Больше не один

Чайник зашумел и щелкнул. Кипящая струя воды ударилась о дно кружки, заставляя легкий пакетик всплыть, и Лоуренс раздраженно придавил его ложкой. Позади шумел телевизор: отец никогда не пропускал утренние новости. На этот раз безликая девушка бесстрастно вещала о разбое, прошедшем этой ночью в районе, где живут меченые — подожгли несколько машин, разбили витрины магазинов и исписали асфальт надписями «простая жизнь для простых людей». Пятеро меченых ранено, двое мертвы, и вот уже в утреннем выпуске новостей на весь экран лицо одного из сенаторов, тоже меченого: на тыльной стороне каждого запястья по трехконечной белой звезде. — Нарочно ведь руками размахивает, воздушник чертов, — цыкнул отец, отпивая кофе. Перед ним стояла пустая тарелка из-под овсянки. — Двое людей погибло, Каин, — укоризненно произнесла его жена. — Как таких ублюдков земля носит? — Захотели бы — отбились, — махнул тот рукой. — Меченые гораздо сильнее нас. — И на нас бы потом все шишки попАдали, — хмуро отреагировала Лисия, поднося ко рту вилку с наколотым кусочком омлета. В ее голубых глазах чернели пятиконечные звезды видящей. Каин на это ничего не ответил и вновь полностью погрузился в репортаж: в городе объявили двухдневный траур. Лоуренс в разговор не вступал и молча доедал омлет, с шумом отпивая несладкий зеленый чай. Ему не нравились подобные утренние беседы: его отец не любил меченых, хотя женился на Лисии, и был счастлив, когда его сын родился простаком. Лоуренс уткнул черные глаза — такие же как у отца — в тарелку. От его зрачков расходились пять лучей, и это было их общей с матерю тайной. — Я пошел в универ, — ложка со звоном опустилась в пустую керамическую миску. Она оторвала взгляд от экрана и перевела на него. — Ты дз сделал? — строго спросила, чуть хмурясь. — Ма-ам, — протянул он, смотря на нее усмехаясь. Та приподняла бровь в ожидании ответа. — Да сделал, сделал, — не моргнув глазом солгал он. — Вот и хорошо, — расплылась она в улыбке. — Поцелуйчик на прощание. Он перегнулся через стол, чмокнул ее в щеку; отец потрепал его по темноволосой голове, пожелав удачного дня. — Сумку не забудь! — крикнула Лисия. — Да помню я, — ответил он уже из коридора. Входная дверь захлопнулась за его спиной. Исторический факультет был самым малолюдным в их университете, но при этом самым знаменитым, потому даже перед первой парой в их аудитории толпилось несколько чужих студентов, у которых занятие должно было пройти в соседнем помещении. Как только Лоуренс уронил сумку на скамейку и приземлился рядом, до его ушей долетели разговоры о произошедшем ночью, что несколько раздражало, потому что промывание костей всем известным меченым в университете было не самой лучшей темой для разговора в такой день. Рядом приземлилось тело, развалившись на скамейке, раскинув ноги-руки в стороны, перегораживая половину прохода. — Здоров, — коротко поприветствовало тело Лоуренса. — Слышал, что ночью случилось? Лоуренс скосил на него глаза, немного удивленный его появлением. Длинный, рыжий и надоедливый — если описывать в трех словах. — Ты можешь выбрать другую тему для разговора, Зиг? — отозвался он, поворачиваясь к другу детства всем корпусом. Тот закинул руки за голову. — У меня там бабушка живет, вообще-то, — скорчил он гримасу. — Как-то стремно, что из-за меченых машину ее соседа снизу подожгли. Зиг и сам был меченым, Темным, Лоуренс видел это, хотя ни разу не замечал, где находятся его звезды. И это при том, что они знали друг друга с его четырех или пяти лет — Зиг был младше на два года, поступил только этой осенью — и всю жизнь прожили бок о бок в соседних подъездах, а