Кацуки-сан

Виктор не звонил в Москву, так как знал, что Юри будет слишком нервничать. Затем прилетел в Японию смс: «Позвони мне!», - и Виктор сбежал с телефоном Мари Кацуки во двор. Юри в трубке трижды спросил про Маккачина. Потом Виктор услышал всхлипы. Он не стал успокаивать – пусть Юри делает вид, что не переволновался, пусть не волнуется по телефону – и только попросил номер его рейса. Надо будет пойти и встретить, прямо в аэропорт. Юри скинул на своё же мыло. Виктор стучал по клавишам его ноутбука, оставленного в Японии, входя в почту с сохранённым в браузере паролем. Одно новое сообщение – Кацуки-сану от Кацуки-сана. Забавная официальность. Виктор перебросил всё себе на телефон, ведь как раз свой ноутбук благополучно остался в России: с записями музыки, подборкой книг на выходные и обложенный аж тремя толстовками Юри в его чемодане. В безумии спешных сборов, срочных билетов и волнения за Маккачина не забыть было просто не реально. Виктор осторожно оглянулся. Выходной, Ю-топия активно принимала гостей; а он отсиживался в комнате, да и дверь была закрыта… Так, конечно, не хорошо. Но Виктор нацепил наушники, свернул браузер и кликнул мышкой куда-то не туда. Он же не хочет ничего дурного. Он просто влюблён так, что голова кружится, что хочется атеизм бросить, чтобы обручиться в церкви, хочется сбежать в Индию, чтобы переродиться вместе с Юри в каждой жизни, хоть тараканом под его плинтусом, хочется… Да всего хочется! И Юри это даже, хоть немного, знал. Так что ничего страшного не будет в том, если Виктор послушает аудиозаписи, сохранённые им в старшей школе. Или найдёт фотографии с отдыха, где Юри лет десять, в глупой шапке и с румяными круглыми щёчками. Виктор скорчился, как преступник, над чужим ноутбуком. Он тихо кликал мышкой по древним домашним работам по английскому языку и подумывал подарить Юри новый ноутбук. Наврёт, что так лучше будет связь. А то Юри не жаловал лишние траты. Виктор замечтался, что закружит его завтра в аэропорте – а на зрителей плевать. Рука сама собой кликнула папку, которая выплюнула несколько других папок. Первая папка - Кацуки-сан. Вторая папка - Юри-кун. Третья папка - Юри. Виктор рассеянно кликнул на первую, потому что это совпадало с почтой. О, похоже на влог: куча видео, камера ноутбука, как фильм «Аватар». А Мила отсталая, бумажный дневник ведёт до сих пор. Вот как в передовых странах делают! Хотя, наверное, это уже перебор. Но если уж падать – так на самое дно. Тем более на японском Виктор и не поймёт. Просто интересно, как это выглядит. Клик. - И это Кацуки-сан, десятое ноября шестнадцатого года, время… - чуть размытый Юри посмотрел на аккуратные часы, которых у него Виктор никогда не видел, - двадцать три часа пять минут. Мари-сан, прости, что долго не записывал, но мы теперь с Виктором чаще вместе и мне трудно это делать. С Виктором чаще вместе. Никифоров подпёр ладонью щёку и улыбнулся. В уши лился мягкий английский Юри с совсем лёгким акцентом. Надо выключить. Надо выключить сейчас же. Ни черта он не выключил. Виктор почти задремал – целый час Юри описывал весь свой день. Он проговаривал всю программу с их тренировок: нужен флип для Москвы, здесь ногу ровней, Виктор хочет показательные вдвоём. Поправлял очки указательным пальцем, не шевелился почти – и вдруг Виктор понял, что это не скованность, он просто такой. Запись почти закончилась. Остальное Виктор смотреть не собирался, не совсем мудак ещё. - И… и кажется, я влюбляюсь в Виктора, - он покраснел так, как никогда не краснел. - Юри, спасибо, что уступил мне. И да – Виктор всё