1.
Второе солнце медленно поднималось над необычайно спокойными водами моря. Невероятным зеленоватым светом освещало оно высокие и тонкие скалы, кое-где торчащие из-под воды, широкую полосу белого песка под обрывом, на котором сидел, привалившись спиною к дереву, виконт. Персиво прикрыл глаза ладонью и отвернулся — первое солнце еще не скрылось за горизонтом, и свет вокруг казался нестерпимо ярким. Райские птицы молчали, молчали ангелы, и даже ветер молчал — мертвая тишь висела кругом. Не колыхались высокие травы, и длинные узкие листья на незнакомом виконту дереве недвижимо и грустно свисали вниз. Эсклармонда стояла почти по колено в траве, взирала сверху вниз на виконта с пугающим сожалением в ясных глазах. Ее идеальное тело прикрывали только золотые волосы, а на голове оказался венок из пестрых неизвестных цветов. — А? — Персиво хотел спросить у нее что-то, что тут же забыл, когда небесная дева присела, склонившись к нему. — Ты заехал за край земли, Парцифаль, — нежным голосом произнесла Эсклармонда, взяв виконта за руку почти неощутимыми пальцами. — Теперь назад для тебя путь заказан. Виконт не успел ей ответить — меньшее солнце вдруг сорвалось с небосвода, потопив все вокруг в волнах ослепительно белого пламени. — Как поспал? — откуда-то с небес громыхнул скрипучий голос, и пламя мигом угасло, погрузив мир виконта в непроглядную тьму. Персиво сковал безотчетный страх, он конвульсивно дернулся и почувствовал, что крепко обнимает что-то или кого-то. — А? — Персиво слегка изумился, осознав, наконец, что Эсклармонда ему лишь приснилась. А когда разлепил сонные, припухшие глаза — обнаружил в своих объятиях полено. — Да чертово бревно, — хрипло ругнулся виконт, со злостью швырнув полено под жёсткую лавку, на которой мерзко затек правый бок, рука, нога. Будто бы кто-то нарочно сунул полено проклятое — чтобы поглумиться над ним. — Поднимайся, ленивый сурок, скоро всю жизнь проспишь! — скрипучий голос сделался ехидным и злым, а его обладатель, чей темный силуэт Персиво различил над собой в предрассветных сумерках, пнул коленом в живот. — Да я тебе, — Персиво вскочил в попытке отвесить гаду затрещину, однако, не устоял на затекшей ноге и рухнул на пол. — Вояка! — хохотнул скрипучий голос — голос брата Доминика. Монах навис над ним с ухмылкой и протянул тощую руку, поманил виконта пальцем, будто цыпленка. — Вставай уже! — фыркнул брат Доминик. Персиво нехотя ухватился за его руку: не мог сам подняться, чувствуя во всем теле отвратительно жгучие мурашки. — Фон Кам уже рвет и мечет, что ты проспал, — пробормотал монах, когда Персиво, кряхтя, водворился на ноги. — Сколько можно валяться, виконт? — Да отстань ты от меня! — огрызнулся виконт, бестолково крутясь во мгле. За маленьким окошком только начинало сереть: ясно, что над деревушкой едва забрезжил рассвет — чего они так кипятятся? — Давай, приведи себя в порядок и тащись на конюшню! — брат Доминик свирепо приказал, но потом в который раз хохотнул и насмешливо добавил: — А ты, я вижу, привык клопов давить до полудня! — Чертовы клопы, — угрюмо буркнул виконт, досадливо разглядывая руки и ноги, покрытые гадко зудящими красными пятнами. — Поторопись, а то фон Кам башку тебе срубит! — настоял брат Доминик и скрылся, навернув побитой древоточцами дверью о щербатый косяк.***
У плохонькой конюшни покойного знахаря оказалось безлюдно и тихо, Персиво, зевая, потащился вперед. — Все ждут тебя, — неожиданно пихнул в спину брат Доминик, заставив виконта сделать шаткий и неуверенный шаг. Сонный Персиво под ноги не смотрел и едва не угодил в вонючую грязищу, где давеча купались упитанные свиньи. — Черт, — вырвалось у него, виконт застыл с комично поднятой ногой. Из двух свиней здесь не осталось ни одной — скорее всего, охотники уже успели их слопать. — Черт, — повторил Персиво, аккуратно обходя грязную лужу стороной. Монах плелся за ним по пятам, что-то гнусаво зудел над ухом, но Персиво его не слышал и не слушал. Подойдя к конюшне, виконт застрял у хлипких ворот. Где они, эти «все»? Внезапно его горла коснулось лезвие меча — виконт и пикнуть не успел, как стальная ручища ухватила его и, буквально, зашвырнула под сырую, прогнившую крышу. — А! — Персиво смог только вскрикнуть, видя перед собой лишь остро отточенный клинок, да монаха, ужом скользнувшего к воротам, чтобы закрыть. Ручища грубо развернула виконта, и он оказался лицом к лицу с проклятым охотником. На нем не было шлема, волосы — убраны назад, а глаза неприятно сияли в полумраке, отражая тусклый свет, будто кошачьи. — Ну, наконец-то, сонный сурок! — сердито выплюнул фон Кам, с кривой ухмылкой опустив меч. — Я думал уже, что ты до вечера будешь дрыхнуть! У папочки ты, наверняка, раньше полудня не встаешь! Придавленный напором, Персиво сконфузился и молчал, а в мыслях его стояла Люсиль: он должен забрать ее с собой, несмотря ни на что. Ему плевать, что скажет фон Кам, жениха-плебея он имеет право зарубить — как сюзерен. А отец. Персиво обязан убедить его дать им с Люсиль благословение. Мимо Персиво бесшумно юркнул брат Доминик — пробрался куда-то к стойлам, где храпели и фыркали породистые жеребцы охотников. Около них пристроился и ослик монаха, да тощая кляча топталась в дальнем загоне. — На, смотри не урони! — фон Кам сунул в руки виконта плотно завязанный холщовый мешочек черного цвета, и Персиво механически взял. Он не глядел на охотника и не слушал его шипящих наставлений о том, что волчий пояс следует беречь пуще глаза, передать аббату в руки и забыть о нём навсегда. — Послушай, — осторожно обратился к охотнику Персиво, стараясь отстроиться от его глаз и сиплого, шипящего голоса. — Я могу забрать с собой Люсиль? — Чего? — с недоумением протянул фон Кам, покосившись на виконта, как на блаженного. — Ты должен волчий пояс в аббатство отвезти, а не подбирать по дырам всякую шваль! Так что, вытряхни из башки солому и возьми себя в руки, слизняк! — Она не шваль! — Персиво решил казаться храбрым, вступился за Люсиль, хотя один только вид фон Кама пугал его до чертиков. Мало ли, какую нечисть епископ держит у себя на службе?.. Охотник же полностью проигнорировал выпад Персиво — и не взглянул даже, только плюнул на пол. — Пошевеливайся, Доминик! — зарычал фон Кам, повернув рожу к монаху, который возился во мгле у дальнего стойла. Меч оставался зажатым в кулаке охотника, он грозно взмахивал им, будто собрался головы рубить. Брат Доминик чем-то сипло заскрежетал, сердитым полушепотом ругаясь на чем свет стоит. Ответило ему лошадиное фырканье да цокот копыт, и вскоре монах приблизился, таща за