Потому что тепло

– Подбородок выше! Изящнее, это батман, а не велосипед! – голос Лилии острым лезвием проходится по слуху. Юра стискивает челюсти, скрипит зубами, но послушно повторяет уже осточертевший элемент в, кажется, сотый раз. – Теперь арабеск, – Барановская складывает руки на груди, отчего ее шаль соскальзывает к локтям, открывая острые худые плечи. Задирая ногу и старательно вытягивая носок, Юра думает, что зря она себя морит голодом. Может, ешь она побольше, не была бы такой вечно недовольной. Поднятую руку задирают еще выше, по опорной ноге прилетает узкой ладонью с острыми ногтями, между лопатками надавливают, заставляя прогнуться еще сильнее. Лилия отходит, оценивающе смотрит на результат и кивает. – Неплохо. Юра едва сдерживается, чтобы не хмыкнуть – это высшая степень похвалы, которую он мог заслужить за правильно исполненный элемент. – Соте, фуэте, экарте, – следующий приказ. Плисецкий поднимается на мысок, чувствуя, что натертая еще позавчера мозоль снова неприятно дает о себе знать, и выслушивает очередной поток замечаний. Лилия держится своего обещания сделать из него приму-балерину, пока ставит показательную. Юра для нее что глина – молодой фигурист с уже потрясающими результатами - бери, лепи что хочешь, честолюбие и стремление к победе любой ценой не позволят ему опротестовать слова тренера и хореографа. Так было с короткой и произвольной программами, но безоговорочно подчиняться упрямо строгающим из него фею Якову и Лилии Юра устал. Феей быть он тоже решительно против, поэтому, крутя пятое фуэте подряд, слушает Барановскую вполуха, мысленно внося существенные коррективы в намеченную ею произвольную. "Русская фея" покажет им всем, где раки зимуют. Шнуровать кеды на стертой в кровь ноге больно, как и отдирать от мозоли вместе с успевшей подсохнуть корочкой пуанты. Коньки в этом плане в миллион раз лучше – если и натирают, то там, где кожа уже загрубела от многочисленных мозолей, и уже ничего не чувствуется. Пластырь по закону подлости мирно лежит дома, и Юра, чертыхнувшись, промакивает кровь салфеткой и натягивает носок. Остается только надеяться, что кеды не испачкаются изнутри слишком сильно, стирать их не хочется – жалко. Закидывая рюкзак на плечо, Юра в расстегнутой ветровке спешит из барселонского Центра Конференций, усиленно стараясь не прихрамывать. До тренировки у Якова еще целых полчаса, если поднапрячься, он успеет добежать до ближайшей аптеки и купит злосчастный пластырь. Натянутый на пол-лица капюшон существенно ограничивает обзор, но знакомый рокот мотоциклетного двигателя Юра не спутает ни с чем. Он поднимает глаза, и вовремя – в руки летит шлем. – Подвезти? – риторически спрашивает Отабек. Плисецкий забирается позади, попутно надевая шлем, и хмыкает: – Ты что, следишь за мной? – Ты сам сказал, во сколько заканчиваешь, – Отабек надевает солнечные очки. – Куда едем? – Знаешь, где тут аптека недалеко? – Юра чешет нос и хватается за кожанку друга. – Видел где-то, – задумчиво произносит Отабек. – Что-то случилось? – Ноги натер этими проклятущими пуантами, – ворчит Плисецкий, – пластырь нужен. Алтын кивает и без лишних слов трогается с места. Юра кусает губу, по пути разглядывая бритый затылок, и мучительно пытается подобрать нужные слова. Те находятся только на обратной дороге, после купленной упаковки пластырей и вздоха облегчения от заклеенных ног. – Слушай, ты это... – мнется Юра, вертит в руках шлем. В блестящей поверхности у отражения краснеет кончик носа. – Что? – Отабек опирается на мотоцикл, протирает стекла очков. – Поможешь мне с показательной? – наконец выдает Плисецкий. – Я ее изменил немного, но мне нужен второй человек, и я подумал, может, ты сможешь... Он обрывает себя на полуслове, чтобы не