Сейчас.
Эта история начинается с близости к смерти. Никто не знает, когда наступит его конец, никто не подозревает, когда сердце остановится, прервав ритм толчков молчанием. Человеческое тело запрограммировано на самоуничтожение. Таймер где-то глубоко в мягкой живой плоти неслышно тикает, отсчитывая секунды до смерти. Глоток воздуха обнуляет цифры, возвращая табло в исходное положение, и до следующего вдоха он вновь считает мгновения. Замкнутый круг, который невозможно разорвать. Только если сдаться и умереть. Но рано, ещё слишком рано ставить точку. Впереди вьётся тропинка, и он переставляет заплетающиеся ноги в попытках добраться хоть куда-нибудь. Дышит тяжело и хрипло и может только молиться о том, чтобы внутренние органы не были задеты. Очередной шаг. Всхлип. Внутри почти не осталось сил, чтобы бороться. Тем не менее он продолжает идти вперёд, с упрямством, которого раньше в себе не замечал. Минувшие события изменили всех, оставили неизгладимый отпечаток в каждой душе, что волею судеб оказались в том поезде. Кровь скапливается в ране, толчками вырывается наружу, сочится сквозь сомкнутые пальцы, делая их скользкими. Боль от засевшей в теле пули похожа на сильные порывы ветра: её невозможно остановить, невозможно укротить. Она властвует над телом и разумом, подчиняя себе. В очередном приступе острой боли он останавливается, упирается ладонью в дерево. Для Гарри это конец: он чувствует нечеловеческую тяжесть в теряющем кровь теле и пустоту в голове. Во рту металл, и, чтобы убедиться в правдивости своих опасений, он сплёвывает под ноги. На тёмной земле почти не видно крови, а вот на траве, на низких широких листьях вокруг — смазанные густые капли. — Дерьмо, — цедит он сквозь зубы. В ответ лишь шелест листьев и далёкий рокот вертолётов. Одна рука всё так же зажимает огнестрельное ранение на боку, как научил Луи, второй он отталкивается от дерева, оставляя после себя багровый отпечаток ладони. Пальцы трясутся от напряжения и соскальзывают по окровавленной одежде вниз, но он идёт, стиснув зубы, сжав до скрипа челюсть. Вокруг ничего, кроме бесконечной листвы. Она шумит на ветру, будто тихий женский смех — сама Судьба шутит над ним. Лес не заканчивается, и цели нет. Впереди неизвестность. Но, несмотря на тщетность всех его усилий, Гарри всё равно переставляет ноги и идёт дальше. Боль плетётся следом. И летит далеко впереди. Его сгибает пополам, и Гарри снова сплёвывает накопившуюся во рту кровь. Боль вокруг и внутри него. Смерть распахнула свои объятия и ждёт, но окровавленные губы кривятся в ухмылке, и Гарри делает ещё шаг. Из последних сил. Его единственный вариант — умереть. Его единственный выбор — сделать это на своих условиях. Это Луи поставил точку в рассказе его жизни, и сейчас, в непосредственной близости от смерти, когда костлявая уже тянет свою загребущую руку по вымученную душу Гарри, он возвращается мыслями назад, к тому, с чего начался его конец. Ровно неделя.
Тогда.
Тик-так. Тик-так. Не время, нет. Звук стучащего в груди сердца. Ритм ускорялся, пока Гарри бежал по длинному перрону вдоль блестящего бока поезда, мимо отражающих весенний свет окон. Чем меньше времени оставалось до отправки, тем сильнее становилась пульсация крови в сосудах, дыхание сбивалось. Лавируя между провожающими и путешественниками, между юными крикливыми девушками и пожилыми неспешными мужчинами, он путался в собственных ногах, задевал носками начищенных туфель асфальт. Металл поезда блестел подобно серебру, изрытому щербинами. Плохое утро, оставившее ему болезненные ссадины на лопатках, грозило превратиться в ужасающий день. Гарри поднял голову кверху, туда, где под стеклянным потолком вокзала мигали ядовитым зелёным часы. Времени оставалось всё меньше. — Простите, — инстинктивно вырвалось изо рта, когда его неуклюжая фигура столкнулась с незнакомкой. Красное пальто, слишком жаркое для стоящей на улице погоды, было запахнуто и застёгнуто на все пуговицы. Пока она оборачивалась, Гарри считал тающие мгновения, с ужасом ожидая, что поезд вот-вот тронется. — Осторожнее, молодой человек. Голос, словно битое стекло. Сверкающе красивый, но такой острый. Гарри показалось, что после её слов остались тонкие царапины