Отблески Песни

      Возвращаясь в стан врагов Кэналлийского Ворона, невозможно не упомянуть Эгмонта Окделла – и, конечно же, его супругу. Ничего по-настоящему плохого об Эгмонте, на самом деле, не скажешь. Просто слабый человек, за которого всю жизнь решали другие, а с этими другими фатально не повезло. В общем-то, как и Иноходцу, только старшему Окделлу, в отличие от младшего Эпинэ, не выделили сюжетной брони.       Самый известный персонаж подобного характера и судьбы в ПЛиО – конечно же, Джейме Ланнистер. Однако если учесть, что действия герцога Окделла-старшего привели к упадку всю его семью, то возникает явная параллель с дедушкой Джейме, отцом Тайвина, – лордом Титосом Ланнистером. В "Буре мечей" Киван рассказывает Тириону в темнице: "Наш отец был добрым и мягким, а его знаменосцы в открытую смеялись над ним. У нас занимали золото и не трудились его отдавать. При дворе отпускали шутки относительно беззубых львов. Даже любовница его обкрадывала. Эта вчерашняя шлюха позволяла себе носить драгоценности нашей матери!" Подробнее об этой связи и об истории Титоса в целом читатели Мартина узнали много позже, однако Камше хватило и "пылкой речи" младшего брата Тайвина. Хотя Эгмонт родных и общество так, как Титос, не эпатировал, встречаясь со своей любовницей-простолюдинкой по-тихому: как разболтала Луизе служанка Джоан, "Герцог, он не зря к Дженни, лесничихе здешней, ездил. Мы-то знали да молчали, не старый ещё, как не погулять от такой немочи бледной?"       А как, собственно, он оказался связан на всю жизнь с "такой немочью бледной"? По свидетельству Эйвона Ларака, Эгмонт женился при весьма драматичных обстоятельствах: "вдовствующую герцогиню разбил удар. …Я говорю об эрэа Эдит, матушке Эдварда Окделла… Надежд не оставалось, и умирающая потребовала, чтобы внук немедленно вступил в брак с достойной его девицей. Кузен подчинился". Луиза, конечно, на это цинично заявила: "Герцогиню удар уже хватил, так что можно было и поспорить", – хотя сама годами, стиснув зубы, терпела навязанного ей отцом мужа и даже не жаловалась – "не хотелось радовать маменьку своими бедами"! Даже в наше время много ли найдётся людей, которые в такой ситуации встанут в позу и заявят в лицо больной, что вправе сами распоряжаться своей жизнью? А если и найдутся – очень красиво это будет выглядеть? Для аристократии же, как в Кэртиане, так и в Вестеросе, и в нашем мире, брак по расчёту и чаще всего по выбору родни был чуть ли не единственно возможным вариантом. Если ещё позволяли выбрать наиболее приятного или хотя бы наименее неприятного человека, считай – тебе крупно повезло, и благодари небеса и родственников. А некоторые были особо переборчивы, как Окделлы – или Ланнистеры. Вспомним этот эпизод:       – …Молодой Волк женился на старшей дочери Гавена Вестерлинга.       Тирион не поверил своим ушам.       – Он нарушил своё слово? – изумлённо вымолвил он. – Порвал с Фреями ради... – Ему недоставало слов.       – Ради шестнадцатилетней девицы по имени Джейн, – подсказал сир Киван. – Лорд Гавен предлагал её в невесты для Виллема или Мартина, но мне пришлось ему отказать. Гавен сам по себе всем хорош, но он совершил оплошность, женившись на Сибелле Спайсер. У Вестерлингов честь всегда преобладала над здравым смыслом. Дед леди Сибеллы торговал шафраном и перцем и был почти столь же низкого рода, как тот контрабандист, которого держит при себе Станнис. Жену свою он привёз откуда-то с востока. Жуткая была старуха – какая-то жрица, по слухам. Её звали Мейга, а настоящего имени выговорить никто не мог. Половина Ланниспорта ходила к ней за лекарствами и приворотными зельями. Она, разумеется, давно уже умерла, и могу вас заверить, что Джейн – прелестное дитя, хотя видел её только однажды. Но столь сомнительная кровь...       И это говорит не Тайвин, который даже ненавистному младшему сыну-карлику поначалу прочил в жёны то дорнийскую принцессу, то дочь верховного лорда Речных Земель, а Киван, которому, в отличие от старшего брата, не чужды ни человеческие чувства, ни порядочность. Однако и для этого Ланнистера при оценке возможной невесты даже одного из младших сыновей происхождение решает всё. И неслучайно тут же после этого следует убийственный мысленный комментарий его племянника: "Тирион, будучи когда-то женат на шлюхе, не мог в полной мере разделять ужаса дяди перед женитьбой на девушке, чей прадед торговал гвоздикой".       