метки Темных не самые незаметные: два перекрещенных черных треугольника. Но они никогда не поднимали эту тему, Лоуренс тоже не упоминал, что он видящий, и только надеялся не проколоться до того, как они раскроют друг перед другом все карты. Дверь в аудиторию распахнулась: в кабинет вошла главная причина, почему исторический факультет был известным на весь универ. Причина шлепнула по заднице оказавшегося рядом парня, подмигнула его собеседникам и уселась за первый ряд, демонстративно снимая с рук кожаные байкерские перчатки: левую кисть украшали белые трехконечные метки. Лоуренс индифферентно следил за этим появлением. Айр был южных кровей, с оливковой кожей, широким, будто сломанным носом и темно-серыми глубоко посаженными глазами. Он был меченым и не скрывал этого, наоборот, выставлял на всеобщее обозрение с первого дня, наслаждаясь реакцией. Недовольные его поведением через месяц попривыкли и успокоились, преподаватели же намеренно занижали ему оценки до конца второго курса, но того это не трогало. Лоуренс завидовал ему весь первый семестр: жить, не скрывая кто ты есть, иметь друзей, которые тебя не боятся, зная, что ты такое. А после первой сданной сессии открылось еще одно интересное обстоятельство: Айр оказался геем. Его сальные шуточки раздражали всех, и, когда ему в открытую задали вопрос, он лишь пожал плечами и сказал: «Ну да, я грязный гомик», — и с этого момента вплоть до конца второго семестра весь университет как на уши встал. Его бывшие друзья его гнобили, жестко, он отвечал и лапал обидчиков за задницу. Его пытались избить, но сами оказывались в травмпункте. Заявляли, что он колдовал, но свидетелей не было, а административному делу, которое на него завели за использование чар, даже не дали ходу за отсутствием внятного объяснения, в какой ситуации колдовство применялось. И уже на втором курсе Айр спокойно разгуливал по универу, светил неприкрытыми метками и выводил из себя парней, отпуская крамольные шуточки на грани фола, при их попытке задеть его заявлениями о его голубизне. — Я слышал, он как раз в том районе живет, — Зиг кивнул на первый ряд, где к Айру уже подсели несколько девушек. Несмотря ни на что он хорошо общался с противоположным полом и был дружен со старостой их группы — вроде, они еще в школе вместе учились. Лоуренс пожал плечами. — Ты чего пришел-то? У тебя сегодня даже первой пары нет. — Я перепутал недели. Не ржи, Рен, — фыркнул Зиг. — Так что с тобой посижу. — Какой ответственный студент, — иронично протянул Лоуренс. — Морской бой или балда? — Первое, — широко улыбнулся тот. В тот день было только две пары: третью отменили из-за болезни преподавателя, и Лоуренс наивно решил, что может остаться в университете на обед и поесть с Зигом. Однако, когда он спустился в столовую, там уже было не протолкнуться, Зиг скинул ему сообщение, что поест с однокурсниками, и он, сцепив зубы, пошел на выход, думая о предательстве и своей нелегкой голодной судьбе. На улице было тепло и солнечно — не типично для начала октября. У университета, как обычно, было много народу: кто-то стоял курил у входа, кто-то толпился на переходе, стоял гвалт, шумел город, хлопали крыльями птицы. Приладив наушники, Рен начал протискиваться мимо людей поближе к пешеходному переходу: он предпочитал видеть и транспорт, и светофоры. Солнце приятно грело лицо, через музыку донесся зубодробящий звук — переход разрешен. Он ступил на дорогу первым, чувствуя себя полководцем — еще одна причина, почему он любил стоять в первых рядах, маленькая слабость, о которой никто не знал. Визг шин и громкий гудок раздались внезапно. Он резко повернул