же против того элемента, мы не сможем включить ещё один прыжковый элемент. Скажи, что ты думаешь, ладно? Запись закончилась. Треугольник «плей» появился на экране. Виктор замер. Что это было? На мгновение Виктор подумал, что задремал. Вариант, что Юри говорил сам с собой, был страннее и хуже – хотя любую его странность Виктор готов был принять. Что-то там было… Третья папка! Клик. Клик. Клик. Сентябрь. Юри словно со льда сошёл: волосы назад, без очков, прищур, с которого у Виктора сносило крышу. Он похлопал себя по худым щекам, быстро облизнул губы, поправил волосы на камеру. На его ногтях был чёрный лак. - Вау, бада-бум, юху-у! Это был лучший прокат в моей жизни, лучшая короткая программа! О-о, все так смотрели, я хочу кататься просто ве-е-ечность! Кацуки-сан, уговори Виктора оставить нам этот костюм, ну, уговори, я же знаю, что ты можешь, он по нам слюни пускает, хотя ты это отрицаешь… Язык – английский. Акцент – швейцарский. Виктор семь лет общался с Крисом. По спине пополз холодок. Пальцы очень хотела свести нервная судорога. Виктор закрыл запись, вышел из папки и зашёл в последнюю. Юри-кун. Пусть будет лето. Юри сидел на кровати в цветных носках, красной майке с какими-то чудиками и улыбался во все тридцать два зуба. Волосы его определённо требовали расчёски. А вот английский оказался кошмарным, медленным, и Юри определённо знал только паст и презент, весело путаясь в предлогах и болтая ногами. Виктор разобрал отрывки: Кацуки-сан, я хочу тоже погулять с Виктором, Кацуки-сан, давай купаться в океане, Кацуки-сан, я сложил рисунки в ящик. Он сходит с ума. Кацуки-сан. Или Юри уже сошёл с ума. Виктор стянул наушники. Горло драло жаждой, сердце колотилось. Все фильмы про одержимость демонами рухнули ему на уши; бабушка и дедушка с дегенеративными болезнями мозга кольнули сердце воспоминаниями. Но ведь так не бывает. Юри ничем не себя не выдавал. Его самолёт послезавтра в девять вечера. Первая папка. Клик. Кацуки-сан педантичный и взрослый. Он явно из тех, чья рубашка всегда заправлена в брюки, и место ему не в спорте – в мегаполисе Токио, в любом офисе-муравейнике. Записей больше сотни, на первой он метит «новая партия»; Виктор физически не в состоянии просмотреть все, да и не уверен, что хочет. Кацуки-сан такой аккуратный и вежливый – и так же аккуратно и вежливо он говорил сестре, что помнит сегодняшний день, пьёт все лекарства, рецидивов не было, и отдаёт указания Юри и Юри. Виктор не был уверен, что хорошо с ним знаком, хоть узнавал каждый жест. Юри на японца не похож: чем дальше, тем больше на Криса. В его глазах огонь, в чертах стремительность, в голосе вдохновение. Иногда в голосе хрип и гласные, которые Виктор слышал во время секса с Юри, его Юри, не странным человеком с видео. Иногда взгляд, как под музыку эроса. Юри шлёт воздушные поцелуи Виктору в камеру, плавит тело его через экран, на что тот лишь глотает ком в горле. Юри-кун милый, хотя его всё же трудно было понять. Он слегка шепелявил, показывал на камеру кривые рисунки, какие делали дети в Ледовом дворце, пока ждали родителей. Если Юри расстраивался, то начинал плакать навзрыд, и когда в кадр вбежала Мари и взяла взрослого брата на руки, как малого ребёнка, Виктор не выдержал. Пауза. Закрыть-закрыть-закрыть! Господи. Господи-господи-господи. Виктор проверил время. Было около трёх часов ночи. Он не ел и не спал – а теперь вряд ли сможет и то, и другое. Виктор сбросил наушники. Его трясло от ужаса, смутного понимания ситуации и желания уберечь образ Юри, которого знал и любил. Только знал ли он его на самом