поводья ту самую дряхлую клячу, что принадлежала покойному знахарю. — Я не дам ему своего осла, — проворчал виконту брат Доминик, потрепав лошадку по загривку. — Тебе, виконт, повезло, что у мосье знахаря в хозяйстве завалялась эта кляча, а то бы ковылял пешком до самого аббатства! — Ну что ж, виконт, хозяина у этой лошади больше нет, стало быть, она твоя! — ухмыляясь, согласился с монахом фон Кам и наконец-то, спрятал дурацкий меч. Персиво заметил дыру в его перчатке со стороны ладони — странную такую, будто прожженную. Но фон Кам сразу сжал кулак и скрыл ее с глаз. — Ты продавил моему ослу спину, фон Кам! — угрюмо буркнул в сторонке брат Доминик, отгоняя от своего носа навязчивых мух и слепней. — Весишь, как хороший бык — лучше бы ты шел пешком! Персиво хотел, было, возмутиться: кляча, всю жизнь ходившая под плугом, вряд ли заменит в долгой дороге быстрого рыцарского коня. К тому же, она — не конь, а кобыла. Он же рыцарь — как он на кобыле поедет, тем более, в город? А чистокровный хадбан был дорогим подарком отца. — А чего ты хотел? Угробил хадбана — пожалуй на клячу! — отрезал эту жалкую попытку фон Кам и схватил лошаденку под уздцы, резко дёрнул, заставив ее смирно стоять. — Кстати, седло тебе Доминик отвалил королевское. Я его, вообще-то, для себя присмотрел! Только сейчас Персиво заметил, что хлипкая, выработанная лошаденка знахаря нагружена дорогим седлом с добротными сумками. Недовольно фыркая, кусала она сыромятные поводья, била копытами. Персиво без желания принял у охотника поводья, повел кобыленку к воротам. — С богом, виконт! — фон Кам махнул рукой, расплывшись в противной слащавой улыбке. — Можно, я все-таки, заберу Люсиль? — повернулся к нему Персиво. Хотя, ему плевать было на его разрешение — он все равно её заберет. — Зарублю, — негромко, но злобно прошипел охотник, и виконт молча кивнул и отвернулся. Монах проворно распахнул перед ним скрипучие ворота, Персиво вывел лошаденку на свет божий. У входа в конюшню полукругом собрались крестьяне. Немного, всего-то человек десять: одни ровно стояли и глазели, иные — украдкой крестились да робко читали молитвы. Люди боятся охотников не меньше, чем настоящую нечисть, что немудрено: охотники ведут себя как свиньи, пожирают чужую снедь да портят девиц. — Наш виконт — охотник, — некто зашептал шепеляво и громко. — Мессир фон Кам взял его с собой. Мессир виконт — не человек, — вторили остальные — кто-то остался стоять прямо, а кто-то поспешил поклониться и сорвать с головы дырявую соломенную шляпу. В глаза виконту сейчас же бросился заскорузлый, злобный старик, который поднимал крестьян на бунт. Старик свирепо подпер бок грязным кулаком, а около него топтался Этьен: прямоугольный детина, чье лицо почти полностью скрывала спутанная борода. Оба глядели на виконта с презрением и крепче сжимали мотыги, будто готовились огреть. Персиво вздрогнул, случайно заметив возлюбленную среди этих неприятных людей. Люсиль неловко переминалась рядом с Этьеном, и ее хрупкие плечи согнулись под двумя большими корзинами на толстых ремнях, грубая тяпка в нежных руках казалась пугающе нелепой. Персиво никак не мог представить себе это дивное создание на каторжной работе в поле — как гнётся она с утренних сумерек до позднего вечера, выпалывая сорняки, потом складывает их в корзины и несет домой, кормить домашнюю птицу. Персиво стушевался, но лишь на миг — он решил быть синьором и свирепо напомнил плебеям о том, что они давно должны быть на работе, а не пытаться встрять в чужие дела. — Скажи своему отцу, виконт, что мы не будем гнуть спины на его полях до тех пор, пока он не уменьшит повинность! — с ненавистью просипел старик, сверкнув злыми глазами из-под седых нависающих бровей. — Или тебе на все плевать? Как и тебе, поганый ведьмак? — добавил он, заметив фон Кама за спиной Персиво. — Заткнись, Эдуар: он тебя проклянет! — зашипела крепкая грязная старуха, одернув бунтаря. Однако Эдуар ее грубо пихнул и продолжил, не давая никому вставить ни слова: — Не думай, что я тебя боюсь, богомерзкий! — он погрозил ржавой мотыгой охотнику. — Несмотря ни на что, моя вера крепка, ты не сможешь меня проклясть! Виконт опешил, не ожидав от плебея такой наглости. Как сеньор, он должен был их разогнать, но вместо этого — глазел на слезы в чистых глазах Люсиль. Усилием воли заставил он себя повернуться к охотнику — сейчас, фон Кам мокрого места от этого старого глупца не оставит. Однако охотник лишь подозвал брата Доминика едва заметным движением руки. Монах согласно кивнул и передал фон Каму увесистый красный кошель — туго набитый монетами, затянутый шнурком с крупной кистью. — Держи, Эдуар! — охотник с благодушной улыбкой швырнул кошель старику. Как кость швыряют голодной собаке. Эдуар мгновенно заграбастал подачку, засунул за пояс и, взмахнув мотыгой, выплюнул сердито: — Ух! А после — просто развернулся и потопал прочь, и за ним шатко потянулись и другие бунтовщики. — Господь завещал кормить голодных и помогать страждущим, — пропел фон Кам, поймав на себе злой взгляд виконта. — Ты же тут хозяин — неужели, не понял, чего он хочет? — Черт, — угрюмо буркнул Персиво, глядя на опустевший дворик. Однако не все крестьяне ушли. На прохладном утреннем ветру стояла под весом корзин хрупкая фигурка Люсиль. Персиво вздрогнул, перехватив ее пронзительный взгляд. Ему все равно, что скажут другие — он заберет ее с собой. — Прощайте, — сухо пробурчал виконт фон Каму и брату Доминику и с опаской уселся в укрепленное на тощей спине лошади седло. Ему почудилось, что кляча под ним зашаталась, однако Персиво привычно пришпорил ее — несильно, чтобы трухлявая лошаденка сдвинулась с места. Люсиль не уходила — все так же смотрела, болезненно сжимая и разжимая пальцы на черенке тяпки. — Поехали со мной! — решительно заявил Персиво, остановившись возле нее. — А? — Люсиль воззрилась на него с изумлением, фон Кам позади гневно зарычал. Но виконт отринул все ненужное. Спрыгнув с седла, он отобрал у Люсиль тяпку, сбросил с ее плеч корзины и подтолкнул к лошади. — Поехали со мной, Люсиль! — повторил он, помогая ей забраться на лошадиную спину. — Я тебя люблю — будь моей женой! Едва Люсиль устроилась в седле — виконт запрыгнул позади нее и хлестнул лошадку, чтобы та с места сорвалась в галоп. В топоте копыт бесновались чьи-то злые голоса, но Персиво мысленно повторил им: «Прощайте».***
