«Нормандия». Девять стандартных галактических лет с начала Жатвы.
Первое, что сделал Явик, оказавшись на некогда вражеском корабле, — оценил, на что тот способен. Стены «Нормандии», не знавшие химической чистки, хранили истории, которыми повстанцы не всегда хотели делиться. Шептали Явику даже о том, что он не желал слышать. Где-то за толщей металла крылась неожиданно искусная защитная система турелей и силовых щитов, а за ними — вездесущие щупальца дьявольского ИИ, которого чужаки почти ласково звали СУЗИ. Что ж. Явику и тем, кто был завербован в его отряд, доводилось бывать в местах и похуже. Вот только потеря бдительности никогда не являлась признаком большого ума. Даже если те, с кем отныне ему предстояло сражаться плечом к плечу, больше не были врагами. Особенно поэтому. В оружейной всегда пахло оравор. Вот, подобрав колени к груди, принцесса Инари нежно перебирает модификации снайперской винтовки, и невинности в её робкой позе столько же, сколько в игломёте на поясе. За колодцами тёмных, лишённых выражения глаз — фанатизм на грани любви, верность — не столько идее Сопротивления, сколько человеку. Жажда крови, чистая и дикая, лежала у ног оравор, свернувшись клубком, чтобы сорваться с места, оскалив зубы-иглы, как только Шепард отдаст приказ. Имя старпома «Нормандии» не поддавалось транскрипции ни на одном из языков. Повстанцы с подачки человека Джеймса звали существо «Джекил и Хайд», но Явик не знал и знать не хотел, к какому параграфу варварской культуры отсылали эти имена. Он презирал денсорин, слишком странных и чужеродных, но мог понять, зачем Шепард держала его поблизости. Четыре руки старпома ловко управлялись с четырьмя пистолетами, а два разума сливались в одном теле. За время, проведённое на борту и в бою, Явику довелось увидеть, как ментальное уродство послужило денсорин механизмом эволюции. Каждая из ипостасей сражалась на своём поле битвы. Когда один не в силах был защитить тело, второй брал в ладони оружие. Когда второй тонул в отголосках пролитой крови, первый брал на себя его кошмары. К двери, за которой отродье жа’тил томилось в анабиозе, Явик не подходил. Какой бы облик оно ни приняло, дабы обмануть доверие людей, он знал о сущности жа’тил куда больше, чем ему хотелось бы. Путь до Рашгала, их точки назначения, был неблизок. Пару раз «Нормандия» останавливалась, чтобы пополнить припасы впрок. Два раза из трёх на станциях, где высаживалась боевая группа, никого в живых уже не было. В последний Шепард едва не пересекла черту, за которой пути назад не осталось бы. Преградив ей дорогу, Явик смотрел в алеющие зрачки, бескомпромиссно давая понять: как бы ревностно повстанцы ни баюкали свою отвоёванную свободу, как бы хрупка ни была их гордость, всё, что он озвучил сейчас, — приказ. Сигнал бедствия на заброшенном, расколотом терминале мигал мягким красным цветом. Скорее всего, малочисленная человеческая колония на границе с Империей. Скорее всего, за двое стандартных суток, которые «Нормандия» потратит, чтобы сделать крюк, никого, кому бы понадобилась помощь, уже не останется. Шепард была готова броситься на зов сломя голову. Явик назвал её плохим капитаном. Оравор за спиной хозяйки с угрожающим стрёкотом защёлкала челюстями. Хатташ и Казар рядом с Явиком взялись за излучатели. Они находились в пространстве Империи. Далеко над их головами сверкали чужие повстанцам, враждебные звёзды. — Ты думаешь, дело в людях. Знаешь, сколько таких протеанских миров я оставил позади? — отчеканил Явик, склонившись достаточно близко, чтобы Шепард и только Шепард расслышала полушёпот. Им следовало добраться до ретранслятора до того, как его заблокируют Жнецы. Жгучая ярость, запертая в одних лишь глазах усилием воли, придавала неподвижному человеческому лицу совершенно особенное выражение. О, сопротивленка ненавидела проигрывать. А Явик до сих не мог привыкнуть, что существо иного вида говорит с ним, не