Ты — мелодия моей жизни

       Они вваливаются в квартиру, безудержно смеясь. Ник не знает почему, но обоих пробивает на смех от одной мысли: они теперь замужем. Это кажется таким… Невероятным? Нереальным? И оттого ещё больше забавным.        Крис целует. Но целует некрепко, прерываясь на смех, а Ник всё хочет подольше продлить вкус чужих губ, их ощущение на своих, и тянется ближе, ловит. Пока они оба не задыхаются от полупоцелуя-полусмеха. Пока они оба не падают на пол огромным клубком рук и ног, который с трудом пытается отдышаться.        И вроде в замужестве нет ничего смешного. Но стоит посмотреть на Криса, вспомнить его ядовитую ухмылку, когда их расписывали с явным презрением, вспомнить «обещаю быть с тобой даже в окружении гомофобов на собственной свадьбе», как удержаться становится невозможным.        — Нет, ты видел, как его перекосило? — Разумеется, Ник видел. И помнил возникшую буквально на секунду мысль сказать, что их неправильно поняли и они просто друзья. Друзья, которые решили выйти друг за друга, действительно. Хорошо, что Крис не оставил времени на размышления.        Сейчас же Крис явно не спешит распутываться, его вполне устраивает быть с Ником таким многоруким и многоногим комом, а сам Ник не находит сил, да и желания, возмущаться. Пока к ним не прибегает радостный Малыш и не начинает тыкаться в поисках своей порции ласки.        — Да, да, хороший мальчик, оставили тебя? — Крис тянется почесать пса за ухом. Малыш в свою очередь растягивается на полу и кладет морду прямо на их все еще нераспутанный клубок. — Нужно было взять с собой, чтобы всякие ничего не говорили, да?        Ник только представляет, как огромный, способный закинуть передние лапы на плечи, Малыш выступал бы в роли стража их отношений и охранял от гомофобных взглядов, и его снова пробивает на смех.        Чем занимаются люди, когда впервые возвращаются домой после свадьбы? Вряд ли смеются над этой самой свадьбой до боли в животах. Впрочем, такой вариант устраивает всех. И даже радостно лающего и без перерыва машущего хвостом Малыша.        Но вставать нужно. Через несколько часов придут родители, Нэлли, Хейден — они не знают и даже не подозревают. А Ник с Крисом явно не подозревают реакцию Нэлли на свадьбу без предупреждения. На самом деле Ник еще переживает из-за реакции отца — тот с их отношениями смиряется намного дольше, чем сам Ник. Но в последнее время, кажется, делает заметные успехи. По крайней мере, он больше не фыркает и не отворачивается, если Крису придет в голову поцеловаться при близких. Только глаза закатывает.        — Так, нам пора вставать, — Ник честно делает попытку встать, которую в первую очередь пресекает заглаженный Малыш, закидывая лапу на живот Ника, а только потом Крис, тихо заворчавший.        — Можно еще полежать, успеем.        — Не успеем. Нам много готовить.        Крис тихо стонет. Он не любит и не умеет готовить, зато профессионально составляет компанию на кухне, мурлыча под нос или напевая во весь голос любимые песни. А еще профессионально воруя кусочки прямо с досок и сковородок. Но Крис знает, что Нэлли-то точно любит вкусно поесть, а именно это их единственная надежда выжить за сегодняшним ужином. Поэтому с явным нежеланием он отодвигает Малыша, успевая почесать его бок, и встает, чуть покачнувшись.        Ник тут же подскакивает следом.        — Все нормально! Слишком резкий подъем, а я уже не молод!        