Научи меня.

После неожиданного и тяжёлого ухода Адама из группы парни долго думали, что делать, однако прийти к единому решению не получалось. Не хотелось после двадцати лет и пяти альбомов (если брать в расчёт Wave Of Popular Feeling, записанный во времена Groundswell) молча уйти. Но искать замену вокалисту — затея рискованная, ведь он может не вписаться, или начнёт перекраивать группу под себя, или фанаты его не примут... В результате долгих ожесточённых споров договорились рискнуть. Брэд пригласил брата, который обладал неплохими вокальными данными, да и опыт выступлений, благодаря My Darkest Darkest, кое-какой имел. Мэтт согласился помочь во время тура, тем более, песни Three Days Grace он знал едва ли не лучше своих, потому что всегда крутился где-то рядом и часто навещал брата на репетициях. Но не всё оказалось так просто. Да, он пел круто. Действительно круто. Но накануне тура этого было недостаточно. Они часто репетировали, прогоняли песни по кругу, чуть ли не ночевали в студии, стараясь отшливовать звучание до идеального состояния... и всё равно чего-то не хватало. Кого-то. Это угнетало Мэтта, сводило с ума. В результате, измучившись, музыкант решил, что нужно любым способом это исправить. Он часто запирался в своей квартире и, включив на всю громкость в наушниках песни Гонтье, пытался добиться того же звучания, интонации, чувства. Когда горло уставало, а язык уже не двигался нормально, он слушал. Просто слушал прекрасный голос. Любимый прекрасный голос. Да, именно любимый. Голубоглазый сразу привязался к Адаму, с самой первой их встречи. Парням было по двенадцать. Они бренчали на гитарах в гараже, а Мэтт завороженно слушал игру струн и голоса. Он постоянно крутился вместе с ними, задавал вопросы со всей своей непосредственностью, а в отсутствие старших пытался сам что-то наигрывать, мурлыкая песенки под нос. Адам смеялся над его детской неуклюжестью и забавностью, но по-доброму. По-дружески. Он частенько трепал светлые мягкие волосы, когда Мэтт проходил мимо, терпеливо отвечал на любые «почему» и защищал его от подколок остальных, в особенности старшего брата. С течением времени всё поменялось. Three Days Grace прославились, Мэтт с приятелями собрал свою группу, стараясь быть похожим на Гонтье. Их общение сократилось до минимума. Короткие кивки при редких встречах, взаимные поздравления с Рождеством и Днём Рождения. Перемены убили ростки возможной дружбы, но это не помешало Уолсту горячо полюбить лучшего друга брата. И он не собирался от этого избавляться. Очередная изматывающая репетиция осталась позади. Мэтт возвращался домой привычной дорогой, удерживая руль одной рукой и разговаривая с Брэдом по мобильному телефону. Внезапно автомобиль дёрнулся, раздался глухой стук. Уолст поспешно попрощался с братом и выскочил из салона в темноту. На пешеходном переходе на одном колене стоял, негромко постанывая, мужчина. Фонари, установленные здесь, чтобы освещать дорогу в тёмное время суток, не горели. — О, Господи... Простите... Я вас не заметил. Давайте, я помогу... Чёрт, вам в больницу нужно, — тараторил Уолст, поднимая человека с дороги и ведя его к машине. Даже не рассмотрев лица пострадавшего, Мэтт, напуганный тем, что натворил, поспешил в ближайшую больницу, надеясь, что ничего не сломал своему невольному попутчику. Добравшись до места назначения, Мэттью всё так же аккуратно вытащил почему-то безвольного человека из машины и, закинув его руку себе на плечо, завёл в больницу. Подойдя к регистратуре, где, на счастье мужчины, не оказалось очереди, Уолст забормотал: — Простите, ради Бога, я сбил человека... Вот... — кивком головы указал на мужчину, вцепившегося в капюшон толстовки до побелевших костяшек. — Осмотрите его, пожалуйста. Я правда, правда не хотел! Темно слишком было... Женщина за стойкой устало вздохнула и набрала номер. После недолгого разговора с незнакомым врачом, она сообщила: — Второй этаж, кабинет 23А. Подождите пару минут, — медсестра бросила на взволнованного парня последний взгляд и вернулась к документам. Мэтт скомканно поблагодарил за помощь и потащил мужчину к лестнице. Когда они всё-таки сели на лавочку возле нужного кабинета, Уолст вздохнул и впервые внимательно посмотрел на пострадавшего. Кожаная куртка, не по сезону тонкая, толстовка, выпачканные в песке джинсы. Крови вроде нет. — Сильно ударил? — осмелился наконец Мэтт. — Ничего не сломано? — И попытался с тревогой заглянуть под капюшон. Человек отвернул голову и покачал ею в знак отрицания. Через пять или десять минут подошёл врач и пригласил полуночников в кабинет. — Что стряслось так поздно? — с