на коже. Рука в кожаной перчатке потянулась за саквояжем вниз, и, пока она наклонялась, очки, скрывающие глаза, неумолимо ползли вниз, открывая бледные выступы надбровных дуг, потом — веки с чётко проведёнными линиями стрелок и наконец глаза. Гарри дёрнулся прочь, взглянув в эти глаза. Огонь и яд в чуть косом экзотическом разрезе и поистине тёмном цвете. — Ещё раз простите. Я не нарочно. Желая избавиться от липкой паутины беспричинного страха, Гарри обошёл девушку и двинулся дальше. Оставил её алый, как сгусток крови, образ позади. Время, замершее в момент испуга, со скоростью гоночного болида рвануло вперёд. Прозвучал первый гудок поезда, сообщающий о скорой отправке. Состав был поистине бесконечен. Билеты во второй вагон, следующий за первым классом, больше не казались Гарри такой уж удачей. Глаза с зелёными искрами так и бегали, метались, словно стальной шарик в игрушечном бильярде. Он очень боялся опоздать. — Вы не поможете мне? Этот голос вырвал из хаотичной спешки. Он не был тем же острым стеклом, а будто для баланса следующая встреченная Гарри незнакомка оказалась мягкой, словно свежий кекс. Длинная ручка чемодана на колёсиках застыла в её тонкой кисти, и девушка беспомощно оглядывалась, словно не понимая, что ей делать дальше. Лёгкий плащ ярчайшего лимонного цвета натягивал огромный живот. — Конечно, — улыбнулся Гарри. Беременные всегда казались ему чересчур хрупкими, ломкими, как сахарная корочка на кофе. — Позвольте? Собственная ладонь показалась гигантской на фоне её миниатюрной ручки, когда чемодан перекочевал к Гарри. Нахмурив брови, тратя драгоценные секунды на возню с выдвижной ручкой, он вновь отставал в гонке со временем. — Вот здесь. Наманикюренный пальчик ткнул в едва заметную кнопку, и с едва слышным щелчком ручка сложилась. — Отлично, — Гарри поднял чемодан в руку, а второй указал на открытую стеклянную дверь вагона, — только после вас. Дежурной улыбкой их встретила бортпроводница. Гарри назвал своё имя, ожидая, что его отправят дальше по перрону, к вагону, в котором Найл берёг для него место, но девушка в голубом шейном платке только кивнула и так же профессионально обратилась к его невольной спутнице. — Лаура Блау, — назвалась та. Вагон оказался шестым по счёту. За ним в сторону хвоста состава шёл вагон-ресторан, а после него уже начинался третий класс, где сиденья располагались тесно друг к другу, по три в ряд. Гарри вновь почувствовал щекотящий изнутри восторг от мысли, что им с Найлом повезло путешествовать вторым классом. — Огромное вам спасибо, — не прекращала щебетать девушка, медленно и неуклюже продвигаясь в глубь вагона. Гарри, словно верный пёс, следовал за ней, таща чужой чемодан в руках. — Оказались из-за меня не в своём вагоне. — Абсолютно не за что, — искренне ответил он. Поезд мягко тронулся, линия горизонта за широкими окнами пришла в движение. — Я бы всё равно заскочил в следующий, а до своего пришлось бы продвигаться по составу. Мне во второй. Девушка просияла, и Гарри не смог сдержать ответной улыбки. В своём жёлтом плаще она казалась солнцем, освещающим вагон. — Вот сюда поднимете? Полка вверху, но её чемодан не был таким уж тяжёлым. Гарри легко поднял его над головой, осторожно уместив, и закрыл крышку. У окна уже сидел мужчина, может, чуть старше самого Гарри. На его коленях расположилась папка, под завязку набитая газетными вырезками, фотографиями и написанными от руки заметками. Мимолётного взгляда хватило, чтобы понять, объект изучения — пропавший шестнадцать лет назад английский принц. Считая, что это вовсе не было его делом, Гарри перевёл взгляд на лицо: тёплого цвета глаза казались дружелюбными, когда незнакомец поднял в робком приветствии руку — красивую, сильную, натруженную руку с тёмными волосками на пальцах и сбитыми костяшками, какие бывают только у боксёров — и сказал: — Уступить вам у окна? — Это было бы просто потрясающе! Папка с шелестом захлопнулась, когда он засуетился, поднимаясь. Гарри тронул девушку за плечо, прощаясь: — Кажется, я оставляю вас во вполне надёжной компании. Пожалуй, я пойду. — Конечно, конечно, — замахала она изящными руками. — Спасибо вам за всё! Стеклянные двери вагонов открывались автоматически, стоило