Люсиль прижималась к спине Персиво, крепко обхватив его руками, чтобы не упасть. Кляча скакала неровным галопом и натужно храпела, покрылась мылом. Деревья и кусты проносились мимо и оставались позади — через лес к аббатству ведет всего одна дорога, широкая и ровная тропа. Вскоре они будут на месте, и тогда... Внезапно кобыла запнулась и резко сбавила ход, запрыгала, хромая на переднее левое копыто. Персиво с трудом удержался в седле, и Люсиль — тоже едва не свалилась. — Да чтоб тебя, — начал злиться виконт — на фон Кама, за то, что из вредности не дал ему нормальную лошадь. — Смотри, Персиво, — Люсиль обеспокоенно тронула его за плечо и показала пальцем вперед. Из хаоса кустов на тропу выбралась цыганка — пожилая и грузная, обряженная в нелепое цветастое платье. — Кобыла под тобой заколдованная! — свирепо выплюнула цыганка скрипучим голосом, делая длинными руками непонятные пассы, от чего бубенцы на ее ярком платке громко звенели. — У меня нет денег, — угрюмо буркнул Персиво, поворачивая охромевшую клячу, чтобы объехать цыганку. Наверняка, эта обманщица решила стрясти с него пару золотых за снятие мнимого заклятия — вот и цепляется. Вообще, Персиво с детства научен не глядеть в глаза цыганкам. — Какой ты наивный! Какой ты глупый! — мерзко захохотала цыганка, будто старая жаба заквакала. — Не нужны мне твои деньги, несчастный, слабый, бесполезный человечек! — Поехали отсюда, Персиво, — тихонько попросила Люсиль, приблизившись к уху виконта. — Мне страшно. Персиво чувствовал, как она дрожит, водил лошаденку, однако проклятая цыганка не отставала, юлила, заступая дорогу. И скалилась — зубы острые у нее, будто волчьи — клыки сверкнули из-за неприлично ярких, напомаженных губ, и тут же скрылись. Персиво невольно отшатнулся, вспоминая молитвы, испуганный вопль Люсиль жутко резнул по душе. — Поехали, — пикнула она, а гадкая цыганка вновь взмахнула грязными руками и громко рявкнула: — Загрызу девку твою, человечек! Ты голову ее свезешь хозяину кобылы, и скажешь ему: если не позволит нам на Лысую гору ходить — каждые три дня одна девка в деревне лишится головы! — Послушай, старуха, знахарь мертв! — отрезал Персиво, сдвинув брови, чтобы казаться суровым. — И ты тоже околеешь, если не уберешься с дороги! Цыганка зашлась дьявольским смехом, подняв корявые руки с грязными ногтями. — Мне не нужен никакой знахарь! — изрыгнула она нечеловеческий рык, и Персиво почти рефлекторно схватил арбалет, прицелился в беснующееся чудовище. — Слушай, я охотник! — крикнул он, стараясь отринуть страх, ведь за его спиной сидела Люсиль, которую он обязан был защитить. — Лучше уйди с дороги. Издав пронзительный визг, цыганка вдруг прыгнула, а виконт едва успел нажать на тугой спуск. Арбалет громко треснул, и стрела, пробив цыганку насквозь, отшвырнула ее и приколола к земле. Цыганка визжала, шипела, хватаясь за короткий кончик стрелы, однако ее руки дымились, покрываясь кровоточащими ранами. Она отдергивала их и вновь хваталась, крутясь в пыли тропы, и с её дергающегося тела летел удушливый сероватый дым. Персиво будто впал в забытье: сидел, удерживая арбалет навскидку, и таращился, как ведьма заживо сгорает, рыдает, дергается. В ее адском голосе прорывалась слезная мольба о помощи, лицо искажалось, превращаясь то в гадкую зубастую рожу, то в человечье лицо, перекошенное болью и ужасом. — Поехали, Персиво! — взмолилась Люсиль, теребя похолодевшее плечо виконта. — Прошу, поехали. — Да, да, конечно, — виконт очнулся, тяжело дыша, опустил арбалет и хорошенько пришпорил лошадку. Кажется, эта цыганка — настоящая ведьма, каких надлежит убивать охотникам. — Что происходит, Персиво? — в крайнем недоумении и страхе спросила Люсиль, прижавшись к виконту так, чтобы не оглядываться на догорающую ведьму. — Я не знаю, — признался виконт, нахлестывая кобылу, чтобы не сбавляла ход.***
Солнце уже давно зашло, над лесом висела прохладная ночь, но Персиво так и не нашел дорогу в аббатство. Узкая лесная тропа почему-то казалась бесконечной — змеилась, уводя в какие-то незнакомые заросли, наполненные пугающими звуками ночи. Сверчки громко пищали, низко ухал филин на засохшем дубу, да волки выводили протяжные голодные «песни». Кажется, виконт не проезжал тут, когда ехал с охотниками из аббатства. — Где мы, Персиво? — всхлипывала за его спиной Люсиль и хваталась за его плечи. Она конечно же, проголодалась и пить хочет, а Персиво понадеялся, что путь займет пару часов, и не взял ни еды, ни воды. — Я не знаю, Люсиль, — сдался виконт, осознав, что почему-то заблудился в «трех соснах». — На Лысой горе живут настоящие ведьмы, — шептала Люсиль, вздрагивая от каждого шороха. — Мне мама рассказывала, когда была жива. — В деревне охотники, — попытался успокоить ее Персиво, всматриваясь в едва видную тропу. — Они разберутся со всеми ведьмами — для этого епископ Франциск их сюда отправил. — А ты ведь — тоже охотник, — напомнила Люсиль, как бы невзначай дотронувшись до арбалета, который висел у виконта на поясе. Персиво собрался отказаться, однако вместо этого согласно кивнул: стыдно стало признаваться в том, что он — всего лишь, неофит и на охоте в первый раз. Голод давал о себе знать, мучая пустой желудок. Да и Люсиль ведь тоже с утра не ела. Но Персиво уже отчаялся найти сегодня дорогу в аббатство — хоть бы до какой дыры добраться и остановиться в трактире. Уставшая лошадь храпела и спотыкалась все чаще — куда ей, такой тощей и старой, так долго нести двух человек? — Сиди в седле, а я пойду пешком, — Персиво спрыгнул на тропу, чтобы разгрузить кобыленку. А то еще околеет, и они тогда останутся в проклятом лесу навсегда. У Люсиль и одежды никакой не было — только дырявая рабочая чемиза, соломенная шляпа да ветхая серая накидка, которой разве что, от солнца прикрываться в жару. — Вот, — Персиво накинул на ее плечи запасной плащ с латунной застежкой в виде герба: два всадника едут на одном коне¹. Хоть ночь и жаркая, душная — не замерзнешь — а виконту все равно стыдно стало, что он раньше не додумался этого сделать. — Спасибо, — благодарно закивала Люсиль, закуталась в плащ и нахохлилась, как воробей. Крестьянка привыкла носить рванину и ветошь, но ничего — скоро Люсиль станет виконтессой, и у нее будут лучшие платья. Волк взвыл совсем близко, за густым малинником, мимо которого небыстро рысила их кляча. Люсиль поежилась, Персиво сжал меч. Каждая темная тень ему казалась волком — в темноте не различишь, что это: зверь, или куст. — Давай, пошла, — шепнул виконт, чуть подхлестнув кобылу хлыстом. Лошадка шарахнулась, недовольно фыркая, но быстрее не пошла — у нее просто не было сил. В кустах раздавались страшные шорохи, и спустя миг здоровенный волк выпрыгнул на тропу перед ними. Ощерившись, зверь шагнул вперед, и лошадка взвилась на дыбы, хрипло заржала, чуть