Потому что тепло

Юра не ждет, что его решение поймут. Еще меньше Юра ждет, что его отпустят. Юре двадцать два полных года, и Юра искренне, по-человечески заебался. У него почти законченная вышка - полгода осталось, а все из-за чертовых академов, не очень стабильное моральное состояние и позвоночник, который, по словам врачей, при паре неудачных прыжков просто осыпется в трусы многократного чемпиона. У него по настоянию деда на всю стену шкаф с медалями, наградами и грамотами, на который даже смотреть не хочется. Юра как-то попробовал пару медалей на зуб, сплюнул и положил обратно - пусть лежит, пылится. Юра отстраненно слушает, как Яков перечисляет инновационные методы лечения, экспериментальные лекарства и высококлассных врачей в Германии, а сам думает, что заусенец на большом пальце уж слишком большой. Фельцман ощутимо повышает децибелы, когда Юра без лишних сантиментов начинает грызть этот заусенец, но узкая ладонь Барановской взмывает, прерывая поток информации. Лилия очевидно не намерена терпеть сотрясания воздуха, что вызывает у Плисецкого некоторый интерес в происходящем. - И что ты будешь делать? - как обычно, не в бровь, а в глаз. Ответ у Юры готов заранее, слегка отрепетированный, чтобы оставить поле для импровизации, если понадобится. Доучусь. Потом поеду помогать Отабеку, он у себя в Алматы юниоров тренирует. Дальше уже посмотрим. - Плисецкий, какие Алматы, - Яков понемногу начинает приобретать цвет любимого кьянти Лилии, - Олимпиада через восемь месяцев! - За восемь месяцев вы меня не вернете в рабочую форму, - Юре ровно. Этот разговор повторяется уже не первый и даже не второй раз. Сначала они все втроем друг на друга орали, потом орали уже вдвоем - Лилия сдалась первой, а потом в какой-то момент сдался и Юра. Место почетного оратора осталось Фельцману, но и он пользовался им уже без прежнего пыла. После последнего Юриного МРТ запала уже не оставалось. - Если даже за четыре месяца мне подлатают позвоночник настолько, чтобы я мог хотя бы триксель скрутить, не впилившись лицом в бортик, позориться на Олимпиаде я не буду, поймите уже, - Юра даже ругаться не хочет, просто перечисляет факты. - Двукратных олимпийских чемпионов почти не бывает, оставьте это. Катать только для того, чтобы откатать на отъебись - бессмысленно. Других готовьте, вот у них все шансы есть. Я позориться не буду. Яков набирает воздуха в очередной раз, но Барановская его опережает. - Общение с Алтыном определенно идет тебе на пользу, Плисецкий. Ты прав. В тренерской сразу виснет мертвая тишина. Фельцман замирает с открытым ртом, точь-в-точь зеркаля изумленное Юрино лицо. Нет, конечно рассудительности Барановской не занимать, но что она подтвердит чужую правоту - это уже что-то из разряда фантастики. - Подпишешь все документы, а на неделе сделаем официальное заявление для прессы. Будет красиво. Тем более, - темные глаза предупреждающе сверкают в сторону Якова, - мальчику еще жизнь жить. И желательно в целом состоянии. Юра подбирает отвисшую челюсть, скомканно благодарит, пока Яков не успел возразить, хватает сумку с коньками и выбегает из помещения. Размашистая подпись на белой бумаге и на скорую руку сообщение в Алматы: “Я это сделал”. И сразу ответ: “Я рад. Все будет хорошо.” *** Под подъездом журналисты понемногу перестают дежурить, как и утихают громкие заголовки во всех новостных порталах. Открывая по утрам телефон, Юра с облегчением замечает, что спортивные новости перестали пестреть бредом из оперы “Звезда закатилась: Олимпийский чемпион больше не вернется на лед”. Как раз-таки на лед Юра исправно возвращается в рамках реабилитации, катает по вечерам, после всех. Разговор с Яковом был тяжелым, но нужным. Мало-помалу тренер свыкся