Сейчас.
Дверь в морг отворяется бесшумно. Слышно только звук шагов, нестройный перестук трёх пар ног. Потом раздаётся лязг: патологоанатом откладывает свои инструменты на металлический поднос. Гарри сглатывает с облегчением, видя, что они чистые. На столе перед ним никого нет. — Добрый вечер, агент Фармер. Агент Кадиган. В первое мгновение мужчина кажется очень старым, но не изношенным недостойной жизнью, а отягощённым богатым опытом — умудрённый старик в ярчайше-белом халате. — Простите, что мы заставили вас задержаться допоздна, — Пэт улыбается в ответ на подаренную патологоанатомом улыбку. Гарри видит, что эти люди знакомы давно, видит их расположение друг к другу и оттого ещё сильнее чувствует себя чужим, одиноким. — Как мог я уйти отдыхать? Такое громкое дело. Старик почти восхищён. Словно безумие, произошедшее с теми детьми, его не пугает. Наверное, думает отрешённо Гарри, работая изо дня в день с телами, покинутыми душами, сталкиваясь со смертью постоянно, покрываешься коркой. Или он единственный, кто видел изнутри семью ужасной мамы, и потому испытывает глубочайшее сочувствие к мёртвым псам. — Приступим? Естественным взмахом старик подзывает Гарри. Его руки выглядят слабыми, но в них определённо таится сила привычки, когда он рывками открывает двери холодильных камер и с мерзким скрежещущим звуком выдвигает полки одну за другой. Белая ткань, которой закрыты тела, колышется и шуршит. — Вы готовы? — спрашивает он у Гарри. Взгляд мудрых глаз настороженный. Под тонкой тканью рубашки громко бьётся сердце. Кожа на запястье болит так, что приходится стиснуть зубы, чтобы не взвыть в голос. Гарри слышит дыхание других людей, перебивающееся звуком работающих холодильников и кондиционеров. В ровном свете ламп четыре тела, скрытые тканью, будто осуждающе смотрят на него. Гарри отступает назад. Желание бежать слишком сильно, а взгляд будто нарочно бегает от одной полки к другой. Он смотрит на белые простыни, пытаясь увидеть те самые острые выступы носа, подбородка, внизу — пальцев на ногах. Более покатые очертания плеч, окоченевших ладоней, паха. Гарри пытается увидеть силуэт Луи до того, как патологоанатом откинет простынь и разрушит его видом мёртвого тела. Слабо льётся свет от подвешенных под потолком ламп; люди, которые привели его сюда, напряжённо молчат. В раковине в углу комнаты капает вода. Кап. Кап. Звук громче, чем стук его сердца. Женская ладонь на плече то ли ободряет, то ли удерживает от побега. Гарри сглатывает разъедающую кислую слюну и кивает, не поворачиваясь к Пэт. Сквозь это придётся пройти в любом случае, иначе он не сможет жить дальше. Не сможет отпустить Луи. Патологоанатом подходит к первой полке. Край белой ткани в его руке. На губах роковое: — Начнём.
Тогда.
Поражённый тишиной, окутавшей комнату, Гарри открыл глаза. Потухший камин хранил молчание, полиэтилен чуть колыхался от озорного сквозняка, и на всё это сквозь окна без стёкол падали пыльные полотнища полуденного солнца. Одиночество ещё более яростное, чем бывало прежде, навалилось всей своей тягучей массой. Гарри понял, что заснул, убаюканный наркотиками в крови. Солнце сместилось и теперь проникало в комнату под другим углом: очевидно, он проспал продолжительное время. Наверное, именно просыпаться в этом доме было мучительнее всего. Гарри ненавидел эти пробуждения так же сильно, как ценил: кто знал, сколько ещё их таких осталось. Время не останавливалось, несмотря на навеянную комнатой иллюзию. Тик-так. Тик-так. Только один вопрос в голове звучал громче проклятого тиканья: если Гарри проспал несколько часов кряду, то где же Луи? Его слова о том, что он вернётся сразу же, вкупе с долгим отсутствием зажгли такую тревогу в груди, что Гарри вскочил на ноги, забыв о боли и слабости. И они тут же ударили в ответ: голова закружилась с такой силой, что казалось, сам мир раскачивался чьей-то огромной