Travel

***

      Горбач принюхался. Свежий северный ветер нес с собой запах отсыревших веток и трепета маслянистых листьев. Глаза под легко опущенными веками дергались из стороны в сторону, будто не найдя покоя. Будто Горбач не нашел покоя.       Набрать воздуха в лёгкие и послать ответный зов. Неспешный, тревожный, мелодичный.       Кто его слышит? Слышит ли? И что он читает?       Флейта послушно взмылась под тонкими пальцами Горбача и вскрикнула, подобно раненой чайке. Снизила градус.       В дерево влился холод через его дыхание.       Сердце Горбача звучало в унисон с музыкой. Под экстаз будто попадало все живое.       Воздух мерцает.       И качается, качается, закатывает глаза, под напором ветра изгибаются изящные ветви молодых осинок, и природа танцует с Горбачом, принося его музыку в жертву стихии, в жертву ветру, в жертву беспощадному Дому.       И он принимает её.       Металлом отдаётся на языке, ползет по губам свежесть, задирает его красный противоестественный свитер и впивается, врастает, сплетается. Глаза музыканта белеют, зрачки покрываются плесенью, и сквозь них блестят влажные капли. Изо рта молодым проростком агонизирует откушенный язык.       Пальцы перемещаются по дереву, недоигрывая несколько звуков, некрасиво обрывая его голос — и флейта падает, падает под ноги, и в неё вползает хрупкий стебелек плюща.