Потому что тепло

– Остановите, останови-ите, Вите, Вите надо выйти... – въедливо ноет радио третью минуту подряд. Юра морщит нос и фыркает: – И тут Витя! Он меня преследует, отвечаю. Отабек задумчиво тянет: "М-м-м", – и разглядывает доску. Сейчас у него очевидное преимущество, а Плисецкий в шахматы научился играть сорок минут назад и ходит забавно – ставит палец над фигурой, зыркает быстро на Отабека, ждет кивка и, если получает, только тогда делает ход. В случае, если одобрения нет, тыканье пальцем продолжается до тех пор, пока путем подбора не находится нужная фигура. Естественно, Алтын выигрывает. Юра возмущается скорее для порядка, чем от реальной досады, и милостиво утихомиривается после Отабекова "ты молодец, чуть не поставил шах", что в принципе можно перевести как "я разрешил тебе чуть не поставить шах", но Плисецкий, даже несмотря на свой вздорный характер понимает, что для первой в жизни партии он сыграл неплохо. Можно было бы сыграть еще, на этот раз без подсказок, но Юре хочется действий поактивнее. – Хочу экшн! – объявляет он, подскакивает с накрытой пледом кровати и озирается. - У тебя твистер есть? – Твистера нет, – Отабек собирает фигуры в коробку и складывает шахматную доску. – Где-то лежит "Монополия", вроде бы. – Нет, не катит, – Плисецкий плюхается обратно, скрещивая длинные ноги по-турецки. Закусывает изнутри щеку, пытается придумать что-то интересное и настораживается, когда слышит тихий смешок. – Чего? – Ты мычишь ту песню про Витю, – снова прыскает Отабек. – Нихера я не мычу! – голос Юры полон праведного возмущения. – И не мои проблемы, если тебя глючит! И плевать, что у Отабека почти абсолютный музыкальный слух и конкретный опыт диджейства. Глючит, и все тут, даже гении ошибаются, ведь Юра абсолютно точно не стал бы напевать эту ущербную недопесню. Особенно недопесню с Витей в качестве главного героя. – Как скажешь, – Алтын уже не улыбается, но в глазах у него озорные смешинки все равно пляшут хороводом бесенят. "Ну почему ты такой охуенный", – думает Юра, перелезая через всю кровать, животом на доску, чтобы сгрести Отабека за шею и поцеловать. Алтын подтягивает его повыше, перехватывает поудобнее, и Юра улыбается, не отрываясь, проводя пальцами по отросшим волосам на отабековом затылке. Два месяца назад тот проиграл Плисецкому в дурака на желание и теперь сбривал только виски, потому что Юра изъявил желание видеть, как Отабек выглядит с длинными волосами. Пока что выглядело смешно, но Алтын не жаловался, держал слово. Идея щелкает Юру куда-то в темечко. Он отстраняется, и вовремя – еще немного, и оба забили бы на все, заваливая друг друга на кровать. – Играем в "Правду или действие"? – предлагает Юра, облизывая нижнюю губу. – Хорошо, – на удивление покладисто соглашается Отабек, несмотря на скользнувшую в слове нотку разочарования. Да, я тебя тоже пиздецки хочу, мысленно отвечает ему Юра, но если все время идти на поводу у хотелок, то это значит сутками не вылезать из постели. "Поле" для игры они готовят сноровисто – Юра гоняет на кухню за чипсами, Отабек убирает шахматы и включает взамен радио "Эм-Тиви" по телеку. Запивать чипсы придется чаем, а все потому, что "кто-то не догадался купить колу, и этот кто-то – не я, Бек". – Ладно, кто первый? – хищно вопрошает Юра, устроившись напротив Отабека. Вопрос чисто для проформы, он уже знает, что за ним последует: – Я весь внимание. – Правда или действие? – торжественно провозглашает Юра. – Правда, – Отабек сдувает со лба прядь волос. – Э, ну, а как же экшн? – Ты дал мне выбор. – У тебя до меня кто-нибудь был? – вот, получай, раз не хочешь действия. – Был, – невозмутимо отвечает Алтын. – Кто?! – ревновать к бывшим бессмысленно, но Юра все равно ревнует, потому что как иначе-то, если Отабек только его, и должен быть ничьим больше? – А вот это уже другой вопрос и не по правилам. – Так, – Юра усаживается к нему на бедра, закидывает руки на плечи и чуть сжимает колени, – и много у тебя бывших? Весь Казахстан небось перетрахал? – Всего двое, - Отабек спокойно выдерживает его взгляд. – И ничего серьезного. Юра наклоняется и целует его, твердо, проталкивая язык сквозь губы, выдыхая в рот: – Ты мой, ясно? – и закрепляет свои слова, потеревшись задом о пах. Глаза у Отабека черные-черные, даже не карие, а именно черные, затягивают, а Юра и рад потеряться. – Ясно, – на рваном выдохе произносит Отабек. – Предельно. – Вот и отлично, – ухмыляется самодовольно Юра, и сползает обратно, на свою сторону кровати. Ему нравится вот так вот дразниться, а потом сидеть как ни в чем не бывало. Отабек делает глубокий вдох, прикрывая глаза, и спрашивает: – Правда или действие? – Действие, – быстро отвечает Юра и высовывает язык. Алтын недолго думая мстит: – Спой ту песню про Витю. – Блять, серьезно? Певец у нас вообще-то ты, – пытается выкрутиться Плисецкий. Отабек и правда поет, под гитару, с хрипотцой в голосе - спасибо сигаретам – и у Юры каждый раз между лопаток бегут мурашки, потому что поет он хоть и очень редко, но так охуенно, что обкончаться можно. Правда, ломается перед этим похлеще