божественной рукой. К горлу подступил кислый ком тошноты. Минуты ушли на борьбу с собственным сопротивляющимся телом, но за это время не угасла разгоревшаяся решимость найти Луи. Силой воли Гарри остановил качели реальности, с трудом сглотнул горечь и кислоту. Дверь скрипнула, открываясь, словно предупреждала послушаться хозяина спальни и остаться ждать. В безопасности и одиночестве спальни. Гарри не мог. Тик-так. Тик-так. Таймер подгонял, и ему вторило внутреннее волнение. Что-то надвигалось, тёмное и фатальное. В ушах зазвенело эхо шагов, так, как коверкал его этот дом, громко и безжалостно. Звук бился о камни и разлетался на осколки. Они впивались в тело и заставляли вздрагивать. Бередили незажившие раны. По памяти Гарри шёл по холодным серым коридорам в спальню мамы, чтобы спросить самого страшного монстра в этом месте о том, где Луи. Боль неотступно летела следом, постоянно дотрагиваясь до него мучительными прикосновениями. Где-то в недрах дома ждала она, и Гарри надеялся, что ему хватит воли заглянуть в блёклые глаза, сил — потребовать правду. Память услужливо подсказывала нужные повороты, словно опасность сделала Гарри не только решительнее, но и внимательнее. Вот бы ему ещё оказаться сильнее. Силуэты деревьев чётко вырисовывались в рамках окон. Глядя на них мимолётом, Гарри молился: только бы Луи не ушёл в лес. Лишь бы он был где-то в недрах этого дома, будто чужая украденная игрушка, чтобы его можно было найти и защитить. У двери в сердце особняка Гарри замер. Не одно мгновение ушло на то, чтобы восстановить сбившееся дыхание, хотя из-за боли шёл он медленно. От самой возможности войти внутрь, посмотреть в лицо этой женщине. Искусная паучиха, плетущая интриги и жестокость вокруг своих преступных детей: мама пугала одним лишь взглядом. Лишь тем, что была настоящей и дышала. У Гарри в жилах заледенела кровь. Пальцы легли на ручку двери и вдруг онемели. Только пульсирующее эхо боли от прикосновений Луи помогло разрушить оцепенение: он сосредоточился на внутренних ощущениях, и это придало решимости. Скрип, такой же, какой сопровождал открытие любой двери в этом доме, прозвучал ужасающе. Они все звучали по-разному, понял вдруг Гарри: какие-то предостерегали его, какие-то — молили. Эта — пугала. Если бы у него было чуть больше времени, то Гарри обязательно бы испугался своих мыслей: его сердце будто почувствовало пульсацию дома, прижилось. Мыслей о возвращении с каждым вдохом становилось всё меньше, и особняк вдруг заговорил с ним. Шёпотом и на не всегда понятном языке, но Гарри уже слышал. Уже стал частью его наследия. Откровения развеялись и оказались неважными, когда дверь распахнулась. Высокая костлявая фигура мамы застыла у окна, сухая рука покоилась в раме, взгляд — устремлён далеко за верхушки деревьев. Звук вторжения не напугал её: плечи не дрогнули, дыхание не сбилось. Мама даже не обернулась. — Я… Гарри растерялся. В присутствии этой ужасной женщины его вновь охватила невозможность дышать: воздух сгустился и забился в лёгкие, будто мазут. Скользкий и отвратительный. Медленно Гарри закрыл глаза. Тик-так. Тик-так. Ощущение убегающего времени, которое дарил таймер, выровняло сердцебиение. Оно всё ещё трепыхалось за решёткой рёбер, словно испуганная птица, но уже не грозило выломать их. Медленно, оттягивая страшную минуту, Гарри поднял веки и наконец встретился с ней взглядом. — Я ищу Луи, — как можно более твёрдо произнёс он и сжал ладони в кулаки. Пальцы нещадно тряслись. Улыбка на тонких губах была олицетворением самых грязных и чудовищных мыслей. И пусть в голосе, когда она заговорила, звучала только сладость, Гарри вновь почувствовал тошноту. В этот раз она была вызвана омерзением. — Милый мальчик. Кажется, ты потерялся, — покачала женщина головой. Седые волосы колыхнулись, и их запутанные и пожухлые кончики тут же подхватил ветер. — Зачем тебе мучитель