Wind of change

У Саймона ничего не болело. Совершенно. Он был в тепле и уюте, его мягко покачивало на волнах спокойствия. Было до невозможности приятно, как-то по-домашнему хорошо, словно он по-прежнему маленький мальчик, который завернулся в одеяло ранним дождливым воскресным утром, а мать с улыбкой принесла ему какао и разрешила оставаться в своём мягком коконе подольше. Саймон почти слышал капли дождя по стеклу и запах какао из кружки… А потом его резко выдернули и из воспоминаний, и из уютного нигде в реальный мир. Льюис тупо уставился на потолок, который никак не мог быть потолком его комнаты хотя бы потому, что в потолке его комнаты не было дыр. Тут же можно сказать, что потолок практически весь отсутствовал. Хотя это могло быть и не правдой – перед глазами всё плыло и расходилось разноцветными кругами. — Очнулся, — сказал рядом голос, в котором недовольство переплеталось с усталостью, толикой облегчения и каплей какой-то непонятной нежности. — Piiréški. — Что? — спросил Саймон и удивился своему хриплому голосу. — Почти вся ночь, мы думали, ты не придёшь в себя, — сказал ему другой голос, в котором Льюис услышал знакомый акцент. — Магнус? — уточнил Саймон и повернул голову. — И Рафаэль. Что прои… Меня же ранили! Элдертри, чёртов сын!.. Льюис попытался вскочить с того, на чём лежал – и ему это неожиданно легко удалось. Рука сама собой дёрнулась к груди, в которой должны были быть раны от стрелы и пули. Но ничего не было. Саймон недоверчиво опустил взгляд, пытаясь найти хотя бы шрам или, на худой конец, синяк. Не было ровным счётом ничего, только гладкая кожа. — Этому есть два объяснения, — сам себе сказал Саймон, машинально потирая грудь и чувствуя, что что-то не так. — Либо мне всё это привиделось в каком-то бреду, либо вы меня вылечили. Полностью. Я склоняюсь ко второму. Вы… правда? Шаманы могут исцелять даже тех, кто почти умер? — Ты не почти умер, Саймон, — покачал головой Магнус. — Когда мы нашли тебя, то ты уже был мёртв несколько минут. — Шаманы могут воскрешать мёртвых? — в шоке уставился на него Льюис. — Нет, — опять качнул головой Магнус. — Тебя вернул Рафаэль. — Ты можешь воскрешать мёртвых? — перевёл на Рафаэля взгляд Саймон. — Это потрясающе. Хотя жутко. Но потрясающе. — Никто не может воскрешать мёртвых, — остановил поток восхищения Рафаэль. — Был только один способ вернуть тебя в наш мир – и я применил его. Я съел половину твоего сердца и заменил своей кровью. — Ты… что, прости? Съел половину моего сердца? — уточнил Саймон. — И заменил кровью? Это требует пояснения прямо сейчас, я не уверен, что мы продолжаем разговаривать на одном языке. — Я наалош, — сказал Рафаэль. — Если приближать к твоему языку, то оборотень. Ястреб, если быть точным. — Ага, — кивнул Саймон, уставившись на Рафаэля во все глаза. — Ты ястреб. И ты съел моё сердце. Конечно, мне всё понятно. Рафаэль раздражённо вздохнул, закатил глаза и пробормотал пару слов на индейском. Магнус положил руку Саймону на плечо, обращая внимание на себя. — Наалоши сильны духом и телом. Рафаэль сам прошёл ритуал, чтобы стать им. Ты стал им потому, что твоё желание жить было сильно настолько, что ритуал прошёл даже без твоего знания о нём. Это был единственный способ, Саймон. Через десять минут после смерти тебя не спасло бы ничего. — Но это же… Я теперь… — Саймон замолчал, закусив губу, и попытался привести свои мысли в порядок, чтобы сформулировать вопрос. — И что теперь? — Рафаэль расскажет тебе всё, — мягко улыбнулся Магнус. — Это только ваш разговор. — Ага, — кивнул Льюис, а потом тут же подорвался следом. — Стой! Мне нужно рассказать вам про Элдертри. — Не беспокойся, — покачал головой Магнус, — Люк рассказал