голову: автомобиль не успевал затормозить, водитель, видимо, понадеялся проскочить на желтый мигающий. Лоуренс смотрел на несущийся на него бордовый многотонный внедорожник со странным спокойствием человека, еще не осознавшего всей ситуации. Он даже разглядел лицо водителя, вцепившегося в панике в руль. Он моргнул; машина проскользила мимо него еще на два корпуса и замерла. Стоявший на светофоре мотоциклист, вытягивавший вперед левую руку, снял шлем и заорал на него благим матом: — Ты, мать твою, совсем рехнулся как истукан стоять?! Звуки вернулись в мир внезапно, и Лоуренс осознал, что был оглушен собственным сердцебиением. Адреналин запоздало хлынул в кровь, пульс участился, расширились зрачки. Водитель выбежал из машины и принялся осматривать погнутый бок, а Рен медленно обернулся по сторонам, оценивая ситуацию. Автомобиль проехал в считанных сантиметрах от него — холодный поток воздуха все еще холодил кожу, черные следы шин были совсем близко от его кед. Толпа зашумела вокруг. — Ты там слышишь меня вообще, дебил? Вздрогнув, Лоуренс обернулся: мотоциклистом оказался Айр. Весь в черной коже, с щетиной на лице, он казался зловещим, сведенные к переносице густые темные брови и сжатые челюсти выдавали напряжение. Рен повернулся к чуть не сбившему его автомобилю и запоздало понял: Айр только что спас ему жизнь. — Это ты машину сдул? Айр прищурился. — Ты совсем идиот? — Ты! — взревел за спиной Лоуренса водитель. — Ты заплатишь мне за ремонт! Проклятый меченый, как вас только земля носит, я тебя засажу за колдовство, — он бросился на Рена, схватил его за грудки. Опешивший от такого напора, тот даже не сразу понял, в чем и кто его обвиняет. А когда осознал, что погнутый бок приняли за его рук дело, скрипнул зубами. — Слушай сюда, дядя, — он сбросил потные руки мужчины. — Флаг тебе в руки и барабан на шею, вон там, — он кивнул в сторону здания университета, — висят камеры. Я сам для тебя попрошу запись, хочешь? А знаешь, что они там увидят? Как ты летел на красный и чуть не сбил пешехода. За колдовство максимум — административка. А вот причинение смерти по неосторожности — это уголовщина. И это мы еще посмотрим, сможешь ли ты доказать, что это неосторожность, а не пьянство. А ну-ка дыхни. Дыхни-дыхни, нечего на меня так смотреть, — адреналин бурлил в крови, и его потряхивало, слова вылетали скорее от нервов, от кипящей внутри злобы на простых людей, но на мужчину подействовало: он отступил на шаг. — Что, не хочешь больше засадить меня? — наступил на него Лоуренс. — Проклятый меченый тебе тачку чуть погнул. Раз ты так говоришь, то, может, и в разбое вчерашнем тоже участвовал? А не ты ли тех парней забил до смерти? Может, это мне сдать тебя?! — его куда-то несло, и он явно это ощущал, но взрыв энергии требовал быть выплеснутым. — Да иди ты в жопу! Чокнутый! — выплюнул мужчина. — Чертовы меченые, помоги Великая! — пробормотал он и вернулся к машине. Та, взвизгнув шинами, тронулась совсем скоро. Толпа вокруг галдела. Раздались гудки клаксонов — пешеходам уже горел красный — и этот звук вернул Лоуренса на землю. Рядом затарахтел двигатель мотоцикла. — Так и будешь посреди дороги стоять? — голос через шлем доносился глухо. — Подвезти? Рен окинул его черную фигуру взглядом: когда он концентрировался, воздушники светились для него мягким перламутровым светом. Начали движение автомобили, медленно объезжая их, водители ругались и трясли кулаками через лобовое окно. — Черт с тобой, — Айр опустил стекло и тронулся, взревел двигатель, неприятно запахло выхлопами. Лоуренс обернулся по сторонам и, выждав пока хоть кто-нибудь остановится, пересек-таки дорогу.