споткнуться на ходу и приземлиться коленями на асфальт. Он был довольно неуклюжим и давно привык к своей черте характера, поэтому в кармане шорт у него всегда лежал пластырь и крохотная бутылочка йода. Тео встал уже через секунду, равняясь со своим клиентом, что продолжал стоять у машины, действительно дожидаясь его.       Тео не обращал внимания на саднящую коленку, словно ничего не случилось. Потом обработает царапину, еще успеется, а пока он протянул руку за деньгами. Каждый знал, что любая шлюха никогда не сядет в машину клиента без предоплаты. Тео смотрел на альфу без страха и сомнений, прямо и безразлично.       Кай же неуютно повел плечом, глядя на нервирующую его кровоточащую ранку. Она была небольшой и более чем безобидной, но педантичному мужчине стоило немалых усилий, чтобы перебороть себя и не отпихнуть омегу, чтобы заставить его тотчас обработать рану. Кажется, все это красочное марево синяков и царапин на коленях омеги было результатом не столько частой работы ртом, сколько природной неуклюжести, но это также альфу не касалось.       Он оттолкнулся от машины, выпрямляясь, и сунул руку в карман брюк, доставая оттуда дорогой кожаный кошель и двести долларов наличными, без сожаления вручая их парнишке. Сколько стоили его услуги Кай не знал, поэтому бросал наугад, подозревая, что сумма там была не баснословной. До элитных шлюх, именующихся в некоторых кругах приличных людей «эскорт-услугами», этот паренек был также далек, как и Уран от Марса.       Получив свои деньги, отметив, что там было на сотню больше, чем он просил обычно, Тео наконец шевельнулся и сел в раскрытую для него дверь, оказываясь в дорогом и красивом салоне, в котором такому отщепенцу явно было не место. Но какое ему было дело, кто его снимал, чего именно хотел — деньги уплачены, значит вопрос решен.       Альфа сел следом, обогнув кузов машины. Клетка захлопнулась. Пока тот заводил машину, Тео достал из кармана шорт пластыри и йод, наскоро обрабатывая рану, очень стараясь не пролить ни капли мимо, портить отношения за порчу дорого салона в самом начале обслуживания как-то не хотелось. Кай, заметив это краем глаза, как-то даже морально выдохнул от облегчения. А также с забавой отметил, что пластыри и йод у омеги были с этикетками его компании. Теперь точно можно не переживать о разбитой коленке, с усмешкой отметил он, зная качество своей продукции.       Машина плавно тронулась со своего места стоянки, выезжая на дорогу и наконец покидая этот злачный район. Кай не отвлекался от дороги, но боковым зрением продолжал поглядывать на своего пассажира. Его страшно занимало, как же отреагирует и поведет себя этот мальчик по вызову, когда поймет, что на очередной работе его не будут иметь во все щели, а наоборот умоют, приоденут и накормят дорогим ужином? Кай не сдержался от усмешки, незаметно мотнув головой — хорошего понемножку, а то его фантазия уже плясала самбу на барабанах от экстаза, что он наконец-то сделал то, что давно хотел, наплевав на то, что прогресс пока стоял на отметке «найти жертву».