и похититель? Беги, пока можешь. Пока никого из них нет. Лицемерное понимание и полное одобрение отражалось на неподвластном времени лице. Мама подталкивала покинуть особняк, постараться выбраться в реальный мир. Значило ли это, что он был близок? Она теряла Луи? Это не имело бы никакого значения, если бы Луи погиб, поэтому Гарри погасил вспышку радости, отбросил прочь тепло и искренность, светлячками порхающие в сердце. Выбора как такового не было, поэтому, не раздумывая больше ни секунды, Гарри вывалил на ужасного монстра, от которого бы следовало бежать, всю касающуюся Луи правду. Почти всю. — Знаете, что это? Резко и порывисто он закатал болтающийся рукав измятой и грязной рубашки, оголяя таймер. Тик-так. Тик-так. Судьба приближалась, именно поэтому Гарри отважился поведать ей о нависшей над Луи тени смерти. — Конечно, — тонкие губы поджались. Мама отвернулась к окну, вновь взирая на лес, будто он мог помочь ей, избавить от присутствия назойливого заложника. — Самое большое разочарование. Скрюченная рука дёрнулась, но тут же плавно легла вдоль многочисленных складок тёмной одежды, а Гарри с ужасом осознал — она потянулась к запястью правой руки. К месту, где возникал таймер! И мысли вихрем пронеслись в голове, собираясь из кусочков разрозненных пазлов в единую картинку. В невероятную правду, ещё одну, полностью меняющую реальность. Гарри хотел бы захохотать, но ещё слишком боялся этой странной женщины. Теперь, возможно, даже больше. Просто потому что она отчаялась; многолетняя надежда разрушилась с приходом Гарри. — Вы думали, у вас с ним связь?! — воскликнул Гарри. Бескровные губы поджались. Спина, затянутая в лохмотья ночи, напряжённо вытянулась, словно вместо позвоночника у этой женщины был металлический штырь. Резкий поворот головы дал знать, что продолжать беседу она не намерена. Видимо, для неё было действительно важно оказаться связанной таймером именно с Луи. Что за дикое влечение она испытывала к нему? Сейчас оно могло наконец принести немного пользы, после всего свершённого разрушения. Гарри хотел спасти того, кого она, судя по всему, любила. Пусть и гадкой, неправильной любовью. — Помогите мне предотвратить его смерть, — взмолился Гарри, отбросив гордость и страх. Луи сейчас был важнее любых его чувств. — Скажите, где он. — Разве ты не понял? Пришло время его распада. Элементы взаимозаменяемы, и пора их обновить. И вновь она шокировала Гарри той лёгкостью, с какой отмахнулась от любимейшего из псов. Надежды рухнули и оказались погребены под очевидной, но не замеченной Гарри правдой: она не любила никого из них. Что ж, это было логично и правильно. — Вы не любите его! — Люблю? — женщина обернулась, и в воздух взлетели складки пыльного наряда. Будь на улице не солнечный апрельский полдень, Гарри мог бы принять её за призрака, навечно запертого в полуразрушенном доме. — Его нельзя любить. Он убийца. — Нет. Отрицание рванулось из самой глубины груди, раньше, чем Гарри осознал. Она, конечно, говорила правду, но его сердце её отвергало. — А ты, значит, любишь? — белые брови взлетели вверх. Может, она была возмущена наглостью Гарри, который вздёрнул подбородок и открыто взглянул в ответ на вопрос. Её негодование не было лишено смысла, потому что как могло родиться такое тёплое и светлое чувство в тени и холоде камней этого особняка. Гарри не знал способа, но видел результат: сердце требовало спасти Луи, и это не был голос связи. Это был голос Гарри. — Не заблуждайся, — с пренебрежением бросила мама, блёклые глаза выражали некую жалость. — Луи ассимилирует твои слабости просто потому, что у него есть потребность быть нужным. Любви здесь, — она обвела ладонью пространство перед собой, — не существует. Наверное, в этом доме ей действительно не было места, но самое нелогичное и самое необъяснимое чувство во Вселенной вновь пошло наперекор всем правилам и