Кацуки-сан

- Ты же говорила, что мы пойдём к тебе в комнату?.. - Сначала я тебе кое-что покажу. Кажется, мама Юри не лгала, рассказывая детям сказки: второй пролёт подвалов всё тянулся, а Мари гремела загадочными ключами от вполне современных замков. Часть помещений использовались как кладовки, где-то мелькнул генератор – у моря обычное дело; но в остальном пыль и запустение царили в этих помещениях. Если Мари всё же решила его убить – Виктор не будет сопротивляться. Его крики о помощи всё равно никто не услышит. У Кацуки барахлил фонарик, а в какой-то момент протянутые провода электрических лампочек кончились. Она стукнула им у какой-то двери, и только после этого батарейки встали на место и стали делать свою работу. А затем толкнула эту самую дверь и впустила луч света вперёд. - Проходи, что стоишь? - Сама как думаешь?.. Каменные стены: старые, непробиваемые. Темные пятна на стене, на полу. Мотки верёвок, рваных и нет. Царапины на деревянных балках светлели в луче фонарика, который вновь начал мигать. Шарах – Мари стукнула им снова, а после вдруг резко толкнула в спину. Виктор шагнул в комнату и едва не упал. - Это помещение звуконепроницаемое. Мы глубоко под землёй… но на всякий случай под полом есть звукоизоляция. Тут можно делать что угодно – никто не услышит. Точно убьёт. Но Виктор чувствовал только сухую апатию. - Ты такой спокойный, - подметила Мари. - Я не спал больше суток, - Виктор пожал плечами. Хорошее вышло объяснение. - Четвёртый появился почти одновременно с Юри, - свет фонарика заплясал по стенам. В балке нашлась дыра. В другой – содранная краска, похоже, зубами. - Детройт не самый безопасный город. Не в плане преступности – он просто пустой. Люди уезжают. Но мой брат слишком долго пробивался туда к хорошему тренеру, хотя мы боялись, что из-за новой обстановки появятся другие личности. - А этого достаточно?.. Виктор приложил ладонь к продольным царапинам. Одна, две, три, четыре, пятая в стороне. Ногти. - Со временем заболевание может прогрессировать. Может, мы просто боялись. А Юри было всего пятнадцать. - Разве? - Он поступал заново спустя год, - фонарик мигнул, Мари ругнулась. – Да чтоб тебя… - И что случилось? - Бродячие собаки. Свора, его хотели разодрать. Больница, американская реанимация, перевозка в Японию… Американские полицейские. Знаешь, сколько мы им денег дали? Ю-топия едва не обанкротилась, кредиты брали. - Дали за что?.. - Ты когда-нибудь видел оторванные от тел собачьи головы? А вот я в полицейском отчёте видела. Родителям этот отчёт не привезла, и Юри не показывала. Кацуки-сан этого бы не перенёс. Но оторваны с мясом так, месяца три не спала… Виктор резко зажал рот рукой. Его затошнило: от отсутствия голода, от отсутствия сна, от мерзкого воспоминания, как в одном районе Питера в начале двухтысячных как-то устроили отстрел собак, а вот тела убирали далеко не всегда – и они гнили прямо на улице. Мари цинично цокнула языком. - Кацуки-сан назвал его Темным. Они все его боятся – и правильно делают. Темный больной ублюдок, хотя Юри большую часть времени его контролирует. Могу показать тебе меньшую часть, чтобы ты испугался тоже, собрал чемоданы и уехал. - А ты боишься его? - Я его сестра. - И Темного тоже? - Я его сестра! – Мари шагнула ближе. – Не знаю, как делают в твоей стране, но в моей старшие сёстры защищают младших неразумных братьев, которые боятся самих себя и месяцами справляются с приступами тревоги – и побеждают их! Она шагнула назад и тихо выдохнула. - Я купила биту, - негромко и спокойно произнесла она. – Но даже наша мама не будет от тебя такого требовать. Темный опасен – ты узнаешь это и уедешь. - Не уеду. - Лжёшь. Виктор мог бы ответить, что это они ему лгут. Что лгала Мари, в глаза улыбаясь, лгала милая Хироко, кормя кацудоном и ласково позволяя помочь в Ю-топии, лгал Тошия-сан, со смехом принимая в своём доме, и лгал Юри – Кацуки-сан?.. То есть – на что они все рассчитывали? Что он наиграется и уберётся от их жизни подальше в Россию? Что Кацуки-сан: кажется, умный, кажется, разумный, но только кажется, не более того, разумеется - будет прятаться всю жизнь? Или он сам собирался Виктора бросить? Но если бы Виктор сказал что-либо