нам всё. — Люк? Люк который с Валентином? Этот Люк? — уточнил Саймон. — Он-то тут каким боком? — Его мать одна из нас, — улыбнулся Магнус. — Люк лиммикин – оборотень-койот. — В вашем племени вообще нормальные люди есть? — пробормотал себе под нос Саймон. — Есть конечно, — кивнул Магнус и вышел из хижины, оставляя Саймона с Рафаэлем наедине. — Итак… — начал Льюис. — Raruurkaátriks, — сказал Рафаэль. — Моё имя. Оно означает Подобен Ночному Ястребу. — О как, — отозвался Саймон. — У меня теперь тоже будет такое?.. — Имена наалоши получают при перерождении. Ты узнаешь своё с первыми лучами солнца, когда обернёшься. — В кого? Я тоже буду ястребом как ты? Или койотом? Или кем ещё я могу быть?.. — Никто не знает. Станешь тем, кем должен стать, — пожал плечами Рафаэль. — Пока ты ещё совсем молод, будешь обращаться каждый день. Если захочешь учиться, то сможешь контролировать своё обращение. Нет – человеческий облик будешь принимать только ночами. — У тебя учиться? — спросил Саймон. — Да, — отозвался Рафаэль. — Я твой проводник, потому что именно я проводил ритуал. — Кстати, насчёт него… — протянул Саймон. — У меня в буквальном смысле нет половины сердца? Ну, то есть, прямо ровно пополам?.. — Ритуал ещё не завершён до конца, — чуть улыбнулся Рафаэль. — Но да, ровно половины. Я разодрал когтями твою грудь, съел половину сердца и взамен оставил тебе свою кровь. С первыми лучами солнца твоё сердце вновь станет целым – только теперь одна его половина будет человеческая, другая – звериная. Скорее всего ты станешь птицей, поскольку я твой проводник, но точно сказать невозможно. Ты – первый чужак, кто прошёл ритуал. — Я… в шоке, — сказал Саймон. — Просто в шоке, поэтому, пожалуй, задам тебе ещё пару сотен вопросов. — Некогда, — тут же отозвался Рафаэль. — Восход уже совсем скоро. Тебе нужно подготовиться и очистить мысли перед первым обращением, чтобы не потерять себя. — То есть, я ещё и себя потерять могу? — спросил Саймон. — Замечательно. Теперь мысли я точно не очищу никогда, спасибо. Только один вопрос, можно? — Задавай, — вздохнул Рафаэль. Саймон на секунду задумался, как он вообще его учить-то будет, если на каждый вопрос вздыхает и закатывает глаза, но потом выкинул эти мысли из головы. — Когда я пришёл в себя ты меня как-то назвал. Пирешк? Что это значит? Или это не ко мне относилось? Просто твой голос… — Ребёнок, — перебил его Рафаэль. — Это означает ребёнок. — Но я уже давно не… — Забудь прошлую жизнь, Саймон. Ты умер и возродился. Ты родился заново. Ты – ребёнок, новорожденный наалош. — Ох. Ладно. Хорошо, будем считать так, — кивнул Льюис. — Что мне делать, чтобы не потерять себя? — Когда обернёшься, то испытаешь множество смешанных эмоций. И недоумение, и страх, и восторг, и вообще что угодно, на самом деле. Не поддаться им сложно, очень сложно, но ты должен сосредоточиться достаточно, чтобы понять, какое тебе дали имя. Как только ты произнесёшь его мысленно – уже не потеряешься. Если не сможешь сделать этого в первый час после рассвета, то вернуться в облик человека уже не сможешь, память прошлой жизни уйдёт, и ты станешь зверем или птицей. — Это… звучит наверняка намного легче, чем есть на самом деле, да? — удрученно спросил Саймон. — Нет, звучит труднее, — покачал головой Рафаэль, а потом сел прямо на землю и поджёг лежащий неподалёку пучок травы. — Я буду рядом. Иди сюда. Саймон неуверенно подошёл и сел напротив Рафаэля. По хижине плыл приятный аромат горящих трав, он успокаивал и почти усыплял. Рафаэль протянул руки и Саймон, помедлив немного, накрыл их своими ладонями. Рафаэль ободряюще кивнул, закрыл глаза и запел – низко, негромко, успокаивающе. Саймон не знал ни слова, но