законам, родившись здесь. Гарри чувствовал его живой росток в своей опустевшей от прожитого прошлого груди. Поэтому шагнул ближе, чтобы рассмотреть лицо этой женщины и, может быть, понять, куда она отправила Луи. Он увидел слипшиеся ресницы, маслянисто поблёскивающие веки, когда она медленно моргала, глядя в ответ. Рот открылся, и Гарри увидел его кроваво-красную рану. — Главная проблема роли Бога в том, что, когда вещь создана, она начинает существовать сама по себе. Независимо от своего творца. Враждебное воплощение собственной силы, — налёт безумия слетел с мамы, как шелуха слетает с гладкой поверхности, стоит ветру коснуться её своим дыханием. Светлые глаза блестели искренностью, когда она признавалась в своей природе. — Раз созданное, оно начинает жить собственной судьбой. Не важно, нравится мне это или нет. Затем губы замерли на миг и тут же дрогнули в насмешливой улыбке. — Луи — моё самое большое разочарование. Но все чувства проходят, всё умирает, — сухие пальцы поднялись к лицу Гарри. Узловатыми костяшками она дотронулась до его щёки. — Пришло время для нового поколения. Горячая желчь поднялась к горлу. Гарри оттолкнул её руку от своего лица, будто мерзкое насекомое. Его выворачивало наизнанку от её неправильности, и всё же силы нашлись, чтобы тут же схватить маму за локоть, сжать его до боли. Похоже, не было лучшего лекарства от страха, чем гнев. — Я не позволю тебе. Мама пригвоздила его к полу неподвижным взглядом по-волчьи бледных глаз. Тогда, за столом псов, Гарри бы обязательно оцепенел от ужаса, но сейчас… Проведённое в обществе Луи время закалило его. Толчок, с которым он отбросил ту, что недостойна была называться мамой, от себя, был наполнен омерзением и брезгливостью. Она упала на пол, и из тонких губ вырвался удивлённый выдох, когда острые коленки со стуком коснулись пола. В пыли разметалось чёрное тряпьё и седые волосы. Гарри без страха повернулся к ней спиной и направился к выходу. Из гнилой души особняка мама превратилась в одну из сломанных игрушек. Она больше не имела значения. — Ты умрёшь за это! — донеслось до Гарри шипение её голоса. Он лишь хмыкнул себе под нос и, не оборачиваясь, бросил: — Прикажите Луи убить меня. Формула наконец была выведена. Гарри обошёл весь первый этаж и, не найдя ни одной живой души, отправился обратно в спальню. Теперь он доверял Луи полностью: если тот обещал вернуться, значит, так и произойдёт. Баланс. Дистанция. Симметрия. Удивительно, насколько на поверхности это было всегда, и как слепы оказались они оба. Сейчас Гарри будто прозрел, наконец увидел: они могут спасти друг друга, если шаг, всего один, будет разделять их. Дистанция — то, что не даст слететь с катушек и окунуться в безумие. И то, насколько точно разными, абсолютно диаметральными, без единой крупицы хаоса они оказались. Гарри будто зеркалил в белом то, что Луи делал в чёрном. Симметрия поражала. Только баланс не стал открытием. С первого взгляда Гарри почувствовал общий стук сердца для них двоих. Связь создала из незнакомцев единое существо. Не стоило сопротивляться с самого начала. Теперь Гарри собирался вернуться в комнату и терпеливо дожидаться преступника там: усесться, скрестив ноги, на холодный пол и наблюдать за танцем пылинок в послеполуденном апрельском солнце. Луи вернётся. Он должен. Гарри не понимал, почему их спальни находились так далеко друг от друга. Или не хотел понимать, отчаянно гнал от себя мысль о том, что расстояние убивает звук. Но проклинал от всей души: ему было больно идти, рана в боку при каждом шаге яростно кусала болью. Ветер, проникающий сквозь пустые рамы окон, трепал волосы. Он не был ледяным, но в груди от него вихрилась холодная пустота. Гарри сходил с ума от постигшего его предчувствия. Вплоть до сегодняшнего утра подобного связь не подкидывала. Дыхание дома вдруг изменилось. Пространство перестало фонить одиночеством, и