А что рассказывал Эйвон о юношеской любви Эгмонта?       "Её звали Айрис Хейл… Они встретились весной 378 года и полюбили друг друга, но должны были скрывать свои чувства. Хейлы были богаты, но своё баронство получили в Двадцатилетнюю войну, а мать Айрис приходится родственницей Манрикам."       Манрики в глазах герцогини Эдит наверняка были в той же цене, что и Мэгги-Жаба для Кивана, если даже не хуже. И она не просто наложила запрет на брак внука с Айрис Хейл, как поступил брат Тайвина, а выдвинула ультиматум, чтобы тот, пока она жива, женился на "достойной его девице"…       Но здесь Камша, очевидно, поняла: если Эгмонта женили принудительно, то как его можно обвинять, что не любил жену и не был ей верен? Тем более если жена такая, как Мирабелла? С этим согласилась бы разве что Луиза, для которой мужчина, изменяющий жене, по определению виновен во всём – хотя самой госпоже Арамоне это ничуть не мешает соблазнить женатого графа Ларака и ни его, ни себя ни в чём не винить… (Впрочем, сама Камша тоже не винит, например, Арно Савиньяка-старшего: вроде бы жену любил, но тоже изменял ей вовсю, не брезгуя даже правом первой ночи, которое и в "средневековом" Вестеросе не одну сотню лет вне закона, однако никто его "негодяем" за это не называет.)       И писательница делает "финт ушами": оказывается, это вовсе не родные вообще или бабушка в частности настояли на кандидатуре именно Мирабеллы – отец Дика _сам_ "из всех достойных его девиц выбрал баронессу Карлион"! Но почему? Всего лишь младшая дочка барона, и, как без обиняков заявляет та же Джоан, "сама ни кожи ни рожи, а уж гонору… И было б с чего, а то ведь покойник перестарка взял. Добро бы с деньгами, так ведь нет, приданого восемь кошек да четыре огурца". Неужели на тот момент ни в одной из семей Людей Чести даже в Надоре, не говоря уж о Придде и Эпинэ, не нашлось ни одной невесты получше?! Или Эгмонт был закоренелым мазохистом? Или?..       Обратимся вновь к показаниям Эйвона: "В детстве Мирабелла была помолвлена с наследником графа Пуэна, но тот запятнал себя связью с куртизанкой, и кузина разорвала помолвку. …Прежде чем попросить руки Мирабеллы Карлион… Эгмонт открыл ей правду. …Он сказал, что может предложить супруге лишь имя и руку, но сердце его навеки отдано другой. Кузен поставил невесте условие: старшая дочь будет носить имя Айрис". У Луизы, конечно, объяснение простое: "Эгмонт был не просто дураком, он был дураком жестоким". Но что, если сложить вместе все факты? Первое: герцогиня Эдит слегла с ударом и могла умереть не сегодня-завтра. Второе: в аристократических семьях нормой было искать для своих детей партии познатнее и/или побогаче. (Хотя порой и этого оказывалось недостаточно: Тайвин не раз пытался женить младшего сына, но, несмотря на всё своё богатство и влияние – даже после того, как его дочь, сестра Тириона, уже стала королевой! – везде получал отказы.) Третье: Мирабелла погнала своего первого жениха за измену, и вряд ли это было тайной за семью печатями. И Эгмонт, имея выбор, однако, останавливается на бесприданнице самого… скромного происхождения как для Людей Чести, делает предложение не её семье (как обычно принято в таких кругах), а ей лично, и _до_ официального сватовства признаётся в любви к другой! Как будто… специально, чтобы либо его родители такую потенциальную невестку забраковали, либо сама Мирабелла дала ему от ворот поворот! Не пытался ли молодой человек просто потянуть время, как фантазии хватило? Учитывая бесчисленные традиции Людей Чести, приличия вполне могли требовать, получив отказ невесты или несогласие родителей, выждать хоть какое-то время, прежде чем свататься к другой. А там, как говорится, либо ишак помрёт, либо падишах… либо герцогиня Эдит. И можно будет жениться по любви, какая бы родословная у Айрис Хейл ни была.       Увы, "всё пошло не так": паче всякого чаяния и родные согласились, и Мирабелла. И бабка помирать не спешила. Получилось, что Эгмонт сам себя загнал в ловушку, выхода из которой уже не нашёл. Только и смог попрощаться с возлюбленной, сказав, "что долг перед семьёй превыше всего, но сердце его разбито. …Айрис могла быть уверена, что супруга не вытеснит её в сердце любимого".       