не сбросив кричащую Люсиль. Кобыла прянула, было, назад, но нарвалась на второго хищника, который почти укусил ее за хвост. Виконт прыгнул, изо всех сил рубанув мечом, и волчья башка покатилась по пыльный земле. Но хищники не отстали — наоборот, из малинника выцарапалась целая стая. Голодные волки окружили их полукругом и медленно подходили, пригибая к земле оскаленные клыкастые морды. Одни рычали, другие — протяжно завывали, торжествуя победу. Персиво дёргано оглядывался, закрываясь мечом: какой волк прыгнет первым? Тот, что прямо перед ним, или другой, белолобый, по правую руку? Виконт слышал, как сквозь слёзы молится Люсиль, как лошадь прядает и фыркает. — Ауууу! — ближайший волк жутко завыл, но прыгнул другой — слева — прямо на клячу. Хищник будто на стенку налетел — распластался в воздухе и рухнул под лошадиные копыта. Судорожно поднявшись, он болезненно заскулил, закрутился бестолково, как ударенный, и задал стрекача, поджимая хвост. — А? — изумился Персиво, а за пострадавшим сбегали остальные волки — вприпрыжку, словно за ними отряд лучников гонится. — Персиво, ты их прогнал! — радовалась в седле Люсиль, размазывая по щекам остатки слёз. — Но! Пошла! — Персиво подогнал клячу, стремясь убраться отсюда скорее. Радоваться ему или нет — виконт не знал: явно не он прогнал хищников, они испугались именно лошадь. Заколдованную лошадь, которую и Персиво теперь опасается. Мало ли, а вдруг и знахарь этот тоже был — ведьмак? Небольшой и пологий холмик остался позади, и за ним деревья редели, а тропа делала крутой поворот. Луна светила ярко — даром что не полная — и прекрасно освещала тонкие березы да кусты каких-то ягод, которые виконт не знал. — Персиво, я, кажется, вижу огни, — усталым голосом произнесла Люсиль, тыкая пальцем куда-то вперед, где Персиво видел пока что только какие-то темные пятна. — Ну, поехали, посмотрим, — кивнул виконт, подавив навязчивый зевок. На Персиво почему-то напала какая-то слабость, захотелось спать, или просто сесть и сидеть, но виконт заставил двигаться свои отяжелевшие ноги. Хоть бы Люсиль оказалось права, и они попали бы в деревню, где есть трактир. И как это его угораздило тут заблудиться?***
Виконт тут никогда не бывал — достаточно большой поселок в несколько улиц и даже с каменными домами встретил их неприветливо: озлобленным лаем дворовых собак. Во многих избах еще горели свечи, и окна были открыты, однако люди, завидев плетущуюся по улице лошадь, сердито захлопывали ставни. — Что это за место, Персиво? — с беспокойством спросила Люсиль, вздрогнув, когда очередная дородная хозяйка хлопнула крепкими рамами. Отец рассказывал Персиво об окрестностях: где, что да как называется. Виконт, вроде бы, запоминал, отвечал на вопросы. Но сейчас все это предательски выветрилось из дырявой башки. Да он вообще не мог понять, куда они отклонились с тропы: на юг? На север? — Это недалеко от аббатства, Люсиль, — выкрутился Персиво — чтобы успокоить ее и не показаться бестолковым дуралеем. — Пошли прочь! — взревел в другом дворе бородатый детина, а на цепи заходился лаем косматый волкодав. Персиво уже хотел рявкнуть этому плебею, что он — виконт и сын хозяина, однако благоразумие шепнуло, что этого делать не стоит. Крестьяне на землях отца ропщут и даже бунтуют, как Эдуар — мало ли, еще схватят его или даже убьют, чтобы графу насолить. — Пошла, — Персиво снова погнал клячу, и та пошла по пыльной дороге медленным, неровным шагом. Ни в один двор не пустили уставших путников — все гнали да закрывались, кто-то едва собак не спустил. В лае и выкриках расслышал Персиво какой-то непонятный, далекий шум: ржание лошадей, гомон и какое-то металлическое бряцанье, лязг. Улица кончилась, а на перекрестке, поодаль от крестьянских дворов, торчало некое наляпистое строение в три разношерстных этажа. Шум доносился именно отсюда, да и свечи сверкали, почти что, в каждом окне. Кто-то там внутри гомонил, и даже бряцали на лютне — виконт знал эту песню, но у здешнего музыканта выходило фальшиво до боли в ушах. «Трактир «Хмельной Лис», — прочитал Персиво большую, но уже ветхую и замшелую вывеску над деревянным силуэтом не то кота, не то собаки. — А вот и ночлег, — вздохнул Персиво, но Люсиль ему не ответила: она уже задремала в седле. — Проснись, Люсиль, — Персиво легонько затормошил ее за руку, а Люсиль вздрогнула так, будто в капкан попала. — Мне приснился кошмар, Персиво, — всхлипнула она, вытирая слезу. — Матье. — Прости меня, — Персиво лишь опустил взгляд себе под ноги. Да, он виноват в том, что убил её брата. Но, ведь он же не знал. Высокий напыщенный рыцарь у коновязи изумился: почему у храмовника такая плохая лошадь? Глупый пижон, он и понятия не имеет о том, в какие передряги накануне угодил Персиво. — Пойдем, Люсиль, — Персиво помог ей слезть с кобылы и обнял, закрыв своим плащом от липкого взгляда этого недоброго мессира. Рыцарь сделал вид, что копается в седельной суме своего жеребца. Хотя, мало ли, никакой он не рыцарь, а разбойник? Мессир на улице не задержался — проворно застегнул суму и опрометью бросился обратно, в трактир. Виконта его поведение насторожило: интересно, чем они тут все так напуганы? Персиво толкнул плечом скрипучую дверь, и гвалт мгновенно утих. Виконт потонул в не очень то и приятном запахе подгоревшего мяса, браги да плебейского варева, однако с голодухи он показался ему упоительным — даже слюнки потекли. Люсиль прижалась к виконту: внимательные и недоверчивые взгляды людей тут же впились в них, пришлых. Посетителей тут водилось немного, однако каждый из них уставился, все прекратили жевать, глотать брагу и даже тощий менестрель опустил расстроенную лютню. — Ну, и кто же ты такой будешь, путник? — с явным ехидством вопросил невысокий бородатый трактирщик, ловко монкуя деревянными и глиняными кружками. За его спиной громоздились здоровенные бочки — трактирщик откупорил одну и наполнял каждую кружку каким-то кислым пойлом. — Охотник на нечисть! — ответил Персиво, солидно выложив на липкую стойку правый кулак. Запах кислятины от пойла щекотал в носу — не привык графский сын к подобным напиткам. Однако виконт смело схватил одну кружку, сделал огромный глоток и. едва не подавился гадкой кислятиной, крепкой, будто огненная вода. Персиво усилием воли подавил мучительный кашель и позывы выплюнуть гадость на пол — он лишь резко выдохнул, вытер губы кулаком и хлопнул на стойку горсть золотых. — Мне и моей спутнице нужна еда и ночлег! — просипел виконт, потому как кислятина почти лишила его голоса. — О, настоящий охотник в наших краях! — трактирщик взглянул на