приблизиться к ним на фут. Сумка за плечами была невесомой: в конце концов, чтобы провести выходные с Найлом, ему вовсе не требовалось брать с собой весь гардероб. Хватит и пары футболок. Телефон во внутреннем кармане лёгкой куртки завибрировал. Гарри достал его, вовсе не удивляясь: на входящем звонке красовалась картинка Найла в старых, видавших виды очках. — Всё в порядке, — заявил Гарри в трубку вместо приветствия. — Как всё может быть в порядке, когда поезд тронулся, а тебя тут нет?! И снова столкновение. Увлёкшись истеричными нотками в голосе друга, Гарри выпал из реальности и врезался плечом в проходящего мимо бортпроводника. — Я прошу прощения, — тут же произнёс он. Голубой форменный платок на не по-британски смуглой шее лежал идеальными складками. Угольно-чёрные волосы блестели в свете мягких ламп. Гарри глянул в лицо мужчины — должно быть, у него уже устали лицевые мускулы, но улыбка оставалась по-прежнему профессиональной. Гарри никогда не мог понять, как работникам обслуживающего персонала удавалось оставаться с этой, будто приклеенной к лицу улыбкой много часов подряд. Сам он так никогда не умел. Эмоции всегда брали над ним верх, делая любое внутреннее состояние очевидным. — Моя ошибка. Работник состава сделал шаг назад, уступая дорогу в узком проходе. Гарри мазнул взглядом по его фигуре, отмечая для себя, как ладно на крепком, хорошо натренированном теле сидела белая рубашка, и прошёл дальше. Ничто более не привлекло его внимание, а лёгкое ощущение паники, едва заметную волну мурашек по спине он списал на холодок из приоткрытого окна. — Гарри. Гарри! — доносилось из трубки, но Гарри не собирался отвечать. На стекле очередной двери красовалась изогнутая цифра два, а у самого прохода из-за тёмно-синей спинки сиденья торчала светлая макушка друга. Ладонь тяжело легла на плечо ругающегося Найла. Телефон мигнул экраном и погас, когда Гарри сбросил вызов. — Придурок, — вздрогнул Найл. Он поднял голову на улыбающегося приятеля, моргнул, словно не мог вспомнить, как его зовут. На приподнятые в изумлении брови ответил: — Я не был уверен, что отец тебя отпустит. — Я ему не сказал, — помрачнев, тихо сознался Гарри. Он скользнул между коленями Найла и спинкой другого сиденья, чтобы опуститься у окна. Ноги слегка ныли от усталости. — Честно, я до последнего думал, что ты возьмёшь кого-то другого. Всё-таки директор Кирнан предельно ясно выразился на этот счёт. — Чувак! — всплеснул руками Найл. — Ты так облажался. Зачем ты показал свой таймер ученикам? Кирнан в бешенстве. Я думал, тебя уволят к чертям! — Я объяснял урок. Естественно, столь лаконичного ответа Найлу не хватило. Он скорчил лицо, означающее “ты идиот”, которое корчил с самого детства, когда ему не нравились поступки Гарри. — Ты всего лишь учитель истории. Это не твоя гражданская обязанность — рассказывать им о таймерах. Запястье заныло в ответ на этот упрёк. Пальцами привычно Гарри надавил на предплечье, туда, где под его кожей замерли тёмные нули. Очень немного осталось таких, как он — людей с цифрами. С ожиданиями. С обнулёнными до поры до времени счётчиками. — Я не стесняюсь его, — грубовато бросил Гарри. — Мы проходили появление времени и устройства, обозначающие его. Я не мог обойти этот момент стороной. — Брось, конечно, ты не должен стесняться, — Найл неловко замялся, стрельнув взглядом на ладонь, прикрывающую роковые цифры поверх куртки. — То, что тебя дразнили в старшей школе, вовсе не значит, будто иметь таймер — что-то постыдное. Гарри не нужно было закрывать глаза, чтобы вспомнить все те разы, когда он оказывался в школьном туалете: просто избитым на полу или хуже — мокрым, с отвратительным привкусом хлорки и грязи после окунания головой в толчок. Другие парни считали его слабаком, видели это в его нулях. И они не ошибались. После смерти мамы, когда чернила внезапно просочились откуда-то изнутри, между венами, и выстроились в ровные ряды нулей, когда отец вдруг потерял остатки контроля и начал бить его, шестилетнего мальчишку, Гарри и сам понял, что слабак. Потому что появление таймера могло означать одно из двух: ты или спаситель и кто-то на свете ждёт твоего появления, или та самая мятущаяся душа, которой