Причём – и это принципиальный момент – Луиза, говоря самой герцогине: "Эрэа, меня тоже выдали замуж за негодяя, который меня не любил и не собирался этого делать", откровенно подменяет факты. Ясно, что в истории Мирабеллы она видит свою собственную, вот только на самом деле, если девицу Кредон за Арнольда Арамону действительно папенька с маменькой выпихнули, её собственным мнением не интересуясь, то Эгмонт предложение делал, повторю, не родителям баронессы Карлион, а ей самой! И предельно ясно обозначил, что может ей предложить – и чего не может. И Мирабелла дала согласие! Будущий муж не обманывал её, не преподносил "неприятных сюрпризов" только после венчания – он дал баронессе полную возможность отступить (скорее всего, именно этого и желая).       Это Луиза слышит не то, что рассказывает Эйвон, а то, что хочет слышать, тут же объясняя для себя: "Конечно, согласилась! Куда ей было деваться…" Но если Мирабеллу не удовлетворяли такие условия, она могла указать Эгмонту на дверь так же легко, как ранее Пуэну! Однако не сделала этого. Понятно, Луизе не хочется признавать, что обманутая жена может быть сама виновата, даже если эта жена – старая герцогиня Окделл. Однако если заранее обозначенные – и принятые ею – условия Мирабеллу после свадьбы вдруг перестали устраивать, винить можно только её. Напоминает "Унесённых ветром", где Скарлетт, когда Ретт делает ей предложение, честно признаётся: "Я не люблю вас" и не скрывает, что всё так же любит Эшли, однако Батлер настоял на своём. В своей самонадеянности он, очевидно, ждал совершенно определённого исхода, не медля озвучить: "Вам не приходилось читать в романах, как поначалу безразличная жена влюбляется в своего мужа?" А когда Скарлетт вместо этого продолжила мечтать об Эшли, Ретт, мстя за своё оскорблённое самолюбие, нападает на жену, обвиняя её… во лжи – притом, что она как раз заранее сказала правду, вот только ему эта правда не по нутру!       В то же время в истории признаний Окделла-старшего будущей супруге ясно узнаваем знаменитый рассказ Серсеи, как Роберт притащился на свадебное ложе, пьяный в стельку, и прямо во время… консумации брака называл жену именем Лианны. Вот только Эгмонт до _такого_ не дошёл, да и о том, чтобы он так же мучил Мирабеллу в постели и тем более поднимал на неё руку, свидетельств нет. Поэтому вызвать к ней такое же сочувствие вопреки всему, как к Серсее, Камше не удаётся.       От Баратеона же, по-видимому, "унаследована" и такая деталь: та самая лесничиха Дженни не просто какая-то случайная крестьянка, а "молочная сестра Эгмонта". В жизни мартиновского "короля-оленя" тоже была женщина, из подруги детства ставшая любовницей:       К тому времени, как Серсея вышла за Роберта, его мать давно умерла, но оба её брата явились на свадьбу и прогостили целых полгода. Позже Роберт решил, что учтивость требует вернуть им визит, и они отправились на скалистый островок Эстермонт близ мыса Гнева. В их поместье, Зелёной Скале, Серсея провела две недели, самые длинные в её молодой жизни.       …Имелась там и кузина, вдовушка с грудями как дыни – муж её и отец умерли в Штормовом Пределе во время осады. «Её отец был добр ко мне, – сказал Роберт, – а с ней мы играли вместе». Недолго думая, он возобновил эти игры. Стоило жене смежить глаза, как он потихоньку уходил утешать несчастную одинокую женщину.       Но если для короля Баратеона это был лишь один из бесчисленного множества эпизодов, то герцог Окделл поддерживал связь именно с Дженни годами. Луиза может считать, что "он с ней просто грешил", но почему тогда не любая служанка или крестьянка покрасивее и "погорячее", а именно молочная сестра? Не потому ли, что на самом деле Эгмонт искал возможность с кем-то пообщаться по душам и получить хоть немного тепла, так как от Мирабеллы, очевидно, этого ждать не приходилось?       Однако от Серсеи у герцогини Окделл, кроме отчасти истории неудачного брака, разве что властолюбие и со временем всё большее сползание в неадекват, что уже отравляет жизнь даже её собственным детям.       