деле? Щёлкнул выключатель. Виктор вскрикнул от неожиданности, отшатнулся и ударился затылком об стену. - Тебе не говорили, что лазить в личной технике без спросу – нехорошо? – Мари щёлкнула зажигалкой, невозмутимо затянулась, поправила бейсбольную биту у бедра. Вокруг него витало серое облачко – явно не первая сигарета. Внезапно Виктор чётко осознал, что его шансы выйти из этой комнаты без черепно-мозговой травмы очень малы. Все свои секреты Кацуки-сан доверял сестре, Юри-куна она целовала в висок и волосы, а теперь она перекрыла единственный выход. Виктору Никифорову не предназначались чужие тайны. Бейсбольные биты не берут с собой без мячей с мирными намерениями. - И давно ты здесь? – слова у него не шли, их приходилось давить. - Минут пятнадцать, - Мари пожала плечами и затянулась. – Только не вздумай отнекиваться, у тебя зеркало на тумбочке, экран отражался. - Я и не собирался. - И что теперь будем делать? Виктор пожал плечами. Воздушные замки, выстроенные за последние восемь месяцев, разлетались, как звёздная пыль в бездонной черноте космоса – красивого, но полного пустоты, и на Никифорова накатила апатия. То ли от того, что Юри ему не доверяет. То ли потому, что Юри он совсем не знает. То ли от ощущения бесконечного падения. - Надеюсь, ты не успел ничего твиттерить. Или послать смс. Роутер я выключила, но мало ли. - Я не идиот. - Надеюсь. Бита съехала по узкому дверному косяку. Мари аккуратно вернула её на место. - Тебя посадят за убийство, - равнодушно произнёс Виктор. - Лучше я, чем Юри. Если весь мир узнает о его болезни, то никто из них этого не перенесёт. - Из них? - Диссоциативное расстройство личности. Или идентичности – как нравится. Да ладно, не будь идиотом. Кино не смотришь разве? - Я комедии больше люблю… - Ну, так посмейся. Виктору не хотелось смеяться. Хотелось немного сдохнуть. Может, подставить голову под биту Мари. С такими скелетами в шкафу он готов был поверить, что она не будет колебаться. Женщина тяжело вздохнула и пересекла комнату. - Ладно, - она закрыла ноутбук, отключив из розетки зарядник. – Так что мне с тобой делать? Сказать Кацуки-сану, что ты ушёл от него в Россию? Или сделать тебя инвалидом? Желательно немым. Возможно, она шутила. Возможно, нормальных в этой семье нет. - Кацуки-сану? - Он сам себя так называет. Он проходил терапию, часть её – никаких разных имён. В любом случае, ты в основном знаком с ним, и всё, что между вами - это с… - Тогда второе. - Серьёзно? - Я не знаю, психопатия у тебя или паранойя, но если ты не веришь, что я не наврежу Юри, то лучше уж так, - скороговоркой вдруг выдал Виктор. И вдруг у него закружилась голова. Зато Мари рассмеялась. - Я нормальная! Но я буду защищать своего брата всю жизнь. Я защищала его в пять, отбивала от хулиганов в пятнадцать, и никогда не оставлю его. Кацуки-сана, в смысле. Он настоящий, самый первый. У тебя, похоже, жар, - она поднялась с края постели. – Я запру тебя снаружи. Стучи, если надо в туалет. А с Маккачином погуляю, не переживай. У Виктора не было сил спорить. Он весь вспотел – хотя его бил холод. Мари забрала ноутбук, его телефон и биту. - Снотворное дать? - Не надо… Снаружи повернулся ключ в замке: Виктор до сих пор занимал бывшую банкетную комнату, разумеется, у Мари имелись ключи от всех помещений. Виктор не сомкнул глаз и к восьми утра. Дрожь ударила в тело – и Виктор проснулся. Он ожидал кошмаров или что вообще не уснёт, но ему ничего не снилось. Впрочем, вполне возможно, он от усталости отключился минут на десять. Телефона нет, других часов в комнате – тоже. Дверь