необходимо спасение. Каждый удар отца вколачивал в него мысль о том, что Гарри слабак, что его нужно спасать, всё глубже. К старшей школе он был уверен в этом так же хорошо, как в собственном имени, и, может, поэтому никогда не пытался противостоять побоям. В конце концов, когда кожа покрылась шрамами и рубцами, он уже не так остро воспринимал боль. Она стала вечной спутницей и больше не мешала. Плечи вновь свело напоминанием о событиях вчерашнего вечера, о тяжёлой отцовской длани, и он чуть было не пропустил следующую реплику Найла. — Просто ситуация в стране. Знаешь, этот запрет афишировать таймеры после того, что случилось с принцем. Не сговариваясь, оба бросили взгляд на чёрно-белый плакат у стеклянной двери. В каждом вагоне, в каждом магазине, на каждом фонарном столбе — королевская семья позаботилась о том, чтобы даже спустя шестнадцать лет Англия не забыла о трагедии, постигшей их. Юный принц Уильям, рыжеватый пухлощёкий мальчишка, который должен был стать следующим Британским Королём, получил свой таймер в возрасте восьми лет. Так горделиво показывал его в камеру на церемонии, предшествующей празднованию Сочельника. Англия была уверена, что в этом поколении в царской семье родился настоящий правитель, человек, которому самой судьбой предстояло спасти. Всё рухнуло спустя месяц, когда наследник исчез. Был похищен неизвестными, даже не потребовавшими выкуп. И тем больнее было осознавать, что именно юному принцу требовалось спасение. А рядом никого не оказалось. Шестнадцать лет спустя напоминанием об этом служили развешанные повсюду чёрно-белые картинки — положенная на бок восьмёрка. Знак бесконечности, как определял её для себя Гарри. В какой-то мере он чувствовал родство с этим королевским ребёнком, что находился сейчас вдали от жизни, которая ему предназначалась. Вероятно, даже и не был жив. Его таймер, как и таймер Гарри, был зовом о помощи, и так же, как у Гарри, зов этот остался без ответа. — Глупо делать вид, что людей с таймерами не существует, только потому, что одному из них не помогли. Каждый десятый получает таймер в определённый момент своей жизни, и только пять из них срабатывают, как нужно. Только половина находят друг друга и предотвращают трагедию. Гарри вновь потёр руку над запястьем. В жесте сквозило беспокойство, выдавало нервозность с головой, но стесняться Найла не было смысла. Гарри никогда не играл перед ним, пытаясь спрятать собственные чувства. — Я часто представляю себе, как чернила однажды придут в движение: нули превратятся в цифры, и начнётся обратный отсчёт до поворотного момента. И когда человек, которому предназначено изменить мою судьбу, сделает это, то они просто исчезнут. Понимаешь? Никаких пятен, никаких ожогов, никаких чёртовых нулей. — Ожоги остаются, когда владельца таймера постигает неудача? — осторожно переспросил друг. Гарри не удивился: откуда ему знать? У Найла никогда не было действительно серьёзных проблем. Единственным наглядным доказательством тому, что люди в мире страдали, был его лучший друг. Самый непутёвый из всех возможных. — Да. Выжигает кожу напрочь отсюда и досюда, — Гарри показал пальцами весь участок от локтя до запястья. Найл передёрнул плечами от ужаса, но не прокомментировал. — Я думаю, что игнорировать это явление всей страной, не лучшее решение. Замалчивание не помогает решать проблемы. Тут его голос затих, и Гарри снова посмотрел на плакат, словно искал в нём нужные слова. — Раньше я думал, что чем позже случится столкновение, чем старше я буду, когда таймер включится, тем лучше. Появятся мозги вот тут, — Гарри постучал согнутым указательным пальцем по собственному виску. — Но я передумал. Я устал. Синяки и ссадины на спине были словно эхом его слов. — С отцом всё плохо? Вопрос не требовал ответа. Найл только цокнул расстроенно, а Гарри отвернулся к окну, предпочитая думать о пропавшем принце, а не о собственном монстре-родителе, что обязательно выбьет из него дух, когда они вернутся обратно. — Я так рад, что ты выиграл эту поездку, — стараясь улыбнуться, произнёс Гарри. За окном пролетали бесконечные деревья, черта города осталась позади. — Просто повезло. — Просто ты лучший учитель информатики в стране. — Очень мило, но