Крис действительно выглядит нормальным, даже не побледневшим, поэтому Ник успокаивается. Встряхивает волосы и идет на кухню.        Сегодня у них по плану мясной рулет, суп с клецками, штрудель и еще пара салатов по мелочи. И Ник просто благославляет себя в прошлом, который решил встать пораньше и сделать заготовки с утра. Иначе они бы точно ничего не успели.        Малыш вьется под ногами, норовя стащить кусочек. Но, понимая, что ему ничего не дадут, устраивает под столом и смотрит обиженным взглядом. Нет, серьезно — Ник видит обиду в голодных собачьих глазах.        Крис тоже не особо помогает — сидит на столешнице и что-то усиленно ищет в телефоне.        — Вся семья на мне держится, — притворно-тяжело вздыхает Ник и завязывает фартук, усыпанный маленькими гитарками.        — Уже поздно, мы расписались, — услужливо напоминает Крис, не отрываясь от телефона. Наконец, он стукает кулаком по кухонному шкафчику, чуть не падает с него и включает музыку.        Ник не узнает ее с первых нот и да вообще вряд ли слышал. Крис же прикрывает глаза, хитро улыбается и начинает петь. И всем — голосом, движениями тела, строками песен, — говорит, что у него на душе. Он приближается плавно, медленно, но двигается в такт музыке. Встает рядом ровно к припеву, выдыхает его первые слова — Наша любовь спасет нас — прямо в губы Нику.        Ник тянется поцеловать, обнять, но от него каким-то чудом ускользают на маленькой кухне, не даются в руки. Это бесит, честно, но нельзя не принять правила игры, когда душу перед тобой раскрывают. Крис готовился, это видно по тому, как он выпевает выученные наизусть слова, как двигается продумано, не сбиваясь с ритма ни разу, как смотрит из-под полуприкрых глаз так шально и соблазнительно. Настолько, что Ник даже сомневается, что вроде как асексуальный-уже-муж не разложит его прямо на столе, сбив посуду в кучу, или не позволит разложить себя. И, честно, Ник не знает, чего он хочет больше. Криса, разумеется, только его.        Криса, сейчас стоящего так преступно близко, закинувшего ногу ему на бедро, и сводящего с ума настолько, что еще немного и о готовке можно будет забыть окончательно.        И, конечно, Крис мажет языком по шее, а Ник теряет последнюю каплю самообладания. Резко разворачивает их обоих, садит Криса на столешницу, вклинивается между разведенных ног и целует-терзает-почти кусает такие мягкие, поддатливые губы. А Крис и не против.        Был не против.        Буквально в одно мгновение он упирается руками в грудь, чуть отталкивает, и Ник сходит с ума от мысли, что сделал что-то не то, не так. Но в голубых глазах напротив нет страха или неприязни, только веселье.        — Ни-и-ик, — Крис тянет, забирается на столешницу с ногами и улыбается, прикусывая губу. — Скоро придут гости, а у нас еще ничего не готово.        — Ты, черт возьми, издеваешься.        И да, он издевается. Ник должен быть умнее, должен был понять: Крис соблазняет специально, готовится выкинуть что-то в своем стиле.        — Издеваюсь, — согласно кивает, прищуривается и хлопает в ладоши. — Так что вперед за готовку, за готовку!        Ник стукается лбом о шкафчик и стонет сквозь зубы. Он любит Криса, конечно, любит, жизнь за него не раздумывая отдаст. Но в такие моменты — искренне ненавидит. Потому что, ну, тяжело думать о кулинарии с таким стояком и его причиной, сидящей рядом и беззаботно болтающей ногами. Еще тяжелее становится, когда Крис обхватывает Ника руками, тянет на себя и шепчет прямо на ухо «Обещаю, вечером будет все, что ты хочешь».