Образ помешанной овдовевшей хозяйки горного замка явно отсылает к Лизе Аррен. Хотя и она не дошла до того, чтобы мучить собственных домочадцев, включая родного сына, и пилить сук, на котором сидит разваливать замок, в котором живёт. Так что лорды Долины хоть и ворчали, недовольные занятой леди Аррен в Войне Пяти Королей позицией "моя хата с краю", однако открыто так и не взбунтовались, и Лиза оставалась верховным правителем Долины даже после нового брака, до самой своей смерти. Мирабелла же может хозяйничать только в замке покойного мужа и власть свою утверждать только над своей – вернее, Эгмонта – семьёй. Почему-то никого из её собственной родни, Карлионов, в Надоре не наблюдается, даже после того, как на трон восходит Альдо. И даже на Зимний Излом к герцогине приезжает лишь стайка леди… то есть эрэа, и это явно исключительно светский визит, а не приезд вассалов к сюзерену, в отличие от того, что у Мартина показано в Орлином Гнезде. Какой бы глупой и… неуравновешенной Лиза ни была, но она сумела до последнего не выдать свою подлинную роль в кончине мужа и по максимуму воспользоваться наработанным за долгие годы авторитетом лорда Джона в Долине.       Причём положение вдовствующей леди Аррен не пошатнуло даже то, что она, в отличие от вдовствующей герцогини Окделл, и не думала корчить из себя праведницу, всецело преданную памяти покойного супруга! Хотя Джон Аррен всегда старался быть ей заботливым мужем и, не в пример герцогу Эгмонту, ни об одной его измене жене не известно. Но Лиза позже без зазрения совести жалуется Сансе (и только ли племяннице доводилось слышать подобные откровения?), что её выдали за старика с запахом изо рта и негодным семенем… (Кстати, забавная деталь: когда в "Яде минувшего" Эйвон говорит, что Эгмонт женился "в юности", а Джоан заявляет, что тот "перестарка взял", создаётся впечатление, что у них, напротив, невеста была намного старше жениха. На самом же деле Эгмонт был моложе её… на 2 года – в день свадьбы ему было 22, а Мирабелле 24! Впрочем, более чем вероятно, что и тогда выглядела она и вправду… отнюдь не сияющей молодостью.) И после смерти мужа леди Аррен живёт вполне по заветам мадам Арамоны: вовсю кокетничает с мужчинами, заводит себе любовника-певца, а потом и снова выходит замуж – за своего ненаглядного Петира Бейлиша. И ничуть не смущается из-за того, что она давно не красавица!       Нет, в молодости, как вспоминает Джейме (а он судья более чем пристрастный, поэтому его положительным оценкам стоит верить), Лиза тогда ещё Талли была "совсем даже недурна". Однако годы и многочисленные беременности, лишь одна из которых была доношена и завершилась рождением живого ребёнка, не только оставили от её девической красоты разве что волосы, но и превратили "в женщину, попеременно гордую, пугливую, жестокую, мечтательную, безрассудную, застенчивую, упрямую, тщеславную, то есть непостоянную и непредсказуемую". Великий мейстер Пицель говорил Эддарду Старку: "горе может повергнуть в смятение даже могучий и дисциплинированный ум, каковым леди Лиза, увы, не обладает. После последних неудачных родов она видела врагов в каждой тени, а смерть лорда-мужа вывела её из равновесия". Последнее и неудивительно, учитывая, что Лиза сама мужа и отравила… Но, по крайней мере, понятно, отчего она повредилась рассудком, тогда как Камша так и не потрудилась подвести под безумие Мирабеллы хоть какой-то обоснуй.       Фанатичная же религиозность хозяйке Надора досталась от Селисы Баратеон, жены Станниса. Как и внешняя… непривлекательность: "Леди Селиса была ростом со своего мужа, худощавая и худолицая, с торчащими ушами, острым носом и усиками на верхней губе. Она выщипывала их ежедневно и проклинала не реже, но они неизменно отрастали заново. У неё были блёклые глаза, суровый рот, а голос хлестал точно кнут". Ничего удивительного, что Станнис, "отправившись в Королевскую Гавань, чтобы заседать в совете Роберта, оставил Селису с дочерью на Драконьем Камне. Писал он ей редко, а навещал ещё реже; свой супружеский долг выполнял пару раз в год, не находя в этом никакого удовольствия, и сыновья, на которых он надеялся, так и не появились на свет". И хотя до Мелисандры он хранил жене верность, однако их семейная жизнь от идиллии была далека не менее, чем у Роберта с Серсеей. А такие вот невезучие, готовые ухватиться на любую, даже самую необоснованную, надежду – и в наше-то время лёгкая добыча для всевозможных аферистов и сектантов, что уж говорить об условном средневековье!       Конечно, Мелисандра в вере в своего бога и в свою миссию по спасению мира совершенно искренна, и чудеса, творимые ею, вполне реальны. Очевидно, именно последнее так и привлекло Селису в религии, для Вестероса в целом остающейся чуждой. (Насколько известно, из Семи Королевств прижилось рглорианство только в Дорне – ну, там бог, к которому даже в молитвах обращаются в том числе и "жар наших чресел", и должен был стать популярным…) У Мирабеллы Окделл такой альтернативы не имелось, так что она просто следует вере, принятой у Людей Чести.       