Without you I'm nothing...

Они живут в том веке, когда медицина развита настолько, что хотя бы в теории возможно практически что угодно. И она не имеет рака, свиного или птичьего гриппа или еще чего почти не или малоизлечимого. Но все технологии врачевания не могут сделать малости — достать из нее эту штуку.

Нет, серьезно. Ведь ампутируют же конечности. Почему так же нельзя с душой? Ведь даже именно физически больно до слез, и это... Это не собирается даже делать вид, что прекратится.       Впрочем, чего она хотела? Сама признала, что большая часть ее существа, часть, где был он, умерла. И, как и все некогда живое, сейчас эта часть гниет.       Нет никакой последовательности, в которой цветное размывается в серое, а затем вместе с белым чернеет. Нет вообще... Ничего. Лишь пустота и гниение.       Иные заливают подобное состояние алкоголем или же насильно окружают себя шумными компаниями и прочими увеселениями, измываясь над собой в садистском расчете на то, что станет легче. Что фальшивые насквозь смешки со временем превратятся в настоящие.       Хелена не питала таких иллюзий. Как не верила в то, что время все исправит. Что сможет?.. Цель. И таковая нашлась.       Перегнивший кусок разложился окончательно, но, все также не найдя для себя выхода, от безысходности начал меняться.       Что способно породить нечто сломленное и уничтоженное? Ничего хорошего. В ее случае — жажду мести.       Просто в какой-то момент в голове возникло осознание того, что у дальнейшего существования в принципе может быть лишь один смысл. И он в том, чтобы уничтожить. Стереть с лица земли тех, кто отнял у нее жизнь.       И Бертинелли, пусть не рывком — сказывается слишком долгое время, проведенное в одном положении — садится на постели. Смысл намечен. Теперь нужны средства для достижения.

***

      Она никогда и не думала, что это будет легко.       В конце концов, почти каждое дело сложно в первый раз. Так с чего вдруг должно быть иначе с убийством?.. Хелена уже зашла слишком далеко, чтобы пойти на попятную. Да и куда?..       И палец твердо жмет на курок, снова, снова, снова, пока мужчина перед ней не падает замертво.       Не то, что плечи, вовсе вся фигурка, впрочем, вздрагивает, тупо глядя на "результат трудов", коим являлось мертвое тело, да растекшая вокруг лужа крови. Но следом взгляд скользит выше, замирая на стене со следами от пуль. Слишком много. Для почти статичной цели — вовсе непозволительно. В следующий раз необходимо сработать чище.

***

      Эмоции имеют обыкновение изглаживаться в случае ненадобности и неиспользуемости. Так было со страхом, с мешающей меткости дрожью, с комком ужаса в горле... А вот с яростью не получилось справиться, да и пыталась ли?..       Она жила ненавистью, брала из нее силы на каждый новый день и вовсе вздох, взамен холя, лелея и подпитывая свою жажду, как садовод — редчайший и оттого ценный хрупкий цветок... И без того внутри напоминая саму романтизированную версию Ада, горящее не хуже костров нутро получает подпитку. Которой оказывается уже слишком много, чтобы сдержаться.       Людей по определению не так уж многое отличает от животных. Вот и сейчас, нечленораздельный звериный звук, рвущийся изнутри от усилия снова и снова, напрягшиеся до того, что сводит, пальцы на мужской шее, и... Неожиданно для самой Бертинелли раздавшийся хруст, после которого Салватти безвольной сломанной куклой падает на пол. Она никогда и не думала, что сломать шею – так легко, но...       Ярость замирает, вновь заточаясь под замок в виде хрупкой фигурки. Убьет. Точно так же убьет их всех, одного за другим, до тех пор, пока не останется только отец...