Лилии

Papa Roach — She Loves Me Not

      — Бокуто-сан, Вы в порядке?       Бокуто торопливо опустил взгляд и склонился к раковине, чувствуя лёгкую щекотку в горле. Ещё немного — и она станет нестерпимой. Как назло, Акааши не спешит покидать туалет, встревоженный странным поведением семпая.       — Да. Иди, я догоню.       Впервые в жизни Бокуто хочется, чтобы Кейджи не было рядом. Парень пугается крамольных мыслей и поправляется — не в целом, только сейчас, — будто кто-то невидимый мог исполнить неосторожное желание.       От нарастающего скребущего зуда в уголках глаз проступают слёзы. Бокуто включил воду и плеснул ею в лицо. Распалённую после матча кожу обжигает сводящим скулы холодом. Глаза Акааши такие же студёные. Тёмные, зеленовато-серые, они подобны северному морю.       «Простите, Бокуто-сан».       Негромко закрывается дверь. Бокуто приходится зажать себе рот, чтобы выждать хотя бы пять минут. Если Кейджи услышит, то непременно вернётся, а выглядеть слабаком перед ним хотелось меньше всего на свете. Нужно чуть-чуть потерпеть. Нужно…       Надсадный кашель словно рвал лёгкие на клочки, превращал их в бесполезную ветошь. Бокуто стиснул побелевшие от напряжения пальцы на краю раковины, сломанный пополам спазмом рвотного позыва. Рот наполнился травянистой горечью. Бокуто торопливо выплёвывал закрытые бутоны, распустившиеся цветы, одинокие лепестки — белые, с жёлто-зелёной сердцевиной и россыпью коричневых пятнышек.       Лилии. Элегантные и строгие, как Акааши.       Стараясь не забывать, что нужно ещё и дышать, Бокуто втягивал воздух мелкими глотками, точно обжигающий чай.       Болезненная щекотка проходит. Ломота в грудной клетке сменяется саднящим ощущением в лёгких и трахее, как если бы по ним прошлись наждаком изнутри. Колени подрагивают. Перед глазами взрываются китайские хлопушки. Сквозь вспышки видны болезненно-яркие мокрые цветы, забившие сток. Раковина понемногу наполняется водой. Холодной, как глаза Акааши.       Акааши-Акааши-Акааши… Это имя пульсировало в крови, вертелось на кончике онемевшего языка, мерцающей полоской субтитров маячило на задворках сознания. Оно всегда с Бокуто, и от этого только хуже.       «Вы дороги мне как друг».       Бокуто знал, что безответная любовь причиняет боль, что в конце концов она станет болезнью подобно испорченному лекарству, превратившемуся в яд. Знал, но не мог расстаться с призрачной надеждой и окрыляющим «а вдруг». Несмотря на отказ и участившиеся после него приступы, на пугающую привязанность, граничащую с помешательством школьницы-фанатки, он продолжал любить.       И давился лилиями.