с мыслью, что его чемпион больше не вернется на профессиональный уровень и припряг Юру к тренировкам молодняка. Малые на Плисецкого смотрели со смесью благоговения и ужаса, потому что как тренер он терпением не отличался. Пару недель спустя юниоры резво пополнили словарный запас брани - Юра в выражениях никогда не стеснялся. Время - середина декабря, Москва наряжается в сияющие огни по-новогоднему, выглядит как расфуфыренная барышня в платье из пайеток в блестящих туфлях - один в один Бабичева на корпоративе. Отабек обещает прилететь ненадолго, но у него затык с документами, потом кто-то с его подопечных ломает ногу, и перелет откладывается настолько, что Юра успевает сдать зачеты и прожужжать деду все уши про то, какая Отабек скотина, и дед, не выдержав, преподносит ему конверт с жизнерадостным Дедом Морозом в углу. В другом углу такая же жизнерадостная Снегурочка призывно смотрит, как бы намекая - ну открой, посмотри, что же там в конверте. Оттуда выпадает билет в Алматы. В один конец. Юра с непониманием смотрит на деда, потом разражается длинной тирадой, суть которой сводится к тому, что “Дед, ты что, совсем рехнулся? Сейчас билеты как космический корабль стоят!”. Николай Степанович посмеивается в густые усы, потом сгребает внука в охапку и ерошит волосы. - Лети, Юрочка, я же вижу, что ты сам не свой. Юра бормочет сбивчивое “Спасибо” в колючую ткань дедова свитера и смаргивает непрошеные слезы, существование которых ему легче отрицать, чем сознаться, что мужики тоже плачут. - А как ты один в Новый год? - потому что на фоне всей радости вина колючкой сидит, беспокоит. - А я не один буду, - дед становится похожим на Чеширского кота с усами. - Та-а-ак, - оживляется Юра, готовый устроить допрос с пристрастием. - Наталью Андреевну помнишь? Так мы с ней и договорились, - хитро подмигивает Николай Степанович. Наталья Андреевна, или теть Наташа, как ее зовет Юра, с дедом давненько под ручку гуляет. Плисецкий старается не углубляться в личную дедову жизнь, поэтому с улыбкой от уха до уха пихает его в бок. За деда он очень, очень, до щекотки под ребрами, рад. Позднее вечером по Фейстайму Отабек рад тоже. За время их общения он научился проявлять эмоции чуть выразительнее, чем “Знак кирпич”, поэтому Юрины вопли поддерживает солидарной улыбкой и звонким поцелуем в камеру. А Юра мыслями уже там, в Казахстане, в самолете, пролетающим над сияющими городскими огнями. Отношения на расстоянии - та еще паскуда, но они научились справляться. За семь лет всякого бывало, и ссорились, и почти расходились, и посылал Алтына Юра далеко и надолго. Отабек возвращался. Просил прощения, даже если бы не виноват, прилетал всегда, как мог, и тогда все резко становилось на свои места, как кусочки мозаики складывались в единое целое. Легче стало после того, как Юра перебесился - так называемый трудный возраст отбушевал свое, и угрюмый взрывной подросток превратился в молодого человека с трудным характером, но без былой вспыльчивости. Отабек всегда шутил, что рад, что в доме еще посуда целая осталась, хотя на Юриной памяти расколотил он всего-то одну тарелку, и то, когда узнал, что Алтын до знакомства с ним спал с Леруа. Потом сам и пришел извиняться, виновато шепча в плечо, что приревновал сдуру. Отабек понял. Отабек всегда все понимал. Завершивший карьеру на два года раньше Юриного, он отучился на инженера, но работать пришел к своему тренеру на каток. Под его крылом юниоры подтянулись, о них заговорили, пошли призовые места. Параллельно ни одних соревнований с участием Плисецкого Отабек не пропускал, всегда был в первых рядах, и именно ему на шею Юра повесил свою последнюю медаль. На соревнованиях Отабек всегда радовался больше остальных, и никто