закрыта. Думать о вчерашнем дне не хотелось. Завтра приедет Юри – и что делать? «Юри, твоя сестра мне пассивно угрожала, я поеду в Россию». «Юри, я в ужасе и не знаю, что делать, скажи, как мне лучше для тебя поступить». «Юри, господи, что происходит, Юри!».. Виктор сел; голова раскалывалась. На тумбочке стоял завтрак, в котором чувствовалось рука Хироко: два тоста с приятной корочкой вместо риса, тонкие листы омлета, свёрнутые в маленькие аккуратные рулетики, чашка мисо-супа и чай – чёрный, а не зелёный. На полу сидела Мари, опираясь затылком на его постель. Без биты. Наверное. Виктор видел только её затылок. Он на всякий случай отодвинулся. - Сейчас полдевятого утра, если тебе важно. В восемь ты ещё шебуршался, будем считать, что ты не спал. Поешь. - А ты следила? - Ешь давай. Щелчок зажигалки. Мари снова курила в помещении. Аппетита у него не было, но Виктор не знал, какое место в схеме сестры Юри занимает мать. Хироко в любом случае не хотелось расстраивать, она всегда готовила с любовью. Давясь, Виктор проглотил один омлетик, который очень старался застрять у него в глотке. Мари закинула ногу за ногу. - Мама в детстве нам рассказывала сказку, - вдруг затянула она, - что раньше это были не источники, а дом ниндзя. Ю-топия очень старая… и уж не знаю, как на счёт ниндзя, но тут есть много подвалов. Секретных переходов. Камень толстый, всякие рычажки… - Запрешь там свидетеля? Виктор хлебнул чая. Мари его проигнорировала. - Разумеется, что тоже старое и, по большей части, работает через раз. Мама запрещала нам там играть, уже жалея про свои сказки, но мы играли. Мне было двенадцать, Юри шесть. Он спрятался от «вторжения» в какой-то яме, и у него заклинил рычаг. Крохотная коробка, он даже не мог вытянуться во весь рост. Ни я, ни родители не смогли открыть дверь. Виктор выронил палочки. Юри. - Ешь. - Не могу. - Не поешь – я уйду. Виктор, давясь, залпом выпил мисо-суп. Солоноватый вкус был так же хорош, как и обычно, но его затошнило. Мари выдохнула дым, словно хранящий заложника огнедышащий дракон. Правда, в Азии же драконы добрые. Или нет? С Мари вон тоже непонятно. - У нас городок маленький. Спасатели ехали двадцать минут, а потом оказалось, что рычаг переломился, и им пришлось пилить каменную плиту, чтобы вытащить его. Она была достаточно толстой, чтобы не было слышно, как Юри плачет, и я сторожила место, чтобы не потерять его – а он даже не знал, что его не бросили. Юри просидел там пять часов. У родителей была истерика, а вот с Юри в итоге всё хорошо. Ну, мы так думали. Доел? - Кусок в горло, блять, не лезет. Мари развернулась и критически посмотрела на тарелку: пустая миска, два жалко обкусанных омлета. - Чай выпей. - Там яд? - Успокоительное, растительное, - Мари поджала губы и вдруг вздохнула. – Маме не понравилось, что я к тебе с битой приходила, - она села на кровати и поджала ноги. - О, так Хироко знает… - Конечно, знает, идиота кусок. Речь о моём брате и моей маме – идиот? Возможно. Виктор не ответил и посмотрел, как Мари затушила сигарету о его тарелку, но сразу же стала хлопать по карманам в поисках новой. Похоже, она нервничала. - Мы поняли, что что-то не так, только через несколько лет. Юри-кун успел завести Вик-чана, полюбить покемонов и совершенно не вырасти. Они сменялись с Юри… примерно одинаково, но сам понимаешь – дети. Фантазии, воображение. Сначала плачет, что мы забыли в поездку игрушку-Пикачу, затем успокаивается и тренирует скольжения… Только Юри-кун не растёт, ему всегда шесть лет – так и заметили после подозрения об отставании в развитии, - Мари судорожно