Что объединяет этих дам именно в религиозном аспекте? Они верят, конечно, каждая в своего бога – но также верят в то, что в ответ на их фанатичное поклонение бог должен им за все страдания отсыпать полной мерой. Селиса, некрасивая, с дурным нравом, явно никогда не пользовалась всеобщей любовью, – но когда её муж, "избранный Владыкой Света", провозгласил себя королём, она стала королевой, и люди теперь обязаны склоняться перед ней, выказывая покорность и почтение. Не умея завоёвывать подлинную симпатию окружающих, в королевском статусе Селиса нашла вполне устроившую её замену. А если бы Станнис взошёл-таки на Железный Трон, то это подчинение и знаки уважения стали бы куда более обширными. Для полного удовлетворения не хватает одного, но и здесь королева Станниса твёрдо рассчитывает на Р'Глора – в "Танце с драконами" она говорит Джону прямым текстом: "Сколько раз я умоляла Станниса пожениться повторно, воистину соединиться телом и духом. Я подарила бы его величеству много детей, если бы нас сочетал огонь".       Чего же хочет от Создателя Мирабелла, чего так исступлённо у него вымаливает столько лет? Вроде бы возрождения Талигойи под скипетром Раканов и мести за смерть мужа. Вот только Альдо Ракан заочно обручён с её старшей дочерью, и взойди он на престол, Айрис станет королевой… а её мать – королевской тёщей! В Талиге Олларов Мирабелле рассчитывать на такой взлёт не приходится ни при каком раскладе. Так что её жажда жить непременно в Талигойе с Раканом на троне – отнюдь не бескорыстное стремление к восстановлению "исторической справедливости". Герцогиня простила мужа и хочет отплатить за его смерть? В своём последнем письме сыну она обещает: "При встрече я расскажу Вам о проступках и ошибках Вашего отца" – конечно же, объясняя это тем, что не хочет, чтобы Дик их повторил. Вот только если вы действительно прощаете человека, то вы не станете устраивать у себя в голове копилку всех его прегрешений! И если бы Мирабелла действительно просто не хотела, чтобы Ричард споткнулся там же, где и его отец, ей достаточно было бы учить мальчика с детства: так-то поступать не следует категорически. Зачем же ей могло понадобиться рассказывать сыну, что его давно покойный – но по-прежнему любимый им – отец "не был безгрешен"? Причём именно тогда, и только тогда, когда Дик встал рядом с новым королём, а расстались они с матерью… давно и отнюдь не лучшим образом? Только с одной целью: по контрасту с "небезгрешным" Эгмонтом самой показаться безупречной – а значит, слушать надо именно её, – таким образом восстановить свою власть над сыном, и через него, называя вещи своими именами, лоббировать свои интересы. Ковырни её религиозность – и, как и у Селисы, обнаружишь ненасытное честолюбие, причём ровно по тем же причинам: не слишком большая знатность по рождению (типичные комплексы выскочки, прыгнувшей "из грязи в князи"), равно отталкивающие внешность и характер, несложившиеся отношения с мужем.       Однако если Селиса – вернейшая последовательница Мелисандры, но именно последовательница, буквально заглядывающая в рот "красной женщине", то в Надоре верховодит именно Мирабелла, и священник отец Маттео – не более чем такое же покорное её орудие, как Эйвон Ларак. Хотя на самом деле то, что очевидно выжившая из ума женщина забрала в Надоре такую власть, не просто странно, а откровенно неправдоподобно. Ту же Селису, когда она начинала… переходить границы, её муж осаживал весьма резко. Конечно, Эйвон не Станнис, но почему, к примеру, отец Мирабеллы барон Карлион или его старший родич-граф не обратился к королю с прошением: так, мол, и так, родственница наша герцогиня Окделл после смерти мужа проявляет все признаки душевного расстройства, а граф Ларак с ней справиться явно не способен – так нельзя ли?.. Это было бы отличным предлогом перехватить у Эйвона опекунство. Раз уж монастырей, куда традиционно пристраивали подвинувшихся умом знатных особ, в олларианстве (как и в англиканстве) нет, Мирабеллу просто могли бы запереть в каких-нибудь отдалённых комнатах (как Берту Мейсон-Рочестер в "Джейн Эйр"). Параллель с испанской