сбиться в совсем уж невнятные объяснения, внутренне готовится к отказу. Где это видано – предлагать человеку, которого знаешь три дня от силы, выходить вместе на лед откатывать показательную. Звучит так, словно он предложил Отабеку податься в парное, и от этого загораются уши, к счастью, надежно спрятанные под волосами и капюшоном. – Хорошо, – слышит он ответ. – Ладно, ничего такого, это... Стоп, что? – Юра вскидывает голову, смеривает Отабека недоверчивым взглядом широко раскрытых глаз. – Ты согласен? – Да, – коротко пожимает плечами Алтын. – Почему нет? – А... – хватает воздух ртом Юра, но тут же берет себя в руки. – Круто! Порепетируем вечером, сможешь подойти через часа три? Отабек кивает, а Юра прощается и убегает на тренировку, позволив себе глупую улыбку на несколько секунд. Надо же, согласился так легко, и ничего не сказал, не посмеялся, не подколол шуточкой про парное. Наверное, это и есть дружба, думается Плисецкому, пока он шнурует коньки. Яков изменениями в показательной отнюдь не доволен, но машет рукой и дает свободу действий. В конце концов, золотая медаль чемпиона мира в номере Плисецкого красноречиво доказывает, что на льду он не косячит, и Фельцман сдается, не правит программу, только комментирует помарки в элементах, которые к окончанию тренировки исчезают. Юра заканчивает цепочку вращений бильманом и выпрямляется, сразу же смотрит на тренера. Яков скрещивает руки на груди. – Кхм. Нечего сказать, откатаешь так же завтра – и ты молодчина. Конечно же, после "нечего сказать" следует детальный разбор полетов, но Юра слушает внимательно – это не балет, на льду все по-другому. Даже простая ошибка может дорогого стоить, а от ошибок Плисецкий избавляется, стирая их часами практики. Яков оставляет его в одиночестве, напоследок напутствовав не переусердствовать, и Юра некоторое время спокойно скользит вдоль бортика, просто, безо всяких элементов, подставляя лицо прохладному воздуху. Про то, что на льду вместе с ним будет Отабек, тренеру знать не обязательно, это пока что останется их с Алтыном секретом. Отабек появляется ровно через три часа после того, как они попрощались, и разогнавшийся было Юра притормаживает, пускает из-под лезвий коньков веер ледяной крошки. Пунктуальный, надо же. Плисецкий приветственно машет рукой и виснет на бортике, пока Отабек недолго разминается, нарезая круги на высокой скорости. Юра наблюдает за тем, как он двигается, и все больше убеждается, что Алтын точно так же, как и он сам, делает ставку на технику, а не артистизм – куда более выигрышный вариант. Самого Юру за это постоянно упрекает Лилия, привыкшая муштровать своих балерин на неискренние эмоции. При мысли о Лилии Плисецкий хмыкает. Ничего, после показательной она перестанет твердить, что ему не хватает артистизма. Отабек останавливается рядом, и Юрин взгляд цепляют слегка порозовевшие от прохлады, четко обозначенные скулы казаха. Щеки совершенно определенно горят от того же самого холодного воздуха, что витает надо льдом. – Так что от меня требуется? – уточняет Алтын. Юра словно выныривает из водоворота мыслей, отводит глаза и скользит туда, где по его замыслу Отабек должен вступить в программу. – Я кручу аксель, потом твой выход, прожектор направят на тебя, – Плисецкий машет рукой, изображая направление света софита. По его замыслу они с Отабеком должны встретиться на середине катка после захода с противоположных концов, затем снова разойтись. – А потом... – Юра снова мнется, а Отабек не торопит, терпеливо ждет. – Потом мне нужно, чтобы ты сделал вид, будто стреляешь в меня, – поднять подбородок, стряхнуть с глаз челку и попытаться передать взглядом всю серьезность своих слов. Внутренне Юра поджимается, готовится видеть, как Алтын крутит пальцем