выдохнула, и вдруг согнулась, закрывая лицо руками. – Это я виновата. Я его туда играть потащила. Для Юри-куна это так и осталось игрой. Все пять часов он прятался от неведомых врагов – вот такая игра. А мой настоящий брат просто спал. - Кацуки-сан? - Кацуки-сан. Он до сих пор того случая не вспомнил, - Мари резко отвернулась. – Хотя его тогда не Юри-кун звали. Эш – из мультфильма. Но сейчас уже улучшения. Они меньше разделены... ай, чего тебе объяснять. - Мари, мне очень жаль, - искренне сказал Виктор. Вероятно, успокоительное начало работать. Но та вдруг отреагировала агрессивно. - Что тебе жаль?! Что ты понимаешь вообще?! Ты хоть представляешь, каково скрывать такое, потому что у тебя вдруг два брата, и оба ревут, что боятся быть психами?! Потому что он хочет кататься, и всегда хотел – а с психическими отклонениями кто выпустить его на мировой лёд?! Представляешь, а?! - Тогда зачем ты мне вообще всё это рассказываешь?! Ударила бы, прогнала! – внезапно вырвалось у Виктора. – Что тебе стоит, я не стал бы сопротивляться, и вообще… - Потому что мой брат тебя любит! Удар в самое сердце, прям самурайским мечом. Разум мог паниковать – и можно был ему это простить после бессонной ночи. Только Кацуки-сан поправлял очки как Юри, улыбался и, говоря о нём, знакомо краснел. И Виктор цвёл от этого, хотя вдруг цветы обратились розами, поотрастив шипов. Мари дёргано попыталась закурить вновь, но её пальцы дрожали. Неожиданно для себя Виктор подался вперёд, отнял зажигалку и помог ей удержать огонёк. - А ты… откуда уверена? - Записи видел? Это чтобы отслеживать периоды его провалов. Психиатра мы нашли хорошего, в столице. Против тревоги и депрессий у него есть таблетки. Кацуки-сан – мой первый и настоящий брат, и он главный. Я смотрю все его записи, и если замечаю слишком много пробелов, то так можно предупредить рецидивы. - Рецидивы чего? У такой болезни они вообще есть? - Только не называй это при маме болезнью… Мама для себя решила, что он просто очень особенный. - Рецидивы чего, Мари? Он теряет контроль? - Можно и так сказать. - Можно сказать или так и есть? - Заткнись, Виктор. Виктор заткнулся. Виктор, ты тут мешаешься в нашем мирке, и все были в панике, когда ты припёрся. - Я бы тебя всё равно выгнала. Кацуки-сану я бы объяснила. Может, даже правду объяснила бы. Что ты испугался и… - Я не испугался. - Лжёшь, - Мари уверенно кивнула. – В общем, Кацуки-сан понял бы. Но, во-первых, мама против. А во-вторых, ты всем четверым по-своему нравишься. Не просто ж так Юри-кун именно пуделя завёл. - Четверым? Там было трое. Мари легла на постель поперёк, болтая ногами. Виктор подумал о том, как взмок в ожидании утра: в комнате скоро будет неприятно пахнуть от смешанного запаха пота и сигарет. Окно открывалось плохо, Хироко просила этого не делать. - Мари. Почему четверым? - Заткнись. А не то вообще ничего рассказывать не стану. Окей-окей. Заклей себе рот скотчем, Виктор. Душу и сердце закрепи степлером – не то сбегут. - Когда появился Юри, мы точно не знаем. То есть, он уехал в Детройт, а через два месяца нам позвонил его лечащий врач и сказал, что у него ухудшения. Тех, кто считал, что чуть скованному японцу с частым лишним весом на катке не место, оказалось много… Их, конечно, выгнали за травлю. Только было уже поздно. - Почему у него швейцарский акцент? - Потому что он швейцарец. Изначально называл себя Лукой. Из-за него все записи на английском. Кацуки-сан поддерживает контакт. - На Криса похож… - Похож-похож. И катается здорово – первое взрослое золото выиграл. Только мой брат потом на