***

       Они успевают дорезать последний салат буквально за пару минут до того, как перед домом останавливается автомобиль Клауса и Габи.        Ник практически в истерике — у них вся кухня в муке, посуда не вымыта, на плите жирные разводы. Но Крис нежно целует в висок, успокаивает.        — Это просто мои родители, которые любят тебя. Думаешь, от такого беспорядка перестанут?        — Ты можешь занять их, пока я уберу?        — Без проблем.        И, пока Ник пытается как можно быстрее все оттереть, Крис спокойно встречает родителей, расспрашивает про последний тур, про успехи ресторана матери, ловко избегая причины сегодняшнего ужина.        Когда приезжают Нэлли с Хейденом, а Ник только близится к нужной ему сверкающей чистоте, становится сложнее.        — И все же, что за настолько важная новость, что вы пригласили нас всех? — Ник не видит Нэлли в другой комнате, но готов поклясться: она смотрит пристально, не сводя взгляда, постукивая пальцем по колену.        — Скоро узнаете, — Крис отвечает уклончиво, но от него не отстают.        — Вы решили завести ребенка?        — Упаси нас Дьявол от такого! Одного Малыша вполне достаточно. Хотя ладно, я бы хотел еще пару собак. Ну, и котенка, может.        — Думаю, нам скоро все расскажут, — подает голос Хейден — наверное, единственный человек в мире, способный убедить и успокоить Нэлли. И если это не настоящая любовь, то Ник даже не знает, что ей называть. Право же, не их с Крисом отношения, перенесшие кому, кучу операций, чей итог никогда нельзя было предугадать, внутреннюю гомофобию Ника, попытку суицида…        На пару долгих мгновений горло сдавливает. Слишком много дерьма было в их жизни. Столько, что даже и не вспомнить все. Но Ник не хочет вспоминать, нет, ни в коем случае. Хватит. Сейчас все хорошо, сейчас сердце Криса работает исправно, пусть с помощью чужого механизма. И это главное.        Крис заглядывает на кухню, смотрит подозрительно.        — В порядке? Ты затих.        Ник слышит ровное щелкание искусственного клапана — лучший звук для его ушей, означающий, что все действительно хорошо. И ком в горле отступает.        — Да. Уже почти закончил.        — Помочь?        Ник коротко кивает, а Крис теснит его на небольшой кухне бедром, домывает остатки посуды, пока Ник накрывает на стол. Осталось дождаться отца — и можно начинать семейный ужин.        Но отец все не приезжает: они уже вместе успели пару раз обсудить последние новости, подумать с Клаусом над планами на новый альбом, поделиться текстами песен… Почему-то Нику кажется, что Мэтт не придет — семейный ужин с парнем — мужем — собственного сына для него слишком. Но нет, приезжает где-то через полчаса.        По началу все идет хорошо. Нэлли рассказывает об их с Хейденом недавней поездке в Японию, «отелях любви» и прочих извращениях, Мэтт неожиданно поддерживает тему, вспоминая последние концерты Scorpions в Японии и его развлечения с фанатками. Крис привычно закатывает глаза и никак не подключается к разговору. И — честно — в этот раз Ник полностью разделяет его мысли.        Когда повисает неловкая тишина, парни переглядываются, незаметно кивают друг другу и Ник прочищает горло.        — В общем, разумеется, мы позвали вас не просто так.        Все смотрят заинтересовано. Малыш, который единственный в этой комнате знает о произошедшем, и тот склоняет морду.        — Ну не тяните! — требует Нэлли, стукая кулачком по столу. Посуда звякает. — Вы наконец-то решили расписаться?        — Уже, — спокойно отвечает Крис, отпивая чай и размешивая сахар, стукает ложечкой о стенки. Кроме этого и щелканья клапана — на кухне больше ни звука. Ник предпочитает смотреть в тарелку, не поднимать взгляда и кусать губу. Ему бы такое равнодушие, как у Криса!        — Что? — переспрашивает отец.        — Ну, мы уже расписались, — Крис пожимает плечами, Мэтт бросает вилку на стол. Ник не видит себя, но понимает, что сто процентов сидит весь красный. Дьявол, как же сложно! Собственная вилка дрожит в руке и, кажется, это замечают все. Только ладонь Криса на колене и спасает от падения в окончательную истерику.        — Мальчики, это же замечательно! — первая восклицает Габи. И улыбается так тепло-светло, что не остается и сомнения в искренности ее радости. — Давно пора.        