королевой Хуаной Безумной напрашивается сама собой…       Но ничего подобного не происходит! Вообще, странное какое-то в Талиге отношение к сумасшедшим. Это видно уже в первой книге: Жиль Понси, очевидно даже для неспециалиста "головою скорбный", обретается не в родительском имении (пусть даже не под замком – всё-таки для других он не опасен), а в армии, более того, лично при главнокомандующем! Что за родители отправят ребёнка с неуравновешенной психикой на военную службу? И что за армия проглотит такое пополнение?! В Вестеросе, конечно, среди личных вояк отдельных лордов попадались особи вроде Григора-Горы или Рамси-Вонючки. Но Понси напоминает скорее Меррета Фрея, которого после травмы, от которой "у него стало с головой не всё в порядке", выставили из войска даже со службы оруженосцем. А врождённо, судя по всему, ненормальный Жиль служит в армии, пусть и при штабе, несмотря на то, что на свои обязанности откровенно плюёт и старательно отравляет жизнь всем окружеающим. Дик предполагал, что Алву забавляла реакция всех на Понси – но и после расставания с Первым маршалом полоумного парня почему-то не попёрли со службы под первым удобным предлогом!       Но, возвращаясь к Станнису и его жене, нельзя не упомянуть историю с Эдриком Штормом. Бесспорно, если бы Мелисандре и вправду удалось "пробудить каменных драконов" – и, что важнее, подчинить их, – то ни одна армия противников Станниса не устояла бы. Однако королевой, добивающейся жертвоприношения мальчика, руководят отнюдь не только соображения расчёта, как жрицей. Она и не думает скрывать своих подлинных мыслей и чувств, публично заявляя мужу: "Роберт и Делена осквернили наше ложе и навлекли проклятие на наш брак. Этот мальчик – гнусный плод их разврата. Сними его тень с моего чрева, и я рожу тебе много сыновей. …Это всего лишь бастард, рождённый от похоти твоего брата и позора моей двоюродной сестры". Естественно, Селиса, как и Станнис, была оскорблена пьяной выходкой Роберта, "ошибившегося спальней". Можно понять и её жгучую обиду на судьбу, что у кузины после единственного раза с Робертом родился здоровый сын, а ей за столько лет удалось родить мужу всего одну дочь (возможно, для Селисы это было веским поводом отречься от Семерых, допустивших этакую несправедливость). Но её обида на короля, двоюродную сестру и высшие силы – а им всем Селиса по разным причинам не может ничего сделать, – переплавляется в ненависть к племяннику, которому она как раз "отомстить" за его родителей может. И вот это простить невозможно.       Но у Мирабеллы Окделл не нашлось под рукой ни мужниных бастардов, как у Серсеи, ни каких-нибудь "бедных родственников", как у Селисы, которых можно было бы обвинить во всём подряд и вымещать на них накопившуюся за годы злость на мужа и на жизнь в целом. И она… не придумывает ничего лучшего, чем отыгрываться на собственных детях от Эгмонта! Даже Луиза вынуждена признать: "Нет, Мирабелла даже не мармалюка… Ослица однокопытная чужих детей морит, а герцогиня — своих". Мне просто смешно, когда кто-то пытается утверждать, будто Мирабелла "по-своему", но всё равно их любила. На самом деле трудно понять, как (если не говорить в очередной раз об авторском произволе) она никого из детей за все эти годы попросту не свела в могилу своим обращением!       Между прочим, у Мартина, при всей суровости вестеросской жизни, вы не найдёте ни одной матери, которая бы обходилась со своими детьми подобно Мирабелле Окделл! Ни одной, будь она даже сумасшедшей, как Лиза, фанатичкой, как Селиса ("Девочке нужна порка" – это уже сериальное: в книгах Станнисова жёнушка ничего подобного не выдавала), или жестокой тиранкой, как Серсея! Ближе всего разве что уже упоминавшийся третьестепенный персонаж – леди Сибелла Вестерлинг (за что Джейме ей и высказал и прогнал с глаз долой, хотя с удовольствием бы "удавил эту бабу её собственным ожерельем"). Но даже она свою дочь в голоде и холоде не держала и не заставляла одеваться в обноски, которыми и пол-то мыть стыдно! И из Риверрана Джейн по мужу Старк уехала в рваном платье исключительно по собственной инициативе: "Она сама порвала его в знак траура, понял Джейме".       Зато "адовых папаш" в ПЛиО предостаточно. И, перефразируя всеми любимого Тириона, Мирабелла добра, как Тайвин Ланнистер, любит ближних, как Бейлон Грейджой, и мудра, как Безумный Эйрис.       