него с уважением и хорошей долей страха — даром, что мессир охотник весь красный, как помидор, а в глазах его слезы стоят. Но Персиво пожалел, что распустил свой длинный язык, расслышав в шепоте людей слово «ведьмак». — Он не похож на ведьмака, — с недоверием проскрежетал пожилой мессир в ржавых доспехах, покосившись на виконта, словно злой петух. — Вот и хорошо! — отрезала носатая старуха, сурово сдвинув редкие брови. — Или на костёр захотел за якшанье с богомерзким? Ты слышал, что сказал епископ Франциск? — Инквизитор? — хрипло осведомился у виконта мессир, вытирая кулаком серые усы. — Храмовник, воин господа, — Персиво постарался сделать так, чтобы его голос не дрожал. Вон, как вытаращились они все: наверняка, пытаются узреть в нем «богомерзкого», или инквизитора — неизвестно, кого эти люди больше боятся. — Храмовник! — выплюнул усатый мессир и нахмурился, сердито откашлявшись. — Я ходил в альбигойский поход. И остался без ноги, — буркнул он, выпятив культю из-под стола. — Ты знаешь, что когда катары засели в Монсегюр — твои дружки отправили ведьмака их выбивать? — Нет, — Персиво поспешил отказаться, поразившись тому, как это церковь осмелилась выставить на бой с еретиками богомерзкое чудище. — Я в ордене недавно, — добавил виконт, будто оправдываясь — пока они не решили, что это он катаров выбивал из Монсегюр. Виконт провел Люсиль к свободному столу и усадил на грубую лавку. Люсиль плотнее закуталась в храмовничий плащ: устыдилась худой и грязной рабочей чемизы. Хотя, все эти люди одеты не лучше. — Зеленый сопляк! — огрызнулась старуха, зыркая, словно порчу собралась наслать. — А ты, старый змей, заткнись: вдруг он доминиканец — пес господень? — зашипела она усатому, грозя суковатой клюкой. — Шевелись быстрее, Мартин! — изрыгнул трактирщик, стуча по стойке пустой кружкой. — Чтоб тебя сожрал кто-нибудь, лентяй! Сбоку от бочек распахнулась невысокая, узкая дверь, и из-за нее молча выскользнул тощий и рыжий мальчишка. Он едва удерживал здоровенный поднос, уставленный местными угощениями, пошатывался под его весом и ступал осторожно, чтобы не приведи господи не уронить. — Шевелись! — подогнал его трактирщик, взмахнув кулаком. — Гости еще эля хотят, ты не забыл? — Да, отец, — послушно согласился мальчишка, аккуратно примостив поднос на заляпанной столешнице перед Персиво. — Пожалуйте, мессир, — кивнул он виконту и бесшумно нырнул обратно, к стойке. С трудом оторвав забитый кружками поднос, он медленно пошел между столами. Подпитые люди пихали его, расхватывая кружки, кто-то даже элем обплескал. Однако Мартин всем услужливо кланялся, тихо повторяя: «Пожалуйте». — На Чертовом озере пропадают люди, храмовник! — басом заявил круглощекий толстяк, перебив всех, и отгрыз огромный кусок от жирного окорока, зачавкал, жуя. — Рыцарей целый отряд третьего дня исчез бесследно. Один только добрался до трактира. — Он был безумен, — дьявольским полушепотом вставил трактирщик, нещадно терзая лохматую бороду — даже клок выдрал из нее. — Мосье лекарь только руками развел, а знахарка сказала, что порча на нем, и молитвой не снимается. — Мы сколько угодно заплатим за то, чтобы ты разобрался, в чем дело, — сыто пробулькал толстяк, до кости обглодав этот окорок, и схватил второй в пухлый кулак. Он принялся отхватывать куски мяса, отирая жир кулаком, а Персиво кусок в рот не лез. Одно название озера наводило на христианина страх. Радовало виконта лишь то, что эти люди не сочли его «богомерзким» — иначе мог бы загреметь на костёр. Епископ Франциск тот еще прохвост — настоящего ведьмака вряд ли сожжёт, но сгноить невиновного под эту марку никогда не откажется. Усатый мессир увлеченно травил байку о том, как некий «ведьмак» в щепки разнес крепкие ворота и подъемную решетку заодно, ворвался в крепость и в одиночку зарубил добрую половину еретиков. Его никто не слушал — только злая старуха шикала. Все взгляды, буквально, прилипли к виконту: одни с надеждой, словно он — мессия, другие — осуждающе колючие. — Ты хочешь взглянуть на него? — загадочно осведомился трактирщик, и виконт невольно вздрогнул. — На кого? — переспросил он, пряча жалкую мину за кабаньей лопаткой и кружкой кислятины. Местный повар не утруждал себя изысканностью приготовления — зажарил на огне, и готово. Настолько жесткое все, что приходилось терзать с безумным видом. — На рыцаря, — пояснил трактирщик, присев на край лавки возле виконта. — Он до сих пор в моем трактире. — Воет, — добавил толстяк и даже перестал есть. — Поговаривают, что он стал одержим. — Мосье экзорцист ходил к нему, я вызывала! — проскрежетала из угла старуха. — Мы нашли его утром, умер от страха! Она скосила на него донельзя колючие глаза, от взгляда которых Персиво начал корчиться. Охотник из него — одно название, и раз уж экзорцист умер от страха возле «порченого» рыцаря — ему здесь и подавно делать нечего. Виконт почувствовал, как прижалась к нему Люсиль — она даже перестала есть похлебку и поглядывала с испугом. — Ну, что, охотник, берешься? — настоял трактирщик, желая отделаться от чудовища малой кровью. После последней коллегии ведьмака искать — себе дороже, могут и от церкви отлучить. А зеленый охотник-человек и возьмет недорого. Персиво молчал и делал вид, что жует. Он хотел бы узнать у них, что это за место и как добраться до аббатства, но они упорно посылают его на охоту. Что же делать? Если рыцарь просто спятил на озере — ничего страшного, можно пристрелить и сказать, что он был тварью. Но почему умер мосье экзорцист? — Я начну охоту завтра с утра! — твердо заявил Персиво, решив не спорить с ними, а то еще вышибут на улицу на ночь глядя. Трактирщик кажется подлым прохвостом: заграбастал его золотые, а сам — вышибет. — Персиво, — в страхе пикнула Люсиль, прикрыв губы ломтем грубого хлеба. — Чшш, — шепнул ей виконт, мягко тронув ее запястье. — Все будет хорошо. — По рукам! — довольно просиял трактирщик и опрокинул в рот кружку своего кислого эля. — Давай, Реми, не молчи! — рявкнул он притихшему в углу менестрелю. — Повеселее только, я устал от твоего нытья! Реми допил свою кислятину и крысой выбрался из угла на середину зала, присел на краешек лавки поодаль от толстяка. Подкрутив обвисшие струны, он часто забряцал по ним, а потом еще и запел жиденьким козлиным голосом. Уставший от подносов Мартин тоже присел, закивал головой в такт неказистой музыке. — Ну, видите, маман, все наладилось! — изрек трактирщик старухе, а потом — подхватил ее и пустился в нескладный косолапый танец.***