вымученной улыбкой поинтересовался он, на ходу вскрывая и надевая перламутрово-белые перчатки. — Я по дороге ехал, а... пешеходный переход плохо освещен и вот.... сбил чуть-чуть, — признался Уолст со вздохом и устало прикрыл глаза. Врач хмыкнул: — Снимайте. — И указал человеку на куртку и толстовку. Тот вновь покачал головой. — Ты пьяный, что ли? — Мужчина в халате принюхался и едва заметно поморщился: — Точно, пьяный. Ну ладно. Сам сниму. Не брезгливый. Доктор аккуратно избавил пострадавшего от куртки и отложил её на кушетку. За ней последовала и выпачканная в песке толстовка, и растянутая майка. Мэтт стоял с приоткрытым ртом и смотрел на виновато опустившего голову Адама. Он сидел, сгорбившись, и смотрел в пол, шумно и часто дыша. Врач, не замечая удивления Уолста, ощупал ребра, конечности, и задумчиво произнёс: — Так... на теле только пара синяков, — поправил перчатки и поднял голову пострадавшего за подбородок. — Мужик. Да ты смахиваешь на кого-то! Доктор нахмурился, вертя голову из одной стороны в другую. Ощупал челюсти и нос. — Здесь тоже цело. А! Точно! Мужик гимн пел на матче, кажется. Как же тебя... чёрт... Альфред?.. Артур?.. — врач нахмурился, пытаясь вспомнить имя пациента. Мэтт сглотнул, смотря в серые мутные глаза. — Адам... Адам Гонтье... — прошептал он. — В точку! Адам Гонтье. Классно спел, — мужчина хмыкнул и похлопал рукой в латексе по небритой щеке. — Здоров. Синяки мазью помажь и будешь как новый... хотя смысл мне это тебе говорить? Бухой всё равно, — немного брезгливо усмехнулся он и помог пострадавшему одеться. — А ты, горе-водитель, свободен. Можешь ехать домой. Только ещё одного не привези. Этот в отрезвителе полежит, — обратился он к Мэтту. Тот качнул головой: — Я знаю, где он живёт. Отвезу. —Ну, раз такое дело, то вперёд и с песней! — хохотнул доктор и вышел из кабинета. Снова погрузив мужчину в машину, Мэтт повёз его к себе, так как про то, что знает, где Адам живёт, он соврал. Зная, что очередная пассия давно ушла из квартиры, он не волновался. Кое-как поднял музыканта на шестой этаж и открыл дверь, затаскивая мычащего что-то невнятное и явно трезвеющего Гонтье в квартиру. Прислонил Адама к стене, чтобы снять с него куртку и ботинки. После этой сложной операции повёл его в зал. Мэтт по своему опыту знал, что, если так набухаться, то через пару часов начнёт тошнить. Так и произошло. Адама нещадно тошнило и, кажется, унитаз Уолста познал все тягости жизни. Когда тошниловка прошла, наступил отходняк, сопровождаемый стонами адской боли и тоннами мата. После всего этого, почти на рассвете, Уолст уложил Гонтье на свою кровать и отправился убирать устроенный разгром. Адам приоткрыл глаза и поморщился от накатившей головной боли. Он поднял руку и потер виски, медленно садясь... на кровати? Музыкант нахмурился и огляделся. Вполне цивильная спальня, широкая кровать. Небольшой бардак, но всё же. Это был не мусорный бак, не грязная подворотня и не бомжатник, где он ожидал очнуться. Вновь оглядевшись, музыкант заметил на прикроватной тумбе две таблетки и бокал, изрисованный черепками и наполненный водой. Он быстро это выпил, мысленно благодаря неизвестного спасителя. Встав, он заметил, что был в одних трусах и чужой майке, явно маловатой ему. Огляделся в поисках одежды, ибо было прохладно, но, так ничего и не найдя, выполз из спальни, дабы исследовать местность, и побрёл по коридору, тихо ступая босыми ногами по ледяному полу. Первым делом он завернул в ванную, ведь комната с приоткрытой дверью и виднеющимся из-за неё несчастным унитазом ничем, кроме ванной, быть не могла. Он умылся, стараясь не смотреть в зеркало, вытер лицо и кинул взгляд на край ванны. Вот и его одежда, вся грязная и мятая. Ладно. Он снова благодарен тому чуваку. Немного очистив водой свои джинсы, мужчина надел их и вышел. Впереди, прямо по коридору, была открыта дверь, откуда слышалось размеренное сопение, иногда прерываемое всхрапами. Вдруг оттуда донёсся тихий звук звонка телефона. Музыкант на цыпочках вошёл в комнату и максимально быстро схватил с подоконника надрывающийся сотовый. На экране высветились имя и фото абонента. Адам шумно выдохнул, глядя на фото Уолста-старшего. Поставив телефон на беззвучный, он положил его обратно и медленно повернулся к дивану. Из-под пледа виднелась чёрная макушка, и из-под него же с дивана свисала рука с тату инь-янь на плече. Адам зажмурился, закрыв лицо руками и шёпотом матерясь: после осознания того, кто его спаситель, мужчине стало ещё хуже. Он решил выйти отсюда любой ценой. Но. Дверь была заперта. Ключи звякнули (а Адам был уверен, что это были они) в