из этого вслух, Мари бы уже ничего не стала рассказывать и захлопнулась бы, как шкатулка с секретом. А пока они, все секреты, лились на него водопадом, и Виктор готов был задохнуться в их потоке. Мари повела обратно. Виктору стало очень холодно в этих подземельях. Спальня Мари не была похожа на комнату Юри. Во-первых, здесь имелся обычный компьютер: в Ю-топии Кацуки вела учёт всех расходов, - во-вторых, куда менее всё аккуратно, в-третьих, в иной ситуации Виктор бы удивился почти аскетизму помещения. Надавив ему на плечи, Мари усадила в компьютерное кресло, впихнула в его уши наушники и пнула ногой где-то внизу. Загудел системник, и женщина быстро застучала по клавишам. Мари оказалась куда менее беспечной. По пути к нужному файлу Мари набирала пароль три раза, хотя не боялась, что Виктор его увидит – всё равно на японском. Виктор и не смотрел даже. Зато он успел разглядеть на месяц. Апрель этого года. - Я снимала это для Кацуки-сана. Он просил всё отслеживать. Мари чуть отошла. Клик. Крик ударил по ушам так, что Виктор на миг зажмурился. А когда открыл глаза, то предпочёл бы им не верить. Комнату он узнал – но какое дело до окружения? Юри выл и орал, вырывался из пут верёвок, которыми крепко удерживали его на стуле. Мари удерживала брата, за грудь перехватив знакомой уже битой, а тот впивался ногтями в её руки – текла кровь, проступали синяки. Шоколадные глаза Юри не налились алым, то красивая лишь метафора для глупых книг, но стали чёрными, будто чёрные дыры – так расширились зрачки, настолько жестоким стал его взгляд. Юри вопил, пытаясь кусаться – вопил по-японски. Виктор ощутил всю тяжесть земной тверди на своих плечах. Виктор даже по-японски различил собственное имя. - Что он говорит? - Это так важно? Темный чудовище. - Что он говорит?! - Что вырвет глаза Юрию Плисецкому, чтобы он никогда не приближался к тебе. Кацуки-сан беспокоился, что ты уедешь – и ему, и Юри нравилось, что ты «их» тренер. Темный тоже забеспокоился. - Это… - Юрио, кстати, повезло, папа его в дверях поймал. Можешь не сомневаться, что Темный это сделал бы. Он изначально даже говорить не мог. Чудовище, неправда ли? Хорошо, что Юрио больше не лез к вам. Мари говорила устало. Виктор вспомнил, как в какой-то момент она перестала закатывать рукава фирменной одежды Ю-топии и несколько дней ни она, ни Юри не ходили в баню, отмахиваясь занятостью. Юри. Чудовище на экране визжало и пыталось сломать руку родной сестре. Не будь тварь связана – наверняка бы преуспела, болезненно ревнуя Виктора ко всему миру, и сбежала бы, и убила бы мальчика, которому исполнилось тогда пятнадцать месяц назад. Юри. Тёмный всё орал. И Виктор тоже заорал, сбросил наушники и оттолкнулся ногами так, что стул на колёсиках врезался в кровать. Он схватил ртом воздух. - Юри! - Это не Юри. - Юри не чудовище… - Это не Юри. А Юри – не Кацуки-сан. У меня много братьев, как видишь, - Мари замолчала. – Хотя брат его снова «запер». Он хотел проиграть здесь у нас, в Хасецу, чтобы вы оба уехали и были в безопасности. Но ты ведь не уехал бы, верно? Идиот. Виктор не отозвался. Тишину нарушало лишь его хриплое дыхание. Темноту – светящийся экран ноутбука, на котором смазалось искажённое безумием лицо любимого Юри. Любимого. Да за что оно так… - Я звоню брату. - Мари, стой! Мари схватила телефон, увернулась от его ладони и выбежала в коридор. - Я звоню ему сейчас же! Ты всё равно испугался. - Но кто бы не испугался?! Мари, пожалуйста! – Виктор всё же схватил её за руку и упал на колени, запнувшись в коридоре. Подниматься не стал. - Пожалуйста… Дай мне встретить его в аэропорту… Дай мне… Виктора затрясло от страха. Напряжение последних часов вырвалось наконец-то. Он уткнулся в живот невысокой Кацуки и разрыдался. Мысли смешались в клубок ядовитых змей, которые кусали друг друга, совершая групповое самоубийство. Отличный план. Лучший выход на свете. Маккачина жалко только. Почему-то Мари не оттолкнула его. А принялась тихо гладить по голове. Юри влетел в его объятья, и Виктор словно поймал крохотное теплое солнце. Мари принесла снотворное на ночь, поэтому он проспал тринадцать часов; Маккачин утащил на прогулку, и целых два часа Виктор гулял вдоль