Сырая коморка с крошечным окошком напоминала жилье отдаленно. Тесная словно карцер, а из мебели — колченогая кровать с жестким соломенным тюфяком да едва сколоченный хлипкий столик с огарком свечи. Неприятно здесь: зябко, да крысы-мыши шуршат под грязными и подгнившими досками пола. Люсиль, зевая, опустилась на неудобный для виконта тюфяк и тут же свернулась на нем, подтянув к подбородку колени. Персиво поглядел на ее усталое, осунувшееся лицо, которое в тусклом свете коротенькой свечки казалось еще более худым. И тут его будто ударили. Какой же он чурбак, думает только о себе! — С кем остались твои братья, Люсиль? — тихо спросил он, осторожно проведя ладонью по ее мягким волосам. Как же мог он забыть о братьях — у нее, ведь их одиннадцать. — С дядюшкой Эдуаром и тетушкой Нинель, — зевнула Люсиль, устроив голову у Персиво на коленях. — Не волнуйся, Персиво, с ними все хорошо. Кроме Матье, — добавила она и в который раз задернула носом. — Матье хотел стать священником, но у нас не было денег на семинарию. — Я. Не хотел, — выдавил Персиво, мучительно переведя взгляд с ее лица на окно, в которое глядела холодная луна. — Ты не виноват, Персиво, — Люсиль смахнула слезу. — Нам пора спать. Пожалуйста, не надо охотиться тут — пускай мессир фон Кам ловит чудовищ. — Не буду, — заверил ее Персиво, хотя какое-то недоброе предчувствие шептало, что поохотиться придется. — Люсиль, когда мы обвенчаемся — я заберу всех твоих братьев к нам в замок, я клянусь тебе. Люсиль не ответила — она мирно посапывала, обняв его поперек туловища. Утомилась, пускай отдыхает. Виконт осторожно отцепил от себя ее руки, положил на тюфяк ее голову и накрыл Люсиль куском шкуры неведомого зверя, который тут заменил одеяло. Поднявшись на гудящие от усталости ноги, Персиво принялся стаскивать с себя неудобные латы, от которых плечи болели и ныла спина. Виконт боялся охотиться, он не сладит с чудовищем в одиночку. Если ночью ничего не случится — он пораньше разбудит Люсиль, они сядут на «заколдованную» клячу и зададут из проклятых мест стрекача. Пускай, их тоже объявят пропавшими, придумают новую ужасную легенду об исчезнувших охотниках, рассказывают ее, выдумывая новые и новые «смачные» подробности. Возможно, их пропавшие рыцари пропали так же: сбежали, потому что не захотели связываться.2.
На кладбище, у старого замшелого склепа, топтались в нетерпении два человека в одинаковых темных балахонах. Лица полностью скрывали плотные клобуки — эти двое разительно отличались лишь ростом: один низковат, а второй — выше его почти на полторы головы. Низкий прижимал нечто к груди, крепко обхватив руками, а высокий бездельно теребил длинную былинку: сгибал, скручивал, обламывал ножку. В кустах громко затрещало, послышались неуклюжие, грузные шаги. Оба повернули на звук скрытые лица, однако не трогались с места. — Откопал? — негромко осведомился высокий, отшвырнув былинку прочь. — Угу-х! — согласно ухнули из-за куста, и на освещенную убывающей луною поляну тяжело выбрался хромоногий горбун, помогая себе грязной лопатой. — Отлично, — высокий кивнул и дёрнул низкого за балахон. — Идем! Громко и жалобно пели сверчки, заходилась страшными криками выпь на близком болоте, да изредка завывал волк вдалеке. Высокий продирался сквозь плотные кусты громоздким медведем, ломал ветви, сдирал листву. Низкий же лез подобно лисице: юрко и почти что, бесшумно. Раскопанная могила под новым крестом зияла черным провалом, и на ее далеком дне виднелся наспех сколоченный грубый гроб. — Ее похоронили по-христиански, — буркнул низкий тип, заметив на присыпанной землей крышке очертания креста, и почесал под клобуком башку. — Времени мало, нужно поднять! — настоял высокий, сорвав себе новую былинку и сунув ее в рот. — Шевелите щупальцами, безмозглые рыбы — если петух успеет вякнуть хоть раз — она заткнется навсегда! — Угу-х! — горбун послушно согласился и живо спрыгнул в оскверненную могилу, осыпая за собой сухую, рыхлую землю. — У рыб — плавники, а не щупальца, — огрызнулся низкий, однако отдал высокому свою странную ношу, подобрал балахон и тоже спрыгнул в могилу, завозился там. — Тогда шевели плавниками! — высокий зарычал вперемешку с мерзкой бранью и нервным движением скинул клобук, встряхнул клочковатыми, неряшливыми космами. — Чертова жарища. — Фон Кам, ты прекрасно смотрелся бы с яблоком во рту²! — хохотнул из могилы низкий, а горбун около него молчаливо схватился за кайло. — Хотя, насчет жары ты прав, — негромко добавил он и тоже скинул клобук, явив тощую голову с по-монашески выбритой макушкой. После ливней снова наступил парный зной, и воздух вокруг был тяжелый и влажный — даже ночью отвратительно давила духота. Пыхтя, монах поплевал на ладони, схватил второе кайло и без энтузиазма подцепил им занозистую крышку. — На счет «три», — тихо сказал он горбуну, и тот снова кивнул, подсунув свое кайло под другой край. Ни свечи, ни лампы они не имели — лишь луна освещала их нелегкий и неправедный труд. Вдвоем отодрали они от гроба крышку и горбун, кряхтя, сбросил ее. Монах же, схватившись за крест, гундосо молился над истощенным телом несчастной мертвой девицы, кое-как обряженным в замаранный саван. В окоченевших руках торчали свеча и икона, горбун потянулся, чтобы освободить тело от предметов веры. — Перекрестись! — зашипел брат Доминик, схватив его за драный рукав, и с раздражением взглянул наверх, где праздно топтался фон Кам. — Не лови ворон! — фыркнул тот, скорчив мерзкую гримасу, и погрозил кулаком. Охотник со скучающим видом заглянул в могилу — его неказистые товарищи крестились там, молились, опасаясь труп осквернить. — Черт, — буркнул он, положил в траву то, что держал, и вынул из-под балахона диковинную вещь. Длинная, с руку, трубка наполовину была искусно вырезана из дерева, покрыта узорами из птиц и таинственных ликов. Другую ее половину выточили из красного камня, отполировали до блеска и снабдили небольшой чашечкой. Разноцветные плетеные шнурки, бусы и длинные перья служили эффектным украшением для этой невиданной вещи. Горбун Гуго взял безжизненное тело девицы за ноги, а брат Доминик ухватил за холодные острые плечи. — На счет «три», — снова скомандовал монах. — Один, два, три. Одновременно они подняли тело, вынув его из гроба и, кряхтя, полезли из могилы наверх. Здоровенный фон Кам даже и не подумал им помогать — он лениво уселся в траву, поджав под себя ноги и снял с пояса какой-то мешочек. Растянув шнурки, охотник свободной от трубки рукой извлек оттуда какие-то сухие листья и принялся крошить их в ладони да запихивать в чашечку. — Быстрее, — процедил он, зажав тонкий конец трубки в зубах. — Тяжелая, — пропыхтел брат Доминик, с