кармане джинс, которые были на Уолсте. Окна (буквально все!) мистическим образом заели и не желали открываться. От безысходности канадец чуть не завыл. Поняв, что отсюда не выбраться, пока хозяин квартиры не проснётся, он решил приготовить завтрак. Ну или, скорее, обед, если свериться с часами. В холодильнике кроме открытой банки консервов, подозрительного кусочка бекона и яиц ничего съестного и не было. Была куча бухла, от вида которой Адама перекосило. Неужели этот парень ничего не ест? Так же и вовсе загнуться можно! Гонтье вздохнул и достал яйца с беконом. Нашёл сковороду, сполоснул её под краном и начал готовить нехитрое блюдо. Разделив на две порции, музыкант выложил глазунью на тарелки, прежде вытерев их от пыли. Когда он наконец сел, послышался зевок и скрип дивана. Быстро вздёрнув голову, он заметил сонного и помятого Мэтта. Тот почесал затылок и встал, поправляя майку, а затем поплёлся в спальню. Через пару секунд до ушей Адама донеслось что-то вроде «блять, хренов Гонтье!» Проглотив кусочек яичницы, сероглазый хмыкнул: — Я здесь, Мэтти, — и склонил голову в ожидании своего «спасителя». Завтрак прошёл в напряжённой тишине. Хотя трудно было назвать это завтраком, ведь часы на стене показывали без десяти три, да и ел только Адам. Мэтт же заварил себе крепкий кофе и даже не притронулся к тарелке с едой, лишь сверля Гонтье исподлобья взглядом. Из-за этого бывший солист не мог нормально есть, не подавившись. Он потёр висок и выдохнул, смотря на парня: — Итак... раз ты молчишь, то вопросы начну задавать я. — Рука с виска перешла на затылок и чуть почесала его. — Задавай. — Младший пожал плечами. — Во-первых, каким раком я оказался у тебя в квартире? Во-вторых, почему у меня самочувствие, будто меня сбили и пару раз по мне проехали? И, наконец, последний вопрос... Чем ты питаешься? Воздухом и бухлом? Гонтье склонил голову, смотря на чуть опустившего взгляд парня. Тот выдохнул и как-то неопределённо взмахнул рукой в воздухе: — Ну... насчёт «сбили и проехались» ты почти угадал. Вчера вечером я ехал домой и сбил тебя, но совсем слабо. А ещё ты был бухой, как чёрт знает что. Почему, кстати? Уолст прищурил голубые глаза, склонив голову, совсем как кот. На этот вопрос Адам нахмурился и чуть отвернулся: — Была причина. Неважно. Дальше что? Я всё ещё не услышал объяснения, почему я здесь? — поднял бровь. Следующие пару минут Мэтт быстро рассказывал, что было после больницы и как он его «лечил» от похмелья. Адам хмуро его выслушал и встал, убирая посуду в раковину, а затем повернулся к парню: — Что ж... Спасибо за аспирин, я, пожалуй, пойду. — Нет, — зажмурился Мэтт и выпалил: — Мне от тебя кое-что нужно. — И... что же? — Адам поднял бровь, чуть удивившись. И что же это понадобилось Уолсту от него? Мэтт встал, заправив прядь волос за ухо, и, подойдя к окну, начал: — Ты, наверное, в курсе, что меня взяли неофициальным участником твоей группы... на твою замену. Скорее всего, да. Всё было бы хорошо, но ты разбил ребятам сердца. Они говорят, что я хорошо пою, но чего-то не хватает. И мы все знаем, чего. Тебя не хватает. Эти песни были записаны для твоего голоса. У меня иная манера пения, и я не могу повторить за тобой. Если тебе хоть как-то дороги твои друзья и Three Days Grace, то не откажи мне в одной крошечной просьбе. Я отпущу тебя, если ты научишь меня петь, хотя бы немного похоже. — Он обернулся к Гонтье и посмотрел ему в глаза. — Потому что без этого группа умрёт. Ты сам должен это понимать. От этого пронзительного, слегка осуждающего взгляда канадец отвернулся, тяжело вздохнув. В словах Мэтта был смысл, и бывший солист рад бы выучить его, но ведь придётся видеться очень часто. Может, даже каждый день. Это пугало. Немного помассировав глаза, он кивнул: — Ладно. Дам тебе пару уроков. Только будь добр... не говори им ничего. Хорошо? Мэтт кивнул и отошёл от окна, положив перед ним ключ от квартиры: — Можешь идти. Но будь добр, позвони, как надумаешь прийти. Так пару недель Адам приходил к Мэтту и «настраивал» его голос под свои песни. Зачастую он взгляда не мог оторвать от сосредоточенного лица Уолста, сидя рядом с ним на кровати с гитарой в руках. Когда у солиста My Darkest Days не получалось, Адам пел вместе с ним, направляя и подсказывая. За эти недели перед туром они неплохо сблизились, и у них почти не возникало неловкого молчания. А потом Мэтт уехал вместе с ребятами в тур почти на год. Гонтье не понимал, почему скучает по этому молодому певцу, и хотел его скорее увидеть. А тот, тем временем, надеялся, что, возможно, они станут больше, чем друзьями. И мы тоже будем на это надеяться.