Клаус тоже собирается сказать, но его перебивает резко подскочившая с места Нэлли. Даже у Хейдена не получилось ее удержать.        — Так стоп. Вы устроили свадьбу и никого не позвали? Даже меня? Вы, мать вашу, Габи, прости, идиоты…        — Не было никакой свадьбы! — вмешивается Ник, перебивая. — Просто расписались. Тихо, без всех. Еще штруделя?        На секунду Нэлли поджимает губы, а пальцы стискивает в кулак. Может ударить — Ник не сомневается. Но Хейден тянет ее за руку обратно на стул, обнимает и что-то шепчет на ухо. Нэлли медленно выдыхает, прикрыв глаза, и кивает.        — Да, пожалуйста. Но то, что он такой вкусный, не отменяет ваше мудачество!        Ник бесспорно соглашается со всеми оскорблениями и отрезает для Нэлли новый кусочек. Незаметно бросает взгляд на отца, чье лицо ничего не выражает.        — Я покурить, — Мэтт резко выходит из-за стола и громко хлопает входной дверью.        Предсказуемо. Даже слишком предсказуемо. Но Габи накрывает ладонь Ника своей, улыбается мягко.        — Я уверена, все хорошо. Просто дай ему время принять все.        — Десять лет, — шепчет Ник, откидываясь на стул. — Десять, черт возьми, лет, у него было, чтобы принять наши отношения. И что в итоге? Да ничего! — в горле сжимается комок, а глаза так подло щиплет. Голос срывается. — Я устал уже от этого недопринятия. В чем сложность-то?        — В том, — отвечает Мэтт. Он так и не заходит в комнату, прислоняясь к косяку, смотрит исподлобья. И от взгляда на Криса немного презрительного, чешутся кулаки. Такое уже было когда-то давно, когда отец не сдержался, высказал про «гейство» именно Крису, не оскорбляя его прямо, но буквально ходя по грани. Ник тогда тоже не сдержался и ударил собственного отца. Не то, чтобы он потом долго жалел об этом. — Что я хочу себе нормального сына, а не подставляющего задницу кому-то или как там у вас происходит.        Ник был готов высказать многое, о да, он почти начал. Но Крис перебил, вспылив сам.        — Да почему все вертится вокруг секса? Почему так важно, кто в кого куда и что вставляет?! — равномерные щелчки заметно ускорились, а сам Крис, размахивая руками, немного покраснел от злости. — Не то, сколько лет мы вместе; не то, что происходит в отношениях; не то, что жизнь друг за друга готовы отдать, не что-то еще! Может, мы вообще не трахаемся? И что тогда, аргументов больше нет?        — Крис, — Ник зовет едва слышно, успокаивающе гладит по острым лопаткам, слышит тяжелое, быстрое дыхание. — Родной.        — Он, кстати, прав, — подключается к разговору Нэлли. — Вечный аргумент всех гомофобов — именно противоестественность секса. А как же чувства? Любовь там? Это не считается?        — Мерзко, — просто выдыхает Мэтт. Кажется, десять лет не очень успешного, но все же принятия, катятся к чертям. — Счастливой семейной жизни и прочей херни.        Никто не успевает ничего ответить, когда Мэтт просто уходит из дома. В окно Ник видит, как уезжает его автомобиль.        На душе противно скребут кошки. Не помогают ни ругательства Нэлли, ни молчаливая поддержка Габи, ни обещание Клауса поговорить и разобраться. Хейден просто молчит. Ник бы тоже не знал, что сказать на его месте. Малыш преданно кладет голову на колени и скулит. Настроение безнадежно испорченно.        — Простите, что так вышло, — извиняется Крис зачем-то, хотя его вины точно ни в чем нет. — Завелся.        — Вот ты тут точно не причем. Если мой отец мудак и гомофоб, то что поделать, — Ник прижимает Криса ближе к себе, целует в висок. На самом деле ему хочется ругаться, ломать что-нибудь, но сил нет никаких. Хватает только на уборку посуды и включение чайника.        — Есть клубника со сливками. Будете?        — Вижу, кто-то подготовился к первой брачной ночи? — Нэлли смеется, а Крис тычет ее в бок. Но тоже улыбается и странно так смотрит прямо в глаза Ника. Остается только гадать, что тот действительно задумал.        — Это еда, Нэлли. Отключи свое больное воображение.        — С едой тоже много, что можно делать! И вообще, я его только включила, — Нэлли надувает губы и показывает язык. Теперь смеются все.        И пусть Ник вряд ли сможет добиться принятия от родного отца, у него есть и другие близкие, на чью поддержку и помощь можно рассчитывать всегда. А еще есть Крис, ради которого не жалко испортить любые отношения.        И для счастья этого достаточно.