трудом влезая наверх по рыхлой земле, которая осыпалась под его ногами. — Угу-х! — гундосо вторил горбун. Фон Кам щелкнул пальцами над чашечкой, и листья в ней занялись горячим огоньком. Охотник несколько раз глубоко затянулся, вдохнув полной грудью довольно едкий и удушливый дым, и выдохнул через нос, выпуская белые клубы. Брат Доминик и горбун уложили тело прямо перед ним и сели напротив, образовав с фон Камом круг. — Чинунпе³? — охотник протянул дымящую трубку монаху, а тот взял и тоже вдохнул дым. Надышавшись, он хотел передать эту странную вещь горбуну, однако Гуго суеверно отказался, замотав кудлатой башкой. — Пора, — тихо шепнул фон Кам и резко хлопнул в ладоши. В траве перед ним лежала толстая книга, и роса стекала по чешуйчатому переплету, покрывала каплями драгоценные камни. Едва прозвучал хлопок — книга раскрылась сама по себе, хлипкие страницы стали переворачиваться, поднимая легкий ветерок. Фон Кам забрал у брата Доминика чинунпе, несколько раз глубоко вдохнул дым и шепеляво зашептал непонятные слова. Брат Доминик поднял к звездному небу длинный нос, закатил глаза и завыл монотонный, заунывный мотив, мерно раскачиваясь из стороны в сторону. Горбун Гуго молча наблюдал за ними, но уходить не смел. Папирусные страницы, тихо шурша, переворачивались быстрее и быстрее, а затем — замерли, и фон Кам с братом Домиником заткнулись. Тишину нарушал лишь писк сверчков да шелест листьев, над разворотом книги собирался легкий туман и тусклое синеватое свечение. Мертвое тело в траве шевельнулось. Медленно поднялась покрытая трупными пятнами рука, дернула серыми пальцами и бессильно упала. А потом — девица медленно села, распахнула пустые черные глаза. По тонкому савану быстро расплывалось пятно: из раны в боку девицы потекла зловонная жижа. Брат Доминик сидел неподвижно и молча, а фон Кам опять зашипел, на что девица ответила похожим шипением. Она неестественно кривила разодранные остатки губ, разевала перекошенный рот и что-то говорила, что понимал только фон Кам. Девица жадно потянулась к чинунпе, однако охотник резко хлопнул ее по руке. — А! Богохульство! Богохульники! — перекошенный ужасом визг человека покрыл шепот, отдался эхом где-то вдали, а потом — сменился топочущими шагами. Мертвая девица разом вскочила на ноги, оскалив зубастую пасть, и набросилась на брата Доминика, выпустив звериные когти. — Ай! — сдавленно пискнул монах, с размаху рухнув в груду свежей земли. Дрянная растрепанная башка нависла над ним, и тут же слетела, жестоко отрубленная. Шурша по траве и треща ветками, со всех ног улепетывал к лесу некий тип с корзиной в кулаке. Однако фон Кам в пару прыжков догнал его и рубанул наотмашь, разрубив надвое с одного удара. Брызги крови окропили траву, бедняга повалился лицом к звездам. Выронив корзину, растерял он грибы, а в его широко раскрытых глазах застыл животный ужас. Фон Кам бранился, как грязный плебей, рассекая воздух над трупом смертоносным клинком. Других людей тут не было — и это к лучшему. — Да что же ты наделал? Ты. Ты зарубил его, — заклекотал над распростертым телом брат Доминик, широко разводя руками. — Черт, да я считал, что ты лучше колдуешь, фон Кам! — Да этот старый пень все сбил! — зарычал в ответ фон Кам, взмахивая окровавленным мечом. — Нечего было орать, черт! И. что значит, «колдуешь»? Я — воин господа, черт бы все это подрал! — Боишься, что Франциск тебя прищучит? — буркнул монах, беззастенчиво рассматривая выпавшие из кусков тела внутренности. — Кстати, это же Эдуар! — брат Доминик узнал в убитом старого бунтаря из деревни. — И, если бы тут было светлее — я бы сказал тебе, чем он болел! — кровожадно добавил он и ухмыльнулся. — Мелкая потаскушка заткнулась навсегда, черт бы ее подрал! — фон Кам плюнул на труп и злобно загнал меч в ножны. — Давай, Доминик, тащи горбуна — зароете их обоих в одной яме! — А ты не хочешь помочь? — с раздражением осведомился монах, отирая о балахон покрытые болящими мозолями ладони. — Еще чего! — нахально выплюнул фон Кам, развернулся и зашагал туда, где осталась лежать его книга. Проклятая туша девицы увалилась прямо на бесценный фолиант — фон Кам спихнул ее пинком и бережно поднял книгу, закрыл ее и уселся на землю вместе с ней. — Шевелитесь вы, оба: до рассвета недалеко! — рявкнул он и нервно засунул чинунпе в лягушачий рот. — Черт, да этот осел здесь явно не грибы собирал.***
— Эй, проснись, охотник! — над ухом кто-то шепеляво, с присвистом шептал и еще гадко тормошил, впившись в плечо корявыми пальцами. — Нну, — невнятно прогудел Персиво, сонно ворочаясь. — Ну же, охотник! — тип не отставал, теребил все настойчивей, и, кажется, даже несильно пнул его в бок, намереваясь во что бы то ни стало разбудить. Продрав, наконец, глаза, зевая, Персиво, уселся на неудобной и жесткой кровати. Босые ноги неприятно коснулись холодного пола, виконт тут же замерз, выбравшись из-под шкуры. — Скорее! — некто шумно его торопил, а виконт посмотрел на Люсиль. Девушка мирно спала, свернувшись калачиком, словно котенок. Персиво заботливо накрыл ее своим куском шкуры: кажется, она мерзнет, а ему на остаток ночи это подобие одеяла уже не понадобится. — Давай, охотник, шевелись! Он там совсем озверел, я боюсь! — понукал трактирщик, пока Персиво неуклюже натаскивал доспехи. Когда ему помогал Жак — одеться было гораздо проще.***
Факел трактирщика тускло освещал сырой коридор, виконт с опаской ступал, не желая споткнуться о поднявшуюся половую доску. Тут много таких было, и еще щели и дыры, в которых что-то шуршало: мыши, наверное, бегали, и крысы заодно. — Он здесь, — трактирщик застрял напротив одной из ободранных дверей и махнул факелом, чтобы Персиво подошел. Персиво проверил арбалет и меч: уже в коридоре стало ясно, что без оружия туда нечего соваться. Из запертой комнаты летели дикие крики и еще какой-то жуткий вой, напомнивший виконту вой вервольфа. — Нет, он не вервольф, — отказался трактирщик, едва Персиво посмел озвучить догадку. — Но, вы сами посмотрите, мне кажется, ему еще хуже. Мощный удар сотряс толстую, запертую на два здоровенных замка дверь, и виконт невольно попятился, уперся лопатками в холодную стену. Кажется, рыцарь одержим, и укрощать его — работка для тертого калача, такого, как фон Кам. Чертов пьяница — виконт впервые пожалел, что фон Кам остался дебоширить в деревне, а не поехал с ними. — Ну же, вы посмотрите? — не отставал трактирщик, грозя факелом. — А то он мне всех постояльцев уже распугал! — Ключ давайте, — просипел Персиво, поплотнее ухватившись за меч — если безумец набросится на него — он рубанет на