особо не распространялся, что у него в бедре титановый штифт после неудачного перелома аккурат перед Чемпионатом мира. Новогодние украшения везде - сияют, мерцают, переливаются всеми цветами. Юра вертит головой в ставшем уже знакомым алматинском аэропорту, и на секунду ему кажется, что он в другом измерении. Как будто в игре, и сейчас из-за угла выйдет эльфийская принцесса и скажет, что он избранный. Но принцесса не выходит, вместо этого Юра оказывается в кольце крепких родных рук и, закрыв глаза, не хочет верить своему счастью. У Отабека своя квартира ближе к ледовому дворцу, двушка с большим окнами и светлым интерьером в индустриальном стиле. Все серьезно, лаконично - прямо как сам Отабек. Они долго гуляют по украшенной нарядной столице, смотрят елку, даже надевают кошмарные потасканные коньки и вливаются в толпу туристов на катке на городской площади. Юра убедительно изображает дилетанта, цепляется за Отабека, привычно греет ладонь в его кармане. Пару раз делает вид, что падает, ждет, пока подхватят. Отабек не подводит, подыгрывает и смеется - искренне, запрокинув голову и подставляя лицо невесомым снежинкам, что одна за одной сыпятся с неба. Чтобы удержать тепло после катка, они пьют глинтвейн, который пряным вкусом обволакивает нёбо, и у поцелуя привкус корицы, и Юра чувствует, что впервые за долгое время он свободен и до умопомрачения, до одури, до слетевшей крыши счастлив. *** Отабек тащит его на тренировку, показать успехи подопечных. Стоя рядом с ним, Юра украдкой наблюдает за ним, впервые видя такого Отабека - тренера. Он строг, но с каждым из ребят, что скользят по льду обходителен, долго и доходчиво объясняет элементы, и ни разу не повышает голоса. Сам Плисецкий давно бы разорался, но Отабеку терпения не занимать. В конце тренировки он поворачивается к Юре, натыкается на внимательный взгляд и слегка растерянно спрашивает: - Что-то не так, Юр? Если раньше Плисецкий бы покраснел, отвернулся, завесив лицо волосами, и пробурчал что-то неразборчивое, то сейчас он смотрит прямо в черные раскосые глаза и говорит: - Ты красивый. И тебе очень подходит тренировать, малые тебя любят. Отабек улыбается уголком рта, явно польщенный, потом снова переводит взгляд на лед. - Айза! С Женисом в раздевалку, прогоним номер. И параллельно осветителю скажите, чтобы свет тоже был. Остальные - на сегодня все, до завтра! Девчонка с туго затянутым на макушке пучком кивает, вытягивает из кучки фигуристов худощавого мальчугана, и они исчезают, пока остальные дети с громким стрекотом расходятся, прощаясь с тренером. - Что это будет? - с любопытством спрашивает Юра, когда они остаются одни. Готовим с ребятами номер на Новый Год. Будет большое мероприятие, и все хотят увидеть подрастающее поколение. А Айза и Женис у меня лучшие, - с гордостью в голосе объясняет Алтын. Юра кивает и подскакивает на месте, когда с резким щелчком в зале вырубается свет. Отабек успокаивающим жестом кладет ему ладонь на колено и шепчет, что так и должно быть. В полной темноте Юре не очень уютно, но тут в центр катка бьет голубой луч света, и Плисецкий видит девочку, которая успела переодеться в блестящее, на первый взгляд черное платье. Играет музыка, девочка выходит в дорожку шагов, и Юра сразу понимает, что платье на ней переливается всеми оттенками. Повернется - и синее, еще шаг - пурпурное, в прыжке сверкнуло серебром. Рядом с ней шаг в шаг мальчик в костюме из такого же материала, и в полной темноте, с одним лишь пронзительным лучом света, дети кажутся чем-то сверхъестественным, сияющими существами из другого мира. Еле оторвав глаза от льда, Юра поворачивается к Отабеку. Берет его лицо в ладони и крепко целует, чувствуя губами улыбку. Настало их время сиять.