средневековых девственниц, но уговаривать действительно стоит. – Сдаешься? – говорит Отабек с хитрым прищуром. Плисецкого подбрасывает с кровати пружинкой: – Да ни в жисть! Где там эта хуета, щас спою! Мотивчик прилипчивый, смысла в словах нету абсолютно никакого, а припев отвратный, но Юра все равно с чувством, хотя и безбожно фальшивя, выводит: – Вите надо выйти-и, в Турции или в Египте, Вите на-да-а выйти-и-и, – и прерывается, чтобы дополнить. – Ну что за пиздец, Витя танцует, Витя не спи-ит... И это блять музыкой называется, ну нахер. Песенка наконец-то кончается, Юра вздыхает с облегчением и только тогда замечает, что Отабек с донельзя довольным видом убирает телефон обратно в карман. – Ты снимал что ли? Убью! – бросается на него Юра, рукой к телефону. – Покажи хотя бы, что там наснимал, ирод. Показать Отабек не отказывается, и на пару минут они зависают в тишине над экраном, где вдохновенно выступает уменьшенная копия Плисецкого. – Ну и ладно, – тяжко вздыхает Юра, когда концерт заканчивается. – Правда или действие? – Действие, - Отабек идет по его стопам. В голове щелкает замечательная идея, как креативно отомстить за Витю, и Юра со злорадной ухмылочкой ее озвучивает: – Требую походки вприсядку! – и, выждав пару секунд, добавляет. – Под "Между нами тает лед", вот. Так и быть, я тебе ее даже включу. По достоинству его щедрый жест не оценивают – Отабек поднимается с кровати и пару раз приседает, разминая колени, пока Юра вбивает в поисковик на Ютьюбе название еще одного шедевра музыкальной индустрии. Первый куплет Отабек прожидает, а когда начинается припев, садится на корточки в лучших традициях местных гопников – и задорно идет вприсядку, сохраняя при этом свое фирменное невозмутимое выражение лица. Юра изо всех сил сдерживается, даже губу кусает, чтобы не засмеяться, но больше, чем на полминуты его не хватает – на ржач пробирает слишком быстро. Но даже сквозь хохот он не забывает снимать в инста стори, потому что мир должен видеть, как казахский чемпион с каменым лицом идет вприсядку, высоко вскидывая ноги. Юра даже подумывает присоединиться, но тогда пришлось бы прервать съемку. "И сегодня мы только вдвоем..." – заунывно заканчивается песня, и Отабек выпрямляется, отряхивая штаны. – Блять, это шедевр, – Юра вытирает выступившие слезы и закрывает инстаграм. – Я даже не знал, что ты так можешь. – Да я и сам не знал, – Отабек пожимает плечами, – не пробовал как-то, – сдергивает со спинки стула куртку и выходит на балкон. Юра увязывается вслед за ним, втирается под руку и греется, пока Алтын щелкает зажигалкой, затягивается. И накрывает кожанкой, притягивает за плечи поближе к теплому боку. Дым лоскутами вливается в ночное небо, где нетипично-ярко для Питера видны белыми крапинками звезды. Это та самая темнота, которая держится всего пару часов, а затем сменяется молочно-белым небом, и начинает светать. Юра и сам рад бы закурить, но Отабек не разрешает, да и кайфа никакого – впервые попробовав, Плисецкий заплевался, поперхнулся застрявшим где-то поперек глотки дымом и чуть не выкашлял к чертям собачьим легкие. А все потому, сказал ему после Отабек, предварительно отпоив водой, что нефиг сразу же так от души затягиваться. Юра еще тогда шутканул, что курить как минет делать – горловой сходу нельзя, сблеванешь. Отабек неопределенно повел плечом, промолчал. С восьмого этажа вид открывается совсем не захватывающий, а привычный и по-своему уютный, на двор с детской площадкой и многоэтажки вокруг, где желтыми квадратами кое-где светятся окна. Романтика спальных районов, епта, но Юре здесь нравится, он прикипел душой и врос сознанием в этот Питер, который когда-то ненавидел. Полюбил ведь теперь, конечно, не без Отабековой помощи, но теперь и за дом считает. Отабек что-то говорит на казахском, вместе со словами отпуская в ночь дым, тушит сигарету о баночную крышку и отправляет окурок в ту же банку, которая стоит в углу на табуретке вместо пепельницы. Пару раз Юра порывался подарить ему нормальную, настоящую, даже присмотрел крутецкую в виде черепа с открытой пастью, но Алтын все отказывался, и в итоге ограничились литровой банкой. С завидным постоянством туда отправляется по большей части просто мусор, потому что курит Отабек редко – раз в пару недель, не больше. – Че говоришь? Материшься? – Юра устраивает щеку у него на плече, что уже сложновато, натягиваются мышцы шеи, потому что Юра вырос и как-то незаметно перерос Отабека. Но плевать на мышцы, потому что лежать вот так и дышать в шею за ухом – охуенно. – Жаным,* – повторяет Отабек. Материться он никогда не матерился, по крайней мере, при Юре, но у того осталась привычка спрашивать, еще с того вечера в Марселе. – Я тебе что, гугл-переводчик? Нихрена не понятно, сатанинский у вас язык, – Плисецкий говорит нарочито сварливо. Отабек вздыхает как-то обреченно и собирается уже перевести непонятное слово, как из комнаты доносится очень знакомое: "Давай запишем эту песню, мать его, чтоб никогда не поставили на радио-о..." И по спящему району разносится вопль Юры: – Да они, блять, издеваются!