поражение. — Наконец-то, — фыркнул трактирщик под красный нос и полез за ключами. Выпростав здоровенную, гремящую связку, трактирщик зубами выбрал нужный ключ, перехватил его толстыми пальцами, закопался в верхнем замке. Пальцы виконта сами собой сжимались и разжимались на рукояти меча, рыцарь бухал, а гадкий трактирщик все копался, копался, громко щелкая. В левой руке он крепко сжимал факел, который ему мешал, и показалось, прошла целая вечность, пока трактирщик, наконец, откупорил и снял замки. Персиво выхватил меч, ожидая, что чудовище сейчас вырвется, накинется. Однако за дверью воцарилась тишина. — Зайдите туда, наконец, — нетерпеливо проскрежетал трактирщик, пихнул дверь ногой, и оказалось, что она, скрипучая, открывается вовнутрь. Выпятив вперед меч, Персиво убедил себя в том, что он — охотник, и сделал первый шаг в прохладную темноту. Никто не напал на него — даже не шевельнулся: в зловещей комнате стояла мертвая тишь. И еще какой-то неприятный запах бил в нос, заставляя морщиться. Трактирщик с факелом трусливо топтался на пороге, и путь виконта освещала лишь бледная луна, что робко заглядывала в грязное окно, заросшее паутиной. Под окном виднелись очертания хлипкой кровати, и на ней — контуры распростертого навзничь неподвижного тела. Негромко произнеся молитву, виконт шагнул вперед, приблизившись к этой самой кровати, и с отвращением зажал пальцами нос. Тело источало невыносимый запах тлена — обитатель «проклятой» комнаты отдал богу душу не меньше недели назад. Исхудавший, посерелый и лысый. — Он ничего не ел, — тихо подкравшись, прошептал трактирщик и осветил факелом труп. — С тех пор, как преставился мосье экзорцист — к нему боялись заходить. Виконт замялся, стоя над несчастным покойником. Они заперли его в комнате и уморили голодом — похоже, охотнику здесь не с кем сражаться. Но кто же тогда колотил и яростно ломился отсюда в запертую дверь? — Я думаю, его нужно похоронить по-христиански, — сипло выдавил Персиво, отвернувшись от зловонного трупа и шагая к двери. — И что — вы не станете охотиться? — раздраженно выплюнул трактирщик, заступив виконту дорогу. — Н-нет, — пробормотал Персиво и спрятал меч: не на труп же охотиться-то? — Его, наверное, укусила змея, — предположил виконт, медленно, но верно продвигаясь к выходу из этой отвратительно провонявшей комнаты. Да, конечно же, это — змея: вблизи озер ведь водятся змеи, чей яд вызывает у людей дьявольские видения, и бедняги кажутся одержимыми. — Змея? — трактирщик явно не поверил, взглянув на виконта, как на чумного. — Но кто... Трактирщик заглох на полуслове, широко распахнув глаза, и его бородатое лицо исказила гримаса непонятного ужаса. Взгляд вытаращенных глаз переместился с лица виконта куда-то за его спину, а рот раскрылся, перекосившись. Секунду спустя трактирщик попятился, уронил факел, и он шлепнулся ему под ноги, поджигая дощатый пол. Виконт дёргано обернулся, услыхав за спиной невнятное глухое рычание. Два круглых красных глаза уставились ему в душу, в кровавой пасти иглами торчали кривые зубы. На волосатой туше сохранилась человечья одежда, а воняла тленом эта тварь так, что возле нее невозможно было дышать. Пламя обожгло виконту ноги, он отпрыгнул, разом выхватив арбалет. Едва нацелился он, как чудище прыгнуло, стукнув лапой, похожей на сгнившую ветку. Мощный удар вышиб оружие из рук Персиво, арбалет завалился в дальний угол, а гадкий зверь сейчас же скакнул к нему и разломал на куски. — А! Пожар! — вопя, улепетывал трусливый трактирщик, оставив виконта здесь одного. Пламя, быстро разгораясь, выгнала из угла шипящее чудовище, оно завертелось вокруг себя, хлеща чешуйчатым крысиным хвостом, и тогда виконт занёс меч над его головой. Рубанув что было сил, виконт неуклюже промазал. Тварь с чудовищной прытью отпрянула, а потом набросилась, отшвырнув его к дальней стене. Спина содрогнулась от удара, в лицо с ревом полыхнул огонь. Пламя уже перекинулось на кровать, рвалось выше, к потолку. Персиво начал задыхаться в дыму, едва встал и нашарил меч. Он судорожно огляделся, однако гада уже нигде не увидел, а комната была в огне почти вся. Кашляя, Персиво потащился к распахнутой двери. — Персиво? — на пороге стояла изумленная и заспанная Люсиль, и в тот же миг темная сущность, проворно спустившись с потолка по стене, сгребла ее в охапку и бросилась прочь по темному коридору. Крик Люсиль потонул в реве огня и воплях трактирщика. Трактирщик вдруг возник позади и вцепился в воротник виконта, рявкал в ухо, но Персиво отпихнул его и бросился в безумную погоню за чудищем. Тварь беспорядочно металась по коридору взад-вперед, скакала, как дурацкий заяц на своих длиннющих лапах. Прыжок — и она помчалась назад, на виконта. Персиво дождался ее и прыгнул, взмахнув мечом. Тварь отбросила его в сторону, будто букашку, и понеслась назад, мимо пылающей комнаты. Люсиль кричала в ее лапищах и звала на помощь — Персиво забыл про боль и заставил себя сражаться. Едва оказался он около уже занявшейся двери, как с грохотом обрушилась потолочная балка. Из комнаты ударила огненная волна, опалив ресницы и волосы Персиво. Жар с болью прошелся по коже, но виконт стерпел, не остановился, видя впереди мельтешащий сгусток темноты. Тварь перебросила Люсиль через костлявое плечо и мчалась вперед, скрежеща когтями по скрипучим расшатанным доскам. — Ах, ты ж! — ругнулся виконт, покрепче сжимая меч. Гад еще пометался туда-сюда, а потом вдруг высадил окно и выскочил наружу. — Стой! — крикнул Персиво, бессильно навалившись животом на скрипучий подоконник. Дыхание мучительно сбилось, к горлу подкатывала тошнота, болела обожженная кожа. — Спаси меня! — ночную тишь прорезал душераздирающий визг Люсиль. Персиво все лежал на подоконнике, лихорадочно заглатывая душный воздух, видел, как гадкая тварь уносит ее, перемещаясь по пустырю длинными скачками. Но сделать ничего не мог. Совсем ничего — он не спрыгнет с высокого второго этажа, ни за что не догонит и тем более не прикончит эту гадость сам. Да что такого нужно было сотворить с человеком, чтобы он превратился в подобный кадавр? — Да ты совсем блаженный! Олух! Ослиная башка! — сзади налетел трактирщик, избивая виконта запачканными в саже кулаками, сорвал его с подоконника и швырнул к стене. — Да лучше бы я нашел ведьмака, чем связывался с такой курицей, как ты! Он захлебывался гневными взвизгиваниями, топотал, заламывал руки. — Ты спалил мой трактир! — трактирщик выл, а из коридора несся рев пламени, вопли, стоны, крики какие-то, что надо воду нести. Персиво же бессильно съехал по стене вниз и уселся на пол.