каким-то седьмым чувством понял, что это песня про отступающую ночь и возвращающееся на небо солнце. Новый день – это была песня о новом дне. Льюис настолько заслушался, что даже пропустил момент, когда через непокрытый потолок мазнул луч света. И в следующее же мгновение Саймон понял, что его буквально сметает эмоциями и ощущениями. Он разом позабыл все слова, которые могли бы описать его чувства, он потерялся и чётко понял только одно: Рафаэль сильно преуменьшил желание поддаться эмоциям. Сильно. Очень сильно, потому что это было похоже на прыжок с водопада вниз головой. Летишь весь в воде, а внизу озеро – и неизвестно, если ли там подводные камни. Слова Рафаэля про имя как-то резко забылись, отошли на второй план. Думать об этом не хотелось. Вообще ни о чём думать не хотелось, внутри было только желание расправить крылья и взлететь в небо. Крылья. У него были крылья, и именно эта мысль заставила Саймона напрячься. У Льюиса не должно быть крыльев, он же человек, люди не могут летать. Саймон теперь мог. Он знал, что стал птицей и это показалось ему захватывающим. Но какая он птица? Какая… Pi'aakis. Орёл. Молодой орёл. Он был орлом. И его имя должно было звучать как-то похоже, как-то… "Awaʾapi'aakisraar," — сказал Саймон мысленно. И в тот же момент мешанина эмоций схлынула, уступила место ясному взору и лёгкой голове. Он был Саймон Льюис и он же был Awaʾapi'aakisraar – Летящий Молодой Орёл. Он мог ходить по земле, а мог летать в небесах. Его глаза стали зоркими, слух – невероятно чутким. Он слышал и переговоры племени, которое готовилось к защите, и птиц за пределами поселения, животных, просыпающуюся природу. И голос Рафаэля, который продолжал негромко петь. Raruurkaátriks. Его родитель, его atíʾax. Рафаэль, будто услышав его мысли, прекратил петь и посмотрел прямо Саймону в глаза. Улыбнулся, встретив осмысленный взгляд, потом повёл плечами и медленно начал уменьшаться на глазах, обрастая перьями. Несколько секунд – и перед Саймоном сидел ястреб. Льюис с любопытством пронаблюдал за тем, как тот оттолкнулся от земли, сильно взмахнул крыльями и взлетел, вылетая через отсутствующий потолок. Обучение, судя по всему, началось. Саймон попытался сделать точно так же. Его занесло в сторону и он чуть не влетел в стену, потом попытался ещё раз, ещё раз и ещё. Когда в небо взмыл небольшой орёл, то с рассвета успело пройти немало времени. Рафаэль всё это время терпеливо ждал и не выглядел насмешливым или уставшим (ястреб вообще может выглядеть насмешливым и уставшим?), а потом на своём примере несколько часов показывал Саймону, как лететь по ветру и против, как приземляться не клювом в песок, как разворачиваться и не улететь случайно в скалу. Потом показал, как охотиться, и Саймон, будучи убеждённым вегетарианцем, неожиданно обнаружил себя с аппетитом поедающим какую-то ящерицу. После полудня, когда Саймон уже мог лететь прямо, а не вилять из стороны в сторону, Рафаэль повернул на юг. Льюис тут же повернул за ним следом, потому что перспектива потеряться в пустыне вовсе не казалась ему замечательной. Летели недолго, и буквально через несколько минут Саймон понял, куда его привели – и увидел, как Валентин вышибает мозги Элдертри. Льюис испытал невероятный прилив радости и благодарности к Моргенштерну, такой, что даже чуть было не спикировал вниз, чтобы её выразить, не сразу вспомнив, что сейчас сделать это не в состоянии. Чуть на отдалении Льюис почти сразу разглядел Себастьяна, который выглядел довольным. Рядом с ним стоял Джейс, на лице которого отчётливо проступало мрачное удовлетворение. Он смерти Элдертри тоже не расстроился. И только потом до Саймона дошло, что шериф (уже бывший, судя