преклонив колено. Лишь осознание того, что стоит на кону, держало их обоих на тонкой грани. Ещё двое суток с той вылазки воздух «Нормандии», и без того заряженный недоверием и злобой, заставлял Явика задыхаться. Повстанцы чувствовали, думали несдержанно и ярко, слишком для солдат по меркам протеанской военной машины, но стоило их капитану отдать приказ — усомниться не смел никто. Вечерами, когда они собирались в кубрике, чтобы делать вид, будто Жатвы нет, а воздух наполнял тихий смех вперемешку с перезвоном струн, отблески вражеских клинков мерещились Явику в тенях. Его собственный нож покоился в изголовье койки. Тихо гудел эхом пролитой крови. Когда-то силовой костяк «Нормандии» возглавлял имперские розыскные списки. Когда-то Явику хватило одного осколка холодной стали, чтобы доказать верность императива перед лицом семерых лучших воинов, которых он когда-либо встречал. Когда-то в прошлой жизни, до Жатвы, это же лезвие оставило шабар шрам под рёбрами, а шабар оставила лезвию память. Восьмой голос — из тех, что чуть громче сотен других. Иногда в сумрачных коридорах Явик пересекался с Шепард взглядом. Он знал, как тяжело ей даётся тягучее бездействие, когда за парсеки отсюда миры сжигает расплавленный металл, а здесь и сейчас винтовке на поясе не в кого стрелять. Склоняясь к глади воды, чтобы смыть с рук осадок, Явик видел то же выражение в своих глазах. Так тянулись условные бортовые сутки: в напряжённом безмолвии, перемежаемом редкими сеансами связи с тем, что люди звали «большой землёй». А потом в один из циклов их жалкий, тесный мирок вспыхнул маленькой сверхновой. Взрывная волна докатилась до рецепторов раньше, чем Явик услышал нарастающую суету за переборкой каюты. Так дым от пожара доходит до ноздрей раньше, чем сами отблески огня. Через секунду дьявольский ИИ корабля передала просьбу «подняться на вторую палубу» — и, будь проклят каждый её сервер, не проронила больше ни слова. В рубке сверхсветовой связи царило оживление, и на глазах Явика человек Джеймс с хлопком откупорил бутылку, окатив толпу брызгами пены под улюлюканье и смех. Шепард с видом безмолвного одобрения взирала на тотальное попрание дисциплины, сцепив руки за спиной. Жнецы отступили с Сабира, произнёс голос со сбоящей голозаписи, когда вслед за Явиком в помещении оказались все протеане, что были на корабле. Голос, принадлежащий советнику Эрхара Джахта, как и подобает был почти невозмутим, и всё же: с робкой, неверящей дрожью в нём звучала победа. Возможно, преждевременная. Короткая. Но первая за последние три года. Жнецы отступили с Сабира. Силы Империи вместе с флотом оравор и силами Альянса заставили их отступить. Торжество во взгляде Шепард можно было трогать пальцами и взвешивать на весах. Вдруг Явик представил её совсем иной: в кроваво-красной броне с золотыми извивами; послушным и убийственным клинком в руках Империи, выкованным под её протекторатом. Да, как землянка в протеанской иерархии она никогда не встала бы вровень с офицером высшего звена, но под надзором опытного командира… Он вздрогнул. На миг в глазах человеческой женщины Явику почудился тот же огонь, что вырывался из панцирей поверженных Жнецов. С тех пор он больше не искал во тьме сияние стали.***
После вестей с Сабира Явик явился на стрельбище ночью по корабельному времени — чтобы не вдыхать яркий хаос восторга, который повстанцы так преждевременно жаждали разделить со всей вселенной. Наверно поэтому, привыкший, что экипаж пугливо обходит его стороной, он не ожидал встретить внизу её. Ни один потенциальный источник света не пытался украсть у темноты её права. Только звёзды за призрачной мембраной НЭ-поля мерцали в обсидиановой пустоте. Сопротивленка сидела напротив портала в бездну в их голубоватом блеске, держа стеклянный стакан за ободок. Лёд тихо звякал при каждом движении её кисти. Тяжёлый пистолет с разбросанными силовыми модулями покоился на ящике около