сквозь шелест листьев где-то за поворотом каменной стены Гарри услышал шаги. И в этот же момент настигла слабость. Он покачнулся, опёрся о стену плечом. Многолетний холод, скопившийся в этих камнях, проник в тело, в вены. Гарри закрыл глаза и сделал шаг в сторону, проскользив кожей по стене. Глаза закрылись сами собой, дыхание замерло на губах. Время вдруг изменило свой ход и теперь отсчитывалось не секундами, а ударами сердца. Страх сковал конечности кандалами. Гарри вдруг испугался, что мама прислала Рику за его головой. Шаги были мягкими, едва слышными: так могла бы красться кошка за щебечущей на земле пташкой. Гарри отчаянно не хотел оказаться жертвой хищника, поэтому вжался в камни всем телом, безмолвно моля дом о спасении. Услышал ли тот? Впустил ли Гарри в своё сердце так, как Гарри впустил его? Наверное, да, потому что силуэт прошёл совсем рядом — запах бензина наполнил коридор, когда фигура оказалась близко — и не заметил. Сильные плечи были затянуты уже не в форменную голубую рубашку бортпроводника, но Гарри не ошибся, не спутал эти чёрные волосы и смуглые пальцы, выглядывающие из манжет кожаной куртки. Зейна он узнал, несмотря на то, что видел лишь единожды. Узнал и едва удержал себя от вскрика. Ему повезло, что боль и холод сковали дыхание, и оно не смогло вырваться и выдать его присутствие. Может, сам дом спрятал своего гостя от вернувшегося наконец хозяина. Гарри настолько ослаб и устал, что в его голове мысли смешивались в кучу, рождая причудливые картинки и превращая реальность в иллюзию. Зейн исчез за поворотом: какое-то время грациозные шаги ещё были слышны, но совсем скоро растворились. Дом их съел, как съедал все звуки, кроме осточертевшего шелеста листвы. Гарри понял, что может дышать. Пальцы скребли стены, с силой впивались в камень, когда он продолжил свой путь. Слабость подкашивала колени, и, кажется, бинт на торсе стал влажным. Гарри надеялся, что нет, но когда ему везло? К моменту, когда он оказался у двери спальни, ладони были стёрты, повязка алела свежей кровью. В приоткрытую щель было хорошо слышно угрожающее шипение Луи и, о боже, оправдывающийся голос Лиама. Гарри шагнул внутрь, ввалился в комнату с одной только просьбой: — Не надо. Вцепившись в косяк двери, он смог устоять на ногах, но дыхание сбивалось и говорить было трудно. Лиам стоял у окна, силуэт чётко выделялся в светлом проёме. Луи — напротив него; дуло пистолета оказалось нацелено детективу в грудь. Заключительным штрихом этого ночного кошмара стала Рика: она была у двери, совсем рядом с Гарри. Может, именно эта близость и украла его дыхание: тёмные кошачьи глаза сверкнули в его сторону настоящей ненавистью. — Луи. Зейн здесь! — выпалил Гарри. Он боялся того, что, наконец, настигло их, но краем сознания также надеялся, что это известие отвлечёт Луи от скорой расправы над пойманным Лиамом. — Отлично, — не глядя, произнёс преступник. Голос потёк тёмной лавой, раскалённый и полный жажды, утолить которую могло бы только убийство. — Сначала я разберусь с этим, — кивок на Лиама, — а потом и с ним. — Подожди, подожди, — взволнованно выдохнул Гарри, рискнул шагнуть ближе, отпустив стену. — Не убивай его. — Этого я сделать не могу. Луи даже не повернул головы, в голосе не мелькнуло сожаление или раскаяние, но он не грозил убить вместе с Лиамом Гарри, не швырял обвинения. Глаза не горели раскалённым золотом безумия. — Не убивай его пока, — настойчиво попросил Гарри. — Выслушай. Если ты не поверишь в то, что он скажет, то я больше не буду перечить тебе. Лиам был тих и неподвижен в продолжении их напряжённого диалога, но когда пистолет опустился и Луи повернул свою голову к Гарри, детектив встрепенулся. В глазах зажглась надежда. — Ему действительно есть что сказать, — Гарри шагнул, истратив последние силы, но пальцы преступника болезненно вцепились в локоть. Луи не позволил ему упасть.