по всему) наверняка сказал, что Льюис погиб. Так что ни Джейс, ни Себастьян не знали, что Саймон жив, здоров и даже теперь стал ещё круче (или станет, когда научится контролировать своё обращение). Льюис, представив на секунду, что было бы с ним, узнай он о смерти Джейса или Себастьяна, почувствовал немедленное желание спуститься вниз, пролететь перед их глазами, показать, что он жив. Они бы не поняли, конечно, но желание было нестерпимым, Льюис даже сделал вираж, заходя на снижение, но перед ним стрелой пронёсся Рафаэль, буквально ударом крыла разворачивая его в сторону. Саймон красиво развернулся аж несколько раз и чуть не свалился стоящим внизу на головы. Но намёк понял и полетел следом за Рафаэлем к поселению. Всё оставшееся до заката время они провели в хижине, где Саймон летал под потолком, а Рафаэль сидел на земле в своём человеческом облике и рассказывал Льюису индейские предания и легенды. Один раз к ним заглянул Люк, поприветствовал Саймона и по просьбе Рафаэля перекинулся в волка, чтобы показать Льюису своё обращение. Саймон был в восторге. От всего. И первое, что он сделал после захода солнца, вернув себе человеческий облик, это обратился к Рафаэлю. — Rahuunasšteehuun, — сказал Саймон. — И я надеюсь, что произнёс это правильно, и это действительно означает благодарность за спасение моей жизни и за всё остальное. Индейские слова прямо вспыхивают у меня в голове, это круче любого словаря! Кстати, меня зовут Awaʾapi'aakisraar. — Тебе подходит, — слегка улыбнулся Рафаэль и передал Саймону индейскую одежду. — Только имя своё говори лишь близким людям и шаману нашего племени. Тот, кто знает твоё имя – тот имеет в своих руках власть над твоей судьбой. — Хорошо, — кивнул Саймон. — Скажу только близким людям, их у меня человек пять. Рафаэль покачал головой, но ничего не сказал. — Переоденься. Ты теперь член нашего племени. — Ага. Кстати. Почему ты ходишь только в набедренной повязке? Одежда при обращении не исчезает, как я погляжу. — Потому что мне так удобнее, — пожал плечами Рафаэль и это, в общем-то, всё объясняло. Саймон быстро переоделся. Хотя это было сильно сказано, потому что весь его наряд состоял из одних только штанов и мягких сапог, а вот рубашки явно не предполагалось. Было немного неуютно сверкать голым торсом, тем более так разительно отличающимся по цвету от загорелой кожи индейцев, но спросить насчёт недостающего элемента одежды Льюис не успел. Рафаэль усадил его перед собой, как сделал перед рассветом, взял за руки и ненадолго замолчал. Саймон не решился тревожить его или что-то спрашивать, просто ждал, что будет дальше. Через несколько минут Рафаэль прикрыл глаза, вздохнул и надел на Саймона подвеску с одним пером, и по окрасу оперения Льюис сразу понял, чьё оно. — Ты даришь мне своё перо? — спросил Саймон. — Я твой родитель, проводник и наставник, — ответил Рафаэль. — Это мой дар тебе. Когда мне нечему будет учить тебя, ты можешь вернуть его мне. — Или подарить что-нибудь в ответ в благодарность, — кивнул Саймон. — Эти знания… Они как будто всегда были в моей памяти, просто не использовались за ненадобностью. — Ты будешь обучаться быстро. Память предков живёт в любом наалоше. Саймон кивнул и хотел спросить, можно ли ему быстренько съездить в город, чтобы посмотреть, что там происходит вообще, но не успел – возле входа послышалось покашливание, а за тем в хижину вошли. Рафаэль недовольно встал с земли и пошёл к выходу. — Ещё один белый чужак на наши головы, — пробурчал он, скрываясь из виду. Повисло секундное молчание. — Я тебя ненавижу, — сообщил Саймону Джейс, который выглядел удивлённо-шокированным и изумлённо-радостным одновременно. Льюис широко улыбнулся.