у виска и сваливает, или смеется над выпендрежностью номера. Ни того, ни другого, ни третьего Отабек не делает, только сцепляет обе руки в "пистолетик" и смотрит вопросительно: – Так? Секунда уходит у Юры на то, чтобы с облегчением выдохнуть, почувствовав, что с плеч сваливается целая гора, еще одна – чтобы поверить, что его восприняли всерьез. Через три секунды Плисецкий берется за ладонь Отабека и говорит: – Нет, одной рукой лучше. – А как сходиться и разъезжаться будем? – Сейчас покажу, ты просто повторяй за мной, будем зеркалкой, – Юра начинает несложную дорожку шагов к середине льда, там описывает круг и продолжает, заканчивая диагональ. Отабек кивает, щурится, потом отталкивается от бортика и под наблюдением Юры повторяет то же самое, только из другого угла. Каким-то магическим образом он запоминает все с первого раза, только однажды запинается, но Юра скользит параллельно, и дорожка выходит синхронно. – Как у Виктора с его Кацудоном, ей-богу, – вырывается у Плисецкого. Они вырисовывают круг, прежде чем разойтись, и Отабек приподнимает бровь: – Кацуки что ли? – Кто ж еще, – на пространные разъяснения не хватает времени, они уже в противоположных углах. Юра набирает скорость, заход, секундный полет – аксель в три оборота – приземление и короткий сигнал: – Давай! Отабек послушно делает "выстрел", и Юра отклоняется назад, прогибая позвоночник. На выступлении элемент другой, но сегодня он уже его отрабатывал, хватит. Откатывая финальные вращения, Юра прокручивает в голове показательную еще раз от начала до конца и остается крайне доволен. Идея припрячь Отабека оказывается удачной задумкой. – Ну как? – едва опустив ногу после бильмана, Плисецкий разворачивается и отвешивает вычурный поклон. Отабек с легкой усмешкой хлопает несколько раз. – Отлично. – Правда? – Юра чуть искоса заглядывает ему в лицо. Алтын уверенно кивает. – Да. Непохожа на твои предыдущие программы, но в хорошем смысле. – А то! – самодовольно скалится Юра. – Такого еще никто не делал. Отабек говорит, что хочет прогонять свою часть еще раз, и Плисецкий согласно становится на позицию. После тренировки Алтын везет его в отель, прощается, а Юра смотрит куда-то ему над левой бровью, пока дверь лифта полностью не закрывает обзор. Он даже высыпается хорошо, просыпаясь без помощи отвратительно орущего будильника. Юра специально выбирал самую противную мелодию, такую, чтобы желание проснуться и вырубить это насилие над слухом пересиливало желание остаться в постели. Первым делом он набирает сообщение Отабеку: Ты за ночь не передумал? Нет, – демонстрирует ответ телефон. Юра кивает скорее самому себе и бодро чешет на каток, прихватив на дорогу бутерброд. К счастью, хореографии на сегодня не запланировано, Лилия бы могла существенно попортить весьма оптимистичный настрой своим извечным недовольством. Конечно, Яков тоже не светоч жизнерадостности, как тот же Челестино, но у него эмоциональный спектр не ограничивается категорией "полностью разочарован – недоволен". Пятьдесят оттенков недовольной Барановской. Юра прыскает втихаря, пряча лицо под капюшоном, пока заново заклеивает натертые ноги. К удивлению, Фельцман даже не гоняет его сильно, и комментариев у него необычно мало. Выступления начнутся после обеда, следом банкет – ближе к ночи. Закончив тренировку, Юра, как и вчера, дожидается Отабека, с которым они катают номер еще раз. И снова кончики ушей горят, и отвлечься получается только когда Юра чуть не запарывает выход из акселя. Плисецкий мысленно костерит себя за рассеянность, собирается. Следующий прыжок выходит несравненно лучше. – Все, – Юра приваливается спиной к бортику, – все будет заебись. – Будет, – Отабек протягивает ему бутылку воды, и Юра залпом выпивает сразу половину.