океана, любуясь волнами и слушая музыку, потому что погода была просто чудесной; Хироко, во взгляде которой лишь мерещилась тяжесть вины, накормила обедом: фирменным кацудоном, большая порция, с домашними сладкими моти на десерт, - и вызвала такси до аэропорта. Можно было представить, что всё это страшный сон. Ведь тринадцать часов сна – что только не приснится, верно? Можно было придумать, что он переволновался из-за Маккачина, а потом насмотрелся страшных фильмов, и обо всём забыть. Можно было забыться как угодно, но только дома этому Кацуки-сану, который так трогательно и решительно просил быть его тренером всю жизнь, Мари всё расскажет. И тогда ни один из Юри ему этой лжи не простит. - Мой сын особенный, Виктор, - Хироко вздыхала и ласково держала его за руку. – Мы поймём, если ты уедешь. Но он так сильно расстроится, Виктор. Хироко раньше не называла его полным именем. - Никто не захочет быть с психически больным, а ты идиот, не представляющий, как тяжело нам с ним быть. Но мы ему семья, а ты вообще иностранец, - Мари была резкой, хотя подавала ему бумажные салфетки, а биту не вытаскивала. - Причём тут то, что я иностранец? - Потому что гайдзины никогда ничего не понимали, иностранец. Сморкнись уже, а? И уезжай в свою Россию. Мы справимся. А тебе оно не надо. И Юри тоже не надо. Виктор сморкнулся. Мари больше не казалась такой опасной. Пальцы Юри впивались ему в плечи. Возможно, Кацуки-сана – скорее всего его. Виктор поднёс их губам и поцеловал. - Это как предложение руки и сердца, - сказал он. А что ещё он мог сказать? Юри стиснул его только крепче и незаметно поцеловал в ухо. Его очки врезали в плечо, страшно мешались. Виктор до сих пор от усталости почти ничего не чувствовал. Страшно болела голова после снотворного. Но, кажется, он принял решение. Подняв Кацуки-сана за пояс, он слегка покружил его прямо в аэропорту. Юри был абсолютно счастлив Виктору, живому Маккачину, финалу Гран-При и дозволенной диетой тарелкой кацудона. Все помалкивали, смотрели-смотрели на Виктора, а Виктор только подкладывал ему в тарелку самых вкусных кусочков праздничного ужина. Это был Кацуки-сан, правда. Мари шепнула на ухо. Ладно. После ужина Юри потянул в свою комнату за руку. Он расслабился, и раньше бы Виктор сказал, что ему не терпится рассказать технически, как прошли соревнования. Или не терпится поцеловать, утянуть на кровать и заняться любовью. Юри оказался таким смелым в постели, падким на эксперименты, страсть, горячие поцелуи, идеи и пару раз согласился на взбитые сливки... Но лучше об этом не думать. Виктор аккуратно притворил за собой дверь. Он был почти уверен, что Мари будет подслушивать, но ему было всё равно. Юри ещё что-то говорил, но Виктор уже всё пропустил мимо ушей. Вдох. Выдох. Ладно. - Кацуки-сан. Юри обмер. Сразу стало понятно, что он всё понял. Плечи его замерли в скованной и неудобной позе. Кулаки сжались. Виктор представил, как полил свои мосты бензином и поджёг. Правда, бензин лучше взрывается, чем горит. - Нам надо поговорить, Кацуки-сан. Юри медленно развернулся. «Кацуки-сан», - мысленно поправил Виктор сам себя. - Не хочу спрашивать «как», - Кацуки-сан осторожно поправил очки. – Когда? - Позавчера. - А, ноутбук. - Юри. - Я не Юри. - Разве это всё равно не твоё имя? Кацуки-сан замялся и обхватил себя руками. Виктор узнавал и не узнавал каждый его жест: его открытая душа, оказавшаяся одной из душ, тихо и плавно от него закрывалась. - Моё. Но я не привык… какая разница? Зачем ты это сделал? - Юри… - Я не Юри! – он скривился и в три шага заставил Виктора врезаться в дверь спиной. – Зачем ты это сделал?! Всё же было хорошо! - Успокойся, пожалуйста! – Виктор схватил его за плечи. – Успокойся… успокойся… я люблю тебя… - Не меня. - Кацуки-сан, я люблю тебя… - Ты не прав… нет… Юри начал отходить. Виктор принялся наступать. - Ты не слышишь меня? Неужели это для тебя ничего не значит? Или это был не ты? Кто был в Китае? - Я, но… - Так ты всё же катаешься?! Ты был не рад? - Рад, но… я тогда так злился на тебя, мы запутались… Виктор, подожди… ты ничего не понимаешь… В фильмах такое оканчивается поцелуем; в хороших фильмах это можно даже превратить в комедию. Виктора