***

       Стоит двери закрыться за гостями, как Крис с тихим стоном сползает на пол. Он любит родителей, любит Нэлли и Хейдена, но сегодняшний день вымотал слишком сильно. Еще и ссора с Мэттом… Для Криса, наверное, навсегда останется загадкой вопрос: что не так в их с Ником отношениях? Когда они были просто друзьями, никаких проблем не возникало, но стоило начаться чему-то большему — как пожалуйста.        — Выдохни, мы втроем, — Ник садится рядом, а Крис приваливается к его плечу головой и прикрывает глаза. Вот так. Так спокойно и уютно, и хорошо, и тепло, и по-домашнему. И все заботы, тревоги уходят от чувства сильного плеча рядом, от этой невинной близости.        Малыш гремит на кухне и прибегает с пустой миской. В его глазах сплошная мольба. На секунду Крис действительно сомневается, кормили ли они пса. А потом вспоминает, сколько сегодня лакомых кусочков ему было отдано, и с улыбкой качает головой.        — Ну нет, ты и так много отобрал, — Малыш в растерянности — ему отказывают в еде и это грустно, но так приятно чешут бок… Поэтому он не придумывает ничего лучшего, как упасть рядом и положить голову Крису на колени.        — Идеальная семья, — хмыкает Ник и тоже начинает гладить.        — Что за сарказм? Тебя что-то не устраивает? Только расписались — и сразу разводиться?        — Никакого сарказма.        Крис планирует продолжить свою речь, но его затыкают поцелуем. И, ну ладно, это нравится больше, чем болтать. Поэтому Крис придвигается ближе — хотя куда уж ближе? — наклоняется удобнее и полностью отдается в поцелуй. В эти мягкие, выученные наизусть движения губ, горячие руки на лопатках. Сам зарывается в волосы Ника, слегка кусает за нижнюю губу, улыбается в поцелуй… И все правильно настолько, насколько вообще может быть.        — Кажется, я тебе сегодня что-то обещал, — шепчет Крис прямо в губы и чувствует, как Ник вздрагивает, задерживает дыхание на секунду.        — Это когда нагло соблазнял на кухне?        — Возможно.        — Тогда нам нужно сменить комнату.        — Тебя чем-то не устраивает пол? Я думал, ты за что-то новенькое в отношениях.        — Позволю себе побыть традиционалистом.        — Традиционалистом, который только сегодня вышел замуж? Кажется, мы по-разному понимаем это слово. И вообще — может, у меня были нетрадиционные планы на эту ночь?        — Это какие такие?        Ник смотрит прямо в глаза, словно в них можно увидеть ответ. Но Крис только показывает язык и довольно жмурится, когда его целуют в ключицу, и подставляется под прикосновения всем телом, льнет.        — Тихо-тихо, не торопись, — Крис смеется, зарывается пальцем в длинные волосы, встряхивает их. Ведет от того, насколько Ник возбуждается даже от таких простых действий, насколько он позволяет.        — Еще немного, и я точно не дойду до спальни, — Ник практически стонет, стоит начать покрывать поцелуями его шею.        — Куда ты денешься? Нас еще ждут клубника и сливки.        — Что? — Ник часто моргает, а Крис теряется в его взгляде с такими широкими зрачками, поволокой тумана.        — Нэлли подала мне неплохую идею. Так что, ты согласен?        — Не знаю, на что, но да. Всегда да.        Когда-нибудь Крис привыкнет к такому всепоглощающему доверию, разрешению буквально на все. Когда-нибудь — лет через двадцать замужней жизни. А еще Крис не может удержаться от легкого поддразнивания, поэтому забирается вечно холодными пальцами под рубашку, оглаживает грудь, живот, шепчет прямо в ухо:        — Тогда больше никакого секса. Играем по моим асексуальным правилам.        — Садист, знаешь это? Настоящий.        — И, судя по всему, ты не очень-то и против.        Разумеется, Ник не против. Он только жмется ближе, так тесно, что дыхание одно на двоих, тело — и то одно на двоих. Крис чувствует, как колотится сердце под его ладонью, как сбивается дыхание, как оно вырывается с хрипами-стонами.        Крис никогда не любил секс, серьезно. Слишком много движений ради ничего, слишком много времени, которое можно потратить на что-то более полезное и интересное. И нельзя сказать, что сейчас полюбил. Но вид дрожащего в его руках Ника, полное доверие, раскрытие души и тела — все это кружит голову. Он мог бы упиваться властью, которую имел над человеком, но вместо этого упивается возможностью доставлять удовольствие тому, кого любит всем своим изрезанным, шрамированным сердцем.        — Иди в спальню, — Крис шепчет прямо на ухо, в последний раз проводит пальцами по груди и совершенно спокойно встает и уходит на кухню. За спиной слышится разочарованный стон и тихий мат.        На самом деле Крис сам не знает, как ему пришла в голову такая идея. Не то, чтобы он был большим экспериментатором, хотя иногда и хотелось выяснить, от чего Ника кроет еще сильнее. И за столько лет выяснил немало интересного.        Но вот играть с едой они еще не пробовали. И вряд ли бы попробовали, если бы не фраза Нэлли. Теперь действительно хотелось рискнуть и посмотреть — а что получится? Понравится ли?        Когда Крис возвращается в спальню с тарелкой клубники, уже политой взбитыми сливками, Ник стоит у распахнутого окна без рубашки.        — Охлаждаешься? И вообще, я разве разрешал раздеваться?        — Что за БДСМ? — Ник чуть дергает губами и непонимающе поднимает бровь, когда видит клубнику.        — Ты согласился на все, — Крис ставит тарелку на тумбочку, подходит к Нику и излишне медленно проводит пальцами по его рукам от плеча и до самых кончиков пальцев. Ник в ответ вздрагивает и прикрывает глаза. — Ты же знаешь, я не сделаю ничего, что будет неприятно.        — Только заставишь изнывать.        — Тебе это нравится, признай, — Крис дышит прямо в шею, говорит неторопливо. И также неторопливо растегивает чужой ремень, не забывая гладить, царапать, ласкать кожу. — Нравится, когда тонешь в этой нежности. Нравится, когда все так медленно, что дрожишь еще сильнее. Нравится… — Крис не заканчивает предложение, его целуют слишком страстно, слишком резко толкают в сторону кровати, заставляя упасть на нее, слишком накрывают собой, пряча от всего мира.        — Нравится, — выдыхает Ник между поцелуями, — Но ты не представляешь, как это невыносимо. Словно горишь от каждого прикосновения.        — Например, такого? — Крис специально зарывается в волосы пальцами одной руки, тянет, другой вырисовывая круги на сильной спине, слегка царапая.        Ник утыкается лбом ему в ключицы. Уже потряхивает, а Крис только начал свою игру.        — Эй, спокойнее, у меня сегодня много планов на тебя.        — Я выживу?        — Должен, — Крис пожимает плечами и переворачивает их обоих. Стягивает с Ника джинсы окончательно, садится на его бедра, чуть трется, вырывая очередной стон.        — Мучитель.        — А ты и не против.        Они оба знают: Ник в любой момент может прекратить. Может, но не станет, потому что действительно не против. Крис же каждый раз с интересом настоящего первооткрывателя исследует новые границы его выдержки.        Проводит клубникой по губам, а Ник послушно открывает их, кусает ягоду, целует пальцы. Крис сам наклоняется ближе, прикасается губами к подбородку и просто замирает.        Хорошо. По-настоящему хорошо.        Идеально становится, когда Ник кладет ладонь на шрам на груди. Считывает ровный пульс, словно не шумит в комнате искусственный клапан.        — Мое сердце — твой фетиш?        — Да, — Ник отвечает, не раздумывая. Приподнимается на локтях, целует прямо в белую полоску, а Крис вздрагивает уже сам. И, прекрасно зная, какой эффект произведут эти слова, тихо шепчет:        — Ради тебя. Живу ради тебя.        — Черт, Крис. Невозможный, нереальный, идеальный, мой, — каждое слово — новый поцелуй прямо в сердце, отчего прошибает, как от удара током.        — Твой, чей же еще. Другой просто не вытерпит.        Крис чуть толкает Ника, роняет на кровать, снова кормит клубникой, чувствуя как пальцы буквально зализывают, зацеловывают.        — Ты бы только знал, как я хочу тебя.        — Ну, я могу это чувствовать, — Крис трется об него, пальцами скользит медленно-медленно по белью, срывает губами тихие стоны.        — Пожалуйста, не выдержу больше.        Крис словно нехотя поддается. Рукой двигает едва, почти и не касается, другой удерживает бедра на месте, не позволяет вскидывать их, задавать свой ритм.        — Ты дыши только, ладно? — Крис чуть дует на лицо Ника, остужая его, приводя в чувство.        В ответ — тихий мат.        