Подобно Тайвину, эта женщина прочит дочь (любую) в королевы, а сына – в один из столпов королевства, при этом совершенно не подготовив никого из них к таким ролям. Но герцогиня Окделл бьёт и рекорды лорда Ланнистера! Вот уж не думала, что хоть какого-нибудь даже вымышленного родителя можно сравнить с Тайвином в пользу последнего, но он, по крайней мере, даже Тириона, как бы ни ненавидел, хотя бы в материальном отношении содержит так, как подобает отпрыску старшей линии Великого Дома. Младшему сыну было отказано разве что в дорогом заграничном путешествии, и то после мезальянса якобы со шлюхой, "опозорившего род". Однако по Вестеросу Тирион в своё удовольствие разъезжает, кутит в кабаках, пользует девиц известного поведения "от Дорна до Бобрового Утёса"… И отец ему это позволяет! Да и образование даёт подобающее. Пусть даже только потому, что иное бросило бы тень на репутацию семьи – но Тайвин, в отличие от Мирабеллы, хотя бы такие вещи понимает.       Детей же Окделлов после смерти отца одевают как сироток Ловудского приюта, вместо нормальной еды растущим организмам достаются "трапезы, достойные раннеэсператистских аскетов", учат их разве что молитвам да истории "в переложении для Людей Чести", а о развлечениях, кроме верховых прогулок вокруг замка (и даже на это мамаша скрипит зубами похлеще Станниса), не приходится и мечтать. Я никогда не могла понять: даже если семья действительно не могла позволить себе приличных учителей фехтования даже для сына-наследника, почему было хотя бы не приглашать в гости родственников или "кровных вассалов", чтобы мальчик мог учиться владеть шпагой у таких же дворян, а не у капитана замковой стражи? И, казалось бы, само собой разумеется: если одна из дочерей по договору должна стать королевой, то не только ей самой, но и её сёстрам требуется соответствующее воспитание и банально соответствующий гардероб – чтобы представление невесты жениху не вызывало в памяти что-то вроде популярной в шекспировские времена и позже среди прерафаэлитов легенды о короле Кофетуа и нищенке. Но только не для Мирабеллы. Девчонки не умеют ни вести себя в нормальном обществе, ни элементарно поддерживать беседу, ни даже управляться с хозяйством замка. Единственное занятие, которым им остаётся заполнять время между молитвами, приёмами пищи и сном – вышивание. Кстати, в нашем мире знатные девицы частенько шили одежду для бедных или вышивали алтарные покрывала для церквей и монастырей – опять-таки, казалось бы, вдовствующая герцогиня, при своём "благочестии", должна поступать так же, однако все вышивки Айрис, Дейдри и Эдит просто убираются в сундуки… Вообще, если жизнь всего остального Талига соответствует "мушкетёрской эпохе", то, во что Мирабелла превратила Надор, напоминает сильно раннее средневековье, где-то времён Робин Гуда и Ричарда Львиное Сердце, причём скорее не замок, даже бедный, а монастырь – хотя в иных реальных монастырях Средних Веков порядки были мягче!       А когда Джоан рассказывает Луизе, что Эдит хотела надеть подаренное Айрис новое платье, но их мать отняла его и швырнула в огонь, вспоминается, как Бейлон Грейджой сорвал с вернувшегося домой последнего сына цепь, потому что Теон "заплатил за неё золотом, а не железом", как того требует "Старый Закон" Железных островов. Вот только если бы сын, как "правильный" железнорождённый, "платил железную цену", то мог бы хоть весь увешаться золотом – папочка бы слова против не сказал. А Мирабелла? Айрис ведь приехала уже от двора Альдо и как невеста одного из ближайших его друзей и соратников. О ней никак нельзя сказать, как мать однажды обвинила Дикона, что она "берёт прόклятые деньги". Тем не менее, судя по тому, что позже сама Луиза говорит вдовствующей герцогине, та отобрала _все_ подарки сестры у обеих дочерей. Право слово, Грейджою-старшему угодить проще! Потому что Мирабелла может сколько угодно прикрываться обычаями Людей Чести и эсператистскими установлениями, но на деле выходит, что она выворачивает их как _ей_ угодно, лишь маскируя собственное самодурство!       