несло по волнам, и в них он подобно утопающему цеплялся за соломинки прошлое. Если Юри его любит – они справятся же, верно? Любовь всё победит. - Нет, не надо… - Кацуки-сан… - Виктор, нет! – Юри с силой толкнул в плечи. – Я даже ни разу не спал с тобой! Кацуки-сан – не Юри – отлетел к стене, закрывая лицо руками. Виктор остался посередине комнаты, и не мог ни дышать, ни сдвинуться с места. Ещё, Виктор. Поцелуй меня, Виктор. Они много занимались сексом. Влюблённые так делают – падают друг другу в объятия, сжимают руками, целуются горячо. С тобой так хорошо, Виктор. Давай переплетём пальцы, ага, прямо в этой позе, Виктор. Виктор был уверен, что занимается с Юри любовью. Кацуки-сан назвал это «спать с тобой», да и он всё равно этого не делал. - Ты обманывал меня, - тихо сказал Виктор. - Виктор… - Обманывал. Не стоило было, если сам не готов и… Внезапно Юри решительно снял очки, шагнул вперёд и обнял его за шею. Виктор вздрогнул, а Юри уже целовал его. Обхватив ладонями лицо, он мягко сминал его верхнюю губу, нижнюю, трогал языком – прям как Виктору нравится, и глаза его закрылись сами собой. В голове Виктора не было переключателя – и его всё равно уносило, влекло… Глаза закрылись сами собой, и он жадно обнял Юри за талию. Он же решился остаться. Он так его сильно полюбил, господи. Кацуки тепло и жарко выдохнул ему в рот. - Это ты так извиняешься? – пробормотал Виктор. - Вроде того, сладкий… - Юри снова его поцеловал, а руки сами собой зашарили по его лопаткам и пояснице. Красивый акцент. Швейцарский. - М-м… Юри! Виктор отшатнулся от него. Юри поглядывал исподлобья. - Ты таким не хочешь меня? - Таким это каким? – аккуратно спросил Кацуки, а акцент куда-то исчез. Проклятье. Хотя есть Мари в соседней комнате. А он портит Кацуки-сану жизнь. Взгляд упал на русско-японский разговорник; Юри смеялся, покупая его, и они часто дурачились им в свободное время. Виктор метнулся к нему и быстро переписал первое попавшееся слово из середины на бумажку из блокнота. Он постарался как можно аккуратней скопировать сложные иероглифы. - Прочитай, что здесь написано! Давай. - Э… у тебя такой непонятный почерк…. - Читай. Юри помялся двадцать самых напряжённых в жизни Виктора секунд. Ещё немного – и по спине градом бы хлынул холодный пот. Но вдруг японец фыркнул, убрал волосы назад и отобрал бумажку. - Ладно-ладно, не могу я это прочитать. Виктор шумно выдохнул. - Привет, Юри. - Привет, Виктор. - Где Кацуки-сан? - А тебя это волнует? Тебя и я устраивал. - Разве? Юри изогнул бровь. С почтительного расстояния от этого незнакомца Виктор проследил, как он пробежался кончиками пальцев по точёной шее: линия засосов на сонной артерии была ещё несколько ночей назад, - коснулся губ и весело подмигнул. - Господи. - Ты верующий? - Не в том дело… - Трахаешься отлично. Мне, во всяком случае, нравится. - Заткнись. - Фу, грубо. Сам виноват. На Кацуки-сана нельзя давить. Он сам ушёл – а пришёл я. - Сейчас или вообще? Юри пожал плечами. Или Лука пожал плечами, если Виктор правильно запомнил, хотя это нельзя произносить. - И сейчас, и вообще. - Мы часто общались? - Да не особо. Но ты ничего, да… о, чёрт, Кацуки, ты совсем что ли… Юри зажмурился, вжав ладонь в глаза. Виктор замер, не понимая, что происходит. Кацуки осторожно нашарил отложенные на тумбочку очки. - Прости, - тихо и вежливо произнёс он. – Я запаниковал. Уходи. - Кацуки-сан… - Уходи, Виктор. Это ни к чему хорошему не приведёт. Я только сильнее раню тебя. О чём он говорит, о чём он думает?.. Виктор понял, что умрёт, если уедет – несмотря ни на что. - Юри… - Поезжай в отель. Маккачина можешь оставить… ему тут хорошо… эм… и Виктор… - Я заберу. Юри? - Прости меня. Соврать бы, что он не сердится и всё хорошо. Но, наверное, с них хватит любой лжи, хотя Виктор и вправду не сердился. Чувство было иным – маленькое предательство. На одну личность из четырёх. - Я не знаю… - Мне надо всё обдумать, - Кацуки-сан быстро перебил его, словно решил, что прозвучавшее прости – страшная глупость. - Спокойно. Одному, - он поджал губы и отвернулся. – Нет, нам надо всё обдумать. - Ладно. Виктор почти сказал, что он уже всё обдумал. Если бы это «мы» хоть как-то касалось его.