Когда Крис осторожно движется ниже, начиная растягивать, — уже не тихий.        Он зацеловывает щеки, шею, грудь, ключицы, почти намерено избегая губ, рукой проходится по всему телу, отвлекает.        — Не хрустальный, сильнее, — Ник уже не просит, умоляет. Крис склоняется близко, выдыхает короткое:        — Нет.        — Пожалуйста.        — Нет.        Крису нравится эта плавящая нежность, эта неторопливость, от которой щемит сердце. Нравится Ник, раскинутый под ним, чутко отзывающийся на любое, самое неуловимое прикосновение, дрожащий, кусающий губы, в уголке которых все еще виднеются сливки. И Крис даже не пытается сдержаться и не слизнуть их.        — Все в порядке?        — Быстрее.        — Нет.        — Издеваешься?        — Да. И вижу, как тебя восхитительно кроет.        Ник сам прижимается ближе, царапает ногтями спину, кусает в шею, пытается задать свой ритм, но Крис пресекает все попытки, останавливается совсем. Когда продолжает — двигается еще медленнее, наверняка сводя с ума окончательно.        Подталкивая все ближе и ближе к краю.        И Ник срывается с него, а Крис заботливо удерживает в этом мире. Ника выламывает, прогибает, подбрасывает на кровати, Крис же продолжает дразнить, кусать за мочку уха, шептать всякий бред. Он чувствует, как трясет тело под ним и смотрит-смотрит-смотрит.        Это красиво. По-настоящему красиво, эстетично. Стекающие капельки пота, закушенная губа, крепко зажмуренные глаза, пальцы, сжимающие простынь, разбросанные по подушке взмокшие волосы... Крис может любоваться бесконечно.        Ник лежит, прикрыв глаза ладонью, и слишком тяжело, загнанно дышит. Крис вытирает его, приводит в порядок спутанные мокрые волосы, оставляет легкие поцелуи на лице и шее. Пожалуй, заботиться после о таком открытом, беззащитном Нике ему нравится даже больше всего, что было до этого.        Крис убирает ладонь с его лица, смотрит в полностью расфокусированные, бегающие с одного предмета на другой глаза.        — Привет.        — Ага, — голос хриплый, едва не сорванный.        — Ты в порядке? Все хорошо?        — Не знаю, как тебе удалось с такой нежностью, но ты выбил из меня буквально все.        — Ну нет, смотри, какие длинные предложения складываешь.        Ник тихо фыркает, все еще не совсем отдышавшись, сгребает Криса в объятия и ложится так, чтобы лбом прикасаться к груди. Крис же просто перебирает его волосы и напевает под нос утреннюю песню. А затем спрашивает:        — Хочешь на улицу? Остынешь.        — Можно.        Ник, пошатываясь, встает и накидывает на себя одежду. Сует в карман лежащую на столе пачку сигарет. Вместе с Крисом вдвоем сгребают одеяла, забирают оставшуюся клубнику и открывают дверь из комнаты, тут же натыкаясь на лежащего под ней Малыша.        — Ты нас охранял? Хороший мальчик, хороший, — Крис умудряется и держать одеяло, и чесать развалившегося на полу и подставляющего живот Малыша. Когда они идут к выходу из дома, пес предано бежит за ними.        На улице свежо. Уже давно ночь, редкие звезды сверкают на небе, ветер задувает и пробирается под надетую наспех и, кажется, не той стороной футболку. Крис ежится. Скорее бы устроиться на качелях под теплым одеялом и в еще более теплых объятиях Ника. Буквально через пару минут желание исполняется.        Так хорошо. Вдвоем, если не считать Малыша, удобно устроившегося на земле, закутанные в одеяла, спутанные в объятиях. Все мысли просто уходят, оставляя место тишине и приятной пустоте.        Ник слегка раскачивает их. В ночные звуки вплетается скрип.        — Люблю тебя, — Ник прижимает крепче к себе, утыкается подбородком в макушку, а Крис только мурчит что-то, непонятное даже себе, и прикрывает глаза.        Ему двадцать девять и он все еще жив. Жив только благодаря человеку, лежащему так близко, и в которого сам Крис влюблен со скольки там лет? Уже и не вспомнить. И если это не счастье, то Крис просто не представляет, что может называться им.        — Спасибо тебе.        Ник не спрашивает, за что именно. А Крис и не смог бы ответить. За все. За постоянное нахождение рядом, за поддержку и веру, за все посвященные песни, говорящие намного о большем, чем кажется на первый взгляд. За счастье.        За жизнь.