лёд не выходил. - Ни разу?! - Не знаю, - она равнодушно пожала плечами. – Только на тренировки. Он комплексует, считает, что ему не хватает артистизма… А у Луки его навалом. То есть, уже у Юри. Не называй его Лукой, договорились? - Подожди, Мари! – Виктор навис сверху, схватив её за плечи. Женщина поморщилась. – Ты хочешь сказать, что все выступления, всё его катание… - Да. - И все соревнования… - Да. Хотя после смерти Вик-чана Кацуки-сан потерял на время контроль над Юри-куном. Он был слишком расстроен. Знаешь, он с двойных падал, но для ребёнка хорошо откатал, верно? - Это не повод для шуток! - А я прям смеюсь, - саркастично прошипела она. - Отпусти, ненормальный. Виктор отпустил. Юри обнимал его после каждого проката. Смотрел ему в глаза, катался для него… Юри ли? Юри это Кацуки-сан. А он не катается на соревнованиях. Лёд их связал. Ради льда – он приехал, его катание - Виктор увидел и сорвался на другой конец света. Виктор хотел поцеловать его золото, а потом поцеловать его – желательно на камеру, чтобы видел весь мир… Эй, да, я Виктор Никифоров, я влюблён так, что сейчас улечу! Только Кацуки-сан, похоже, никогда не выигрывал золота. И лгал ему об этом всё это время. Теперь была очередь Виктора утыкаться в свои ладони. Глаза защипало, ведь всю любовь он выражал катанием, но он давил на веки, чтобы не заплакать перед его сестрой, и часто-часто сглатывал. Перед ней – ни за что. Их первый поцелуй был после проката на соревнованиях. Но их – это чей? Внезапно кто-то робко тронул его волосы. Вздрогнув, Виктор поднял голову, и с трудом не ударил Мари по ладони. - Виктор… я точно не знаю… Он не рассказывает совсем уж личные вещи. Спроси у него сам, если дождёшься. Быть может, с тобой он выходил сам… считал это важным… Прищур, волосы назад. Сексуальность и жар – через лёд и коньки. Это Юри. Не Кацуки-сан – другой совсем. Как вообще можно такого не заметить?! - А он захочет ответить?.. – вместо этого произнёс Виктор. - Я не знаю. - А ты решила, что я могу его дождаться? - И это не знаю. То, что Кацуки-сан решил не кататься, никогда не было нашей самой большой проблемой. Он трудолюбивый, а Юри гениальный. Зато тело у них общее. - Ты хочешь мне сделать лучше или хуже? Хотя хуже некуда, согласен. Юри – не Юри. А Юри, который ближе всех к его Юри, возможно, ни разу не катал его программы, и передавал его указания через видео тому, гениальному. Тьфу. - Ты так в этом уверен? - В чём? - Что хуже некуда? - Не знаю. Мари поджала губы. Виктор уткнулся в свои колени. - Ты спрашивал, кто четвёртый, - вдруг сказала она. – Я тебе покажу. Мы его, к счастью, редко видим. Терапия Кацуки-сану действительно помогла держать всё под контролем. Правда, вы приехали и едва всё не испортили. - Что я ещё сделал не так? - Не ты. А кто там ещё? Юра что ли? Только не говорите, что Юра умудрился навредить так, что стал травматическим событием… - Четвёртый – психопат. Мы тут о нём помалкиваем. Пойдёшь? - Куда? - В мою комнату. Записи с ним сохранены у меня. Виктор подумал об этих восьми месяцах, и ещё о многих-многих месяцев до, когда раз за разом он пересматривал фото их танцев, их смеха, их веселья; кто, интересно, был с ним тогда пьян и держал за талию? Целыми днями он мечтал о встрече, а чемодан был наготове едва ли не с того Гран-При… Юри красиво откатал его программу. Только который Юри? - Я пойду, - Виктор устало поднялся с постели. - Ниже пасть уже некуда. Я залез в чужой ноутбук, увидел, что увидел, ты мне угрожала, и к тому же… - Поверь, есть куда, - тихо произнесла Мари. - И тебе это не понравится.