её бедра. Проклиная себя за беспечность, Явик замер там, где тень от створки шлюза разделяла отсек на чёрное ничто и зыбкий полусвет. Разворачиваться было поздно и шло вразрез с гордостью. Шепард расположилась к нему спиной, тускло сияющий абрис очерчивал её неподвижные плечи, но Явик знал: она уже знала, что он здесь. — Я уж думала — выпьешь, — подала голос Шепард, когда он взял початую бутылку, вгляделся в янтарную жидкость на просвет, а потом, поморщившись, вернул алкоголь на место. Явик опустился на соседний ящик, скрестив руки на груди. — В Империи это запрещено. Как и вдыхать дым. Застыв над сигаретой, поднесённой к примитивной зажигалке, Шепард наискось взглянула на него мутноватыми глазами. — Однажды после победы в битве за Кронову Туманность я поймал новобранца пьяным. Пришлось выдрать ему язык и заставить допивать своё пойло, давясь кровью. Освещённая крохотным оранжевым огоньком, Шепард театрально вскинула брови и хмыкнула в притворном восхищении. — Ну ты и мразь. Она сама определённо была пьяна. — Это была ложь, — ответил Явик. На полминуты между ними воцарилась тишина. — Ты ведь не компанию составить мне пришёл, — наконец констатировала женщина. Явик отвернулся к россыпи звёзд за невидимой преградой. — Денсорин, чей народ сошёл с ума, объявил Жнецов богами и стал приносить им в жертву своё потомство. Искусственный интеллект, хозяйничающий на корабле. Отродье жа’тил. Достойная команда, чтобы противостоять синтетикам. Шепард покачала головой. Слуха коснулся негромкий смех. — Рада, что тебе не нравится. — Для человека, что в ответе за чужие жизни, ты слишком доверяешь тем, кого так легко взять под контроль. Женщина невесело усмехнулась. — Я не идиотка, Явик. Дело не в доверии. Годы в Сопротивлении научили нас, что иногда приходится заводить пиздец какую рискованную дружбу, чтобы выжить. Кажется, даже на грани конца света до протеан всё никак не дойдёт. — К тому же, — добавила она, — тебе ли не знать, что свести с ума органика для этих тварей едва ли сложнее. Ногти Явика впились в ладони. Еле различимая изумрудная волна прокатилась по коже. Поднявшись с места, он сделал пару шагов навстречу космосу и замер, заложив руки за спину. — Заключать союз с машинами в войне против машин — всё равно, что перерезать себе горло, чтобы не задохнуться в пожаре. Судя по шороху за спиной, Шепард тоже встала на ноги. — Чего ты добиваешься? — хмуро поинтересовалась она. — Бросить в шлюз пару-тройку членов моей команды, с которыми я прошла огонь и воду, потому что один четырёхглазый строит из себя Сунь Цзы и мечет цитатами? Послать к чёрту флот жа’тил, который сейчас защищает Иден Прайм? Если ты здесь только для того, чтобы выказать презрение — убирайся. Ты не помогаешь. — Что вы пообещали им? — проигнорировав чужие слова, с нажимом спросил Явик. Шепард отвела взгляд и, выдохнув сквозь зубы, глухо бросила одно единственное: — Дом. Волна негодования бурлящим потоком подкатила к горлу, и только многолетняя выдержка позволила Явику ограничиться лишь дернувшимся желваком. Он вспомнил Шепард, стоящую перед голограммой Сабира, на которой погасли очаги вторжения. В толпе повстанцев, но вне её, с расплавленной сталью в глазах. Сегодня — и только сегодня — она заслужила незримый щит против его слов. Но завтра… Рождённый солдатом, Явик не был привязан к дому, и всё же — когда-то — тот у него был. Спустя десятки лет, на четвёртый год Жатвы, он вернулся в край белых скал, алеющих в объятиях умирающего солнца, чтобы держать оборону против Жнецов. За триста сорок дней Имперской армии удалось эвакуировать с планеты треть из десяти миллиардов живых душ. Треть — и это был повод для гордости: они так хотели бы, но не могли рассчитывать на большее. Спустя год, за который Явик отправил на смерть слишком многих, чтобы засыпать без чувства клокочущей в глотке ярости — поступил приказ принести систему в жертву. Обречь шесть миллиардов — спасти двадцать где-то ещё. Простая и безжалостная арифметика войны. Когда протеанский флот покинул алое небо — порабощённых Жнецами рой жа’тил сделал его чёрным на считанные сутки. Поэтому лишь зрелище родной системы жа, сгорающей в огне искусственной сверхновой, вновь позволило Явику больше не видеть унизительных снов о мести, которую не свершить. Шепард знала Жнецов; Явик видел шрамы на её памяти. И всё же — знала недостаточно, чтобы заслужить его уважение на самом деле. Недостаточно, чтобы её вера имела вес. Если повезёт, после Жатвы синтетические твари будут проблемой людей — не протеан. Впрочем, чутьё, благодаря которому Явик всё ещё оставался жив, подсказывало, что нет ничего наивней, чем полагаться на удачу. — Раз ты не способна причинить вред жа’тил или своему ручному ИИ, — сказал он, — если хоть что-то пойдет не так, я сделаю всё сам. Считай это предупреждением. Когда едва ощутимое ментальное давление под гребнем заставило Явика обернуться, Шепард смотрела на него ледяным взглядом, из которого, как по щелчку, начисто пропал хмельной блеск. — Если с моей командой что-то пойдет не так, — ответила она, — я обойдусь без того, кто просрал свою. Вслед за изумрудной вспышкой загрохотали разбитые ящики и звонко лопнуло стекло. — Моли всех своих человеческих богов, чтобы тебе не пришлось! — ощерился Явик, прижимая проклятую шабар к земле всем своим весом. Дыхание, вдруг ставшее хриплым, тяжёлым, не унималось ещё пару секунд. Зелёные искры собственной биотики плясали перед глазами. Он ждал реванша. Ждал ответного гнева, горячего, огненно-красного, как тонкие шрамы, которых он не видел раньше на чужих щеках. Такой удар выбил бы дух из любого, но Шепард… Шепард едва ли вздрогнула. Он предвидел такой исход. Он ждал реванша. Но когда Шепард медленно распахнула глаза, то показалась кем угодно, только не побеждённой. Потому что была права. Окровавленные осколки стакана, всё ещё зажатые у неё в кулаке, с тихим звяканьем упали на пол, стоило хватке ослабнуть. — Не смей недооценивать меня, — скривилась она, и на миг её голос всё же предательски задрожал. Права. — Не после того, как я бросила всё, во что верила, из-за ебучих Жнецов. Когда чужая кисть вместо удара потянулась вверх и коснулась его скулы, Явик смог лишь застыть в ступоре. Бордовые от крови пальцы мазнули по коже и соскользнули вниз, оставив за собой влажный росчерк. Сквозь мимолётный контакт нервных систем он увидел город под обстрелом лучей, бьющих с неба — но вовсе не красных, а жёлто-зелёных. И планету смерти с ледяным именем, колким именем, пробирающим до костей. Увидел бессонную ночь под небом Марса перед тем, как замёрзшие пальцы коснулись кнопки записи. Что прочла Шепард в ответ? Он опасался, что в таком состоянии — слишком много. Зарычав, Явик отпрянул от неё, словно предплечья, которые он сжимал, вдруг стали жечь калёным железом. Оттолкнул, всё ещё чувствуя жар чужой кожи. Она не должна была увидеть, как просто её слова пробили брешь в его броне. Синхронно тому, как он встал на ноги, Шепард схватила и выставила перед собой отброшенный на пол пистолет. Слишком быстро для его позорно сдавшей бдительности. Слишком твёрдо для того, кто всё ещё был пьян. — Попробуй, — процедил Явик. Нити канала тьмы хищно зазмеились вокруг ладони. Перед тем, как Шепард уронила руку с оружием и запрокинула голову с незнакомым, глубоким смехом, прошли невообразимо долгие пять секунд. — Считай это предупреждением, — прищурилась она. Посмотрев себе за спину перед тем, как покинуть отсек, Явик увидел Шепард на полу, устало привалившейся спиной к уцелевшему ящику. Пальцы упрямо щёлкали зажигалкой под сигаретой, которая всё отказывалась гореть. — То, что случилось на Сабире, происходит на Рашгале каждый день уже четыре года, — бросил Явик. — Будь готова. И береги свой гнев для этого дня. Не повернув головы, Шепард едва уловимо кивнула. И он кивнул ей в ответ.