Ночь прошла, будто прошла боль, Спит земля, пусть отдохнет, пусть. У Земли, как и у нас с тобой Там, впереди, долгий, как жизнь, путь. Роберт Рождественский.
— А мне плевать. Ты мой напарник. Беляев поджимает губы и отводит взгляд за плечо Леонова. Не хочет он смотреть ему в глаза, да и сказать тут нечего. Иногда нужно просто принять. Смириться, что ли, отпустить.Ну, не выйдет у него, не судьба! Хватит. Только вот Алексей как обычно другого мнения: он выжидательно изучает физиономию будущего Капитана "Восход-2". Лёшка-то знает — полетят оба. А Беляеву и приятно, и стыдно. Леонов моложе его, успешнее, ярче. Настоящий космонавт, настоящая гордость Советов, пусть до полета ещё дни, недели, месяцы. А что Беляев, так… дважды, трижды «не смог». И вот снова. Почему только он вбил себе в голову, что Беляев его единственный и лучший напарник, будто крестить с ним детей собирался. “Вот ты упрямый!” - так прям в сердцах. Но этому Леонову, ему ж что в лоб, что по лбу. — Равняйсь! — кто-то крикнул сзади, оба друга тут же развернулись к дороге. Едут, значит. Большие люди. — От судьбы не убежать, Лёша, - ставит точку Беляев. Как отрубает. — А я заднюю не дам. Вместе полетим, — бросает негромко Алексей; так уверенно, как будто уже был там, в космосе, и все видел; и так спокойно, будто сообщил, что чайник закипел. — Не убежать, говоришь? А это мы ещё посмотрим. А потом дал деру через поле, прямо к дороге. — Лёш… Лёша! — Беляев только и успел руку поднять, но Леонова уже и след простыл. — Да чтоб тебя… — Павел плюет под ноги и срывается следом.***
— Лёша, ещё воздуха недостаточно, Лёша!.. — Беляев ударяет по люку, эмоции через край. В желудке все свело. Не может же он наблюдать, как умирает его друг. Единственный, кажется, человек, который верит в Павла Беляева, и видит его как-то совсем по-своему. Привязался к нему как ребенок. А он тут стоит и смотрит, без разрешения Зари даже пальцем пошевелить не имеющий права. Леонов бы не стоял. — Лёша, ответь! — Павел не сводит взгляда с космонавта по ту сторону переборки. По хребту мурашки - а вдруг задохнется, кислороду-то ещё недостаточно! Погибнет же почем зря! Так страшно он глотает воздух, один в один рыба на берегу. Чертово давление, ну же, скорее, скорее… Сигнал. Беляев за мгновение добрался до Леонова. У того глаза открыты, голубые, чистые такие, как вода. И эти озера замерзают так быстро. Страшно. Господи. — А ну давай, — рычит низким голосом Павел, но никто его в целом мире не слышит, кроме, разве что, Бога. Беляев ударяет наотмашь по костюму напарника. — Давай! — ещё удар. Глаза все ещё неосмысленно глядят наверх. — Давай! — нельзя умереть вот так, в безвоздушном пространстве, примерив Восход как гроб. Не для того ты, Лёша, так упрашивал полететь с тобой. Не для того лез на второй этаж госпиталя с гирями в холщовом мешке, чтобы погибнуть тут. Всю душу же выел, чудила. — Давай! Последний удар по груди, и Леонов немедленно вдыхает. Со скрипом, с испугом. Руками барахтает, будто уцепиться пытается. — Пи**ец космосу, — вот и всё вместо вдоха. Беляев за это ему уже и подзатыльник готов дать. Вот же упрямый. Умереть удумал. Засранец. Ну ничуть он не поменялся, ни с начала полета, ни с первого дня их знакомства. Вообще, ни капли. — Ну, Лёш, ты даешь, - вздыхает Беляев, облокачиваясь на шлюз. И сказать больше нечего.***
— Ну что, повторить готов? — Леонов протягивает руку другу в приветственном жесте, улыбаясь как всегда искренне и просто. Солнце светит сбоку, отчего глаза у Лёши как из льдинок: прозрачные, светлые. Красиво. Беляев тоже растягивает сжатые губы в улыбку. — Конечно, только не с тобой, — отвечает он и пожимает протянутую руку. — Что ты там забыл? — Крышечку от камеры. Выбросил в космос, неудобно теперь. Оба смеются, сдержанно, как будто не уверены, действительно ли смешно. После того, как спасательная операция завершилась успешно, они виделись впервые. Оба красивые, в форме, с иголочки, а главное — живые. И готовые предстать перед целыми миром. — Спасибо, Лёш, — вдруг став серьезным, говорит Беляев. В глазах у него как будто воспоминание — оттуда, из космоса, когда он знал, что может не вернуться назад. И погибнет даже не по-человечески, Бог знает как… — Спасибо, что верил, — Беляеву ужасно тяжело говорить, он точно душу наружу выворачивает, но иначе не может. Леонов слишком многое для него сделал, слишком верил, слишком держался за него. И Павел знал, что обязан этому деревенскому парню жизнью. И долго носил это в себе, прежде чем, наконец, просто сказать. Лёша смотрит молча, медленно улыбаясь, расцветая. Глаза как ясное небо — мерцают в свете солнца, лучатся. Мальчишка, ей-богу, а не герой Союза. — Тебе спасибо, — отвечает негромко Леонов и вдруг порывисто обнимает напарника, от души. Он-то знал, что все получится. Это Пашка упрямился. — Ну всё, всё, хватит. — Так что, полетим ещё раз? На луну! — Отстань, Лёша. — В этот раз сядем в теплых краях. — Лёша … — И в шлюз обещаю вперед ногами заходить… — Нет… — Вот ты упрямый. Борщ не хочу, на луну не хочу… Две фигуры уходили дальше и дальше, становились все меньше и меньше, пока не исчезли совсем. А над их головами раскинул просторы бескрайний, но покоренный космос.