И это уже явно роднит герцогиню Окделл с Эйрисом II, который, как известно, потакал любым своим параноидальным и откровенно садистским прихотям, плюя на все законы божеские и человеческие и мня себя однозначно юбер аллес (нем. превыше всего). Особенно ярко это видно после воцарения Альдо: Мирабелла намерена ехать в столицу и даже не просить, а _требовать_ у новоиспечённого короля(!) сначала жениться на Дейдри, раз уж "Айрис своим неподобающим поведением, по сути, расторгла помолвку", потом казнить Рокэ Алву… а там и дальше, как ей, очевидно, кажется, сможет при дворе командовать как вздумается. Прямо как в "Золушке": "Теперь они у меня во дворце попляшут! Я у них заведу свои порядки!" Луиза совершает принципиальную ошибку, пытаясь в церкви говорить с герцогиней как с несчастным, глупым, истеричным, но всё же адекватным человеком. У психически больных – своя реальность, и пытаться заставить их смотреть глазами здоровых в лучшем случае бесполезно, а в худшем – чревато. Дэни ещё повезло, что её братец Визерис ей за такое просто "делал больно": их папаша и сжечь мог, как и поступил с десницей Челстедом…       И вдруг в том самом последнем письме сыну Мирабелла начинает пытаться так мягко, как только для неё возможно, убедить Дика… отговорить своего коронованного друга становиться посажёным отцом Айрис – что означало бы, что Альдо "навсегда избавится от браслета с вепрем"! А потом – чтобы и сам Ричард поспешил жениться (видимо, история собственного брака не научила её, что из спешки в таких делах ничего хорошего не выходит): "Скоро, без сомнения, Вы исполните и свой долг перед домом Скал, продолжив род Окделлов… я не сомневаюсь, что Ваш выбор падёт на девицу, во всех отношениях достойную, однако… У его величества нет ни сестёр, ни дочерей. То же относится и к герцогу Эпинэ. Вдовая сестра герцога Придда намного старше Вас, а род Алва покрыл себя несмываемым позором. Кем бы ни была Ваша будущая супруга, она будет уступать Вам по происхождению, следовательно, Вы можете прислушаться к голосу сердца и избрать себе в спутницы девицу, к которой будете испытывать склонность. Брак, основанный лишь на долге, может быть крепким, но он не принесёт счастья ни Вам, ни Вашей супруге. Я, однако, испытываю надежду на то, что Вы будете счастливей Ваших родителей". Каково? Брак только по долгу, конечно, счастья не принесёт, но долг перед Домом выполнять всё равно надо, да поскорее. Имелась бы в наличии свободная и подходящая по возрасту герцогиня Придд, герцогиня Эпинэ, а в идеале принцесса Ракан, я бы, конечно, вас с радостью благословила, да вот нет! Так что женись, сынок, на ком захочешь, но это должна быть "достойная девица"! Подобный перл как-то выдал английский король Генрих II, в послании монахам перед выборами епископа: "Приказываю вам провести свободные выборы, но запрещаю избирать кого-либо иного, кроме моего священника, архидьякона Пуатье"… Тем более что Дика воспитывали так, чтобы "навозниц", а тем более простолюдинок, он в упор не воспринимал как женщин, на которых можно жениться, а как "особа, особо приближённая к особе его величества", он и не может привести ко двору в качестве супруги абы кого. Положение обязывает, понимаете ли. К тому же король вполне может сам найти жену для своего соратника среди заграничных аристократок – такой вариант вдовствующую герцогиню тоже вполне устроит, так как все союзные Альдо государства эсператистские. Так что она может себе позволить делать широкие жесты… Выходит, Мирабелла в состоянии не только осознать: орать на Альдо и осыпать новыми оскорблениями и угрозами Ричарда не поможет ей добиться желаемого, – но и попробовать разок притвориться заботливой матерью, а не "мармалюкой"! Малоправдоподобно, мягко говоря, но эта попытка манипулировать сыном, который мог бы смело сказать ей то же, что Тирион Тайвину – "За всю жизнь вы дали мне меньше, чем ничего" – и с гораздо большим на то основанием, доводит омерзение от этой женщины до крайности…       Вот интересно: собрав в Мирабелле Окделл такую кучу недостатков и негативных черт самых разных мартиновских персонажей и не разбавив их ни единой положительной чёрточкой или располагающим поступком, Камша всерьёз верила, что достаточно слов Луизы "надо ещё и Мирабеллу жалеть", чтобы читатели этому последовали? Хотя даже в Луизе постоянно происходит борьба между предубеждением, требующим сочувствовать обманутой мужем жене, и тем, что она сама видит и слышит. Пожалуй, разве что с выводом госпожи Арамоны "Была бы бедной, если б не пилила всё, что дышит. Мало ли, где болит, дети не виноваты" невозможно не согласиться. Если кого и жалеть, то её мужа и детей, которым она всю жизнь поломала.