это же не так, ты знаешь, — смутился Найл, а Гарри лишь скорчил лицо в шутливой гримасе. — Я знаю, что из всех учителей, кто представил свой проект судьям, выиграл именно ты, — Гарри махнул рукой за окно, где в листьях зеленеющих деревьев играл солнечный свет, но разглядеть не представлялось возможным: поезд мчал вперёд. — Это что-то да значит! — А я рад, что, несмотря на все проблемы, — Найл осторожно выделил последнее слово, намекая на гнев отца, но Гарри постарался проигнорировать это, — ты поехал со мной. — Будет весело, — покивал он головой. — Мне, конечно, вряд ли: я мало что понимаю в этом, но потом мы сходим в какой-нибудь бар, познакомимся с красивыми девушками. — Ты размечтался, Гарри, — засмеялся Найл. — Но я не против, чтобы твои мечты сбылись. И прежде, чем он вновь успел бы завести тяжёлый разговор об отце, Гарри поднялся на ноги. — Тогда никаких больше тревог и сомнений. Повеселимся в эти выходные, а все проблемы и последствия оставим на понедельник, — произнёс Гарри с каменной решимостью в голосе, чтобы друг понял — он больше ничего не хочет слышать на эту тему. — Мне нужно в уборную. Первые несколько шагов ещё занимали беспокойство Найла и раздумья о недовольстве отца, но уже возле двери, отмеченной запертым в квадратную рамку схематичным человечком — ручки, ножки, кружок головы, — они исчезли. Словно неистовый жар вдруг иссушил всю влагу его мыслей, оставив только разрозненный пар. Гарри положил ладонь на ручку двери, потянул на себя и в этот странный колкий момент почувствовал, как вся его рука внезапно онемела. Неожиданность этого оказалась такой ошеломляющей, что, когда рука повисла вдоль туловища, как бесполезная плеть, а не функционирующая всего секунду назад его часть, Гарри только растерянно моргнул. Он зашёл внутрь, второй рукой потянув за собой дверь. Она щёлкнула, закрывшись, но на то, чтобы повернуть металлическую щеколду замочка, уже не хватило концентрации. Гарри торопился стянуть куртку с бездействующей руки. Ничего не изменилось. Его таймер всё также стоял на нуле — Гарри обнаружил это, закатав рукав белой рубашки вверх. Сердце, замершее в ожидании, отмерло. Медленно, но оцепенение проходило. На пробу Гарри постарался сжать пальцы — колкие мурашки разбежались от кулака вверх, но чувствительность вернулась. Холодная вода зажурчала в кране. Гарри повернулся к зеркалу: его лоб покрывала испарина, губы слегка дрожали, и он толком не мог понять произошедшего. Всё это настолько отвлекло его от реальности, что очнулся он, лишь когда оказался в тесной комнатке туалета не один. Моргнул, взглянул в зеркало на зашедшего следом мужчину. — Простите, но тут занято… — попытался заговорить он. Голос дрогнул и сломался. Руку обожгло вспышкой. Незнакомец смотрел на него в упор сквозь зеркало. Чёрный, крупной вязки свитер был застёгнут под горло. Гарри почему-то сглотнул, глянув, как шерсть воротника облегала шею незнакомца. Стального цвета глаза впились в светло-зелёные — замершего Гарри. Время растянулось до невозможности и застыло. В своей голове Гарри услышал щелчок. Прежде, чем он решился подтвердить свои догадки и взглянуть на свой таймер, мужчина поднял правую руку, что была опущена во время немой сцены между ними. В ладони оказался зажат пистолет. Гарри обернулся. В этот же момент незнакомец пришёл в движение: последний выдох успел покинуть приоткрытый рот Гарри, и на губы тут же легла чужая рука, плотно зажимая. От пальцев пахло сигаретами и беспощадностью. Ледяная вода, всё так же бегущая тонкой струйкой из открытого крана, пропитала рубашку на пояснице. Гарри почувствовал давление: мужчина сжимал его, стараясь лишить воли, не позволить вырваться из захвата, край раковины оставлял царапины на спине. Тело сопротивлялось интуитивно, потому что Гарри всё ещё пытался дышать ртом. Лицо нападающего оказалось так близко: безумные глаза — единственное, что было в поле зрения Гарри. И он смотрел в эти глаза, потому что ничего не оставалось. Смотрел, когда делал последний рывок; смотрел, когда, наконец, смог вдохнуть носом необходимый кислород. Смотрел, казалось, целую вечность. И только когда холодное дуло пистолета коснулось разгорячённой кожи над пупком, он закрыл глаза.