1.
Сухая спутанная трава будто хватала за ноги длинными колкими стеблями, ужасно замедляя ход. Персиво выбивался из сил, продираясь через проклятые заросли, а они словно не хотели отпускать, желая, чтобы он нашел свою погибель в хаосе жухлых от жары листьев и пожелтевших стеблей. — Да будь ты проклят! — виконт рявкнул ругательство в воздух, задрав к жаркому небу вспотевшее лицо. Он и сам не знал уже, кого ругает: чудовище, траву или самого дьявола, который его сюда затащил. Близкие крики птиц, кваканье лягушек и мерный шелест камышей и осоки сливались в надсадный шум, потихоньку отбирая рассудок. Персиво изнемогал от жажды, по глупости своей забыв набрать воды в трактире. Однако двигался вперед, срубая мечом особо толстые стебли, и молился господу о спасении души. Изредка чудился виконту в звуках опасного леса испуганный голос Люсиль, будто зовет она его сквозь плач. — Люсиль! — Персиво попытался громко крикнуть, но от жажды и усталости его голос оказался глухим и слабым. Лишь эхо ответило ему — тоже глухое в неподвижном воздухе, наполненном душными болотными испарениями. Силы покинули — Персиво тяжело привалился к толстенному стволу векового древа, что поднимался из сухой травы, увитый пожухлым плющом. Птицы будто смеялись над ним, перелетая с ветки на ветку, лягушачье кваканье тоже напоминало громкий, истеричный смех. — Персиво! — в больной голове снова зародился морок, зовя куда-то, вглубь близких камышей, за которыми, скорее всего, начиналась непролазная топь. — А? — виконт встрепенулся, смахивая упавшие на лицо волосы, сырые и липкие от пота. Сквозь болезненный звон в ушах пытался он прислушаться. — Персиво! — крик повторился — и это не морок, это голос Люсиль, и она совсем близко. — Я здесь! — из пересохшего горла виконта вырвался хрип, и Персиво раскашлялся, ощутив отвратительное першение. — Я здесь, — повторил он, вскочив на усталые ноги, лихорадочно продираясь через дебри. Тонкий, ускользающий голос Люсиль сливался со злыми шорохами и пронзительным писком птиц. Персиво, боясь потерять его, пер напрямик, вломился в густые кусты — сухие, ломкие, но колючие, будто терновник. Схватив поудобнее меч, рубил он хрупкие ветви, но шипы все равно задевали лицо, оставляли саднящие царапины. — Люсиль! — крикнув срывающимся голосом, виконт прыгнул вперед, прорвавшись сквозь ветки, и внезапно нога его не нашла опоры, с чавканьем ушла в холодную, вязкую жижу. Большие лягушки прыснули во все стороны, шумно шлепая лапами по грязи. — А-а! — воскликнул от неожиданности Персиво, всплеснул руками и, утратив равновесие, с размаху плюхнулся в вонючую болотную воду. Он ушел с покрышкой, и лицо коснулось противного вязкого дна. В панике виконт забарахтался, отчаянно пытаясь вынырнуть и глотнуть воздуха. Меч потонул и навсегда сгинул во взбаламученном иле, но виконту сейчас было плевать. Он захлебывался жижей, а доспехи и промокший плащ тянули ко дну. Насилу вырвался он из лап болота, отчаянно вдохнул, сквозь грязные капли видя над собой далекое солнце. Поднимая грязные брызги, Персиво лез на заплетенный травами берег, однако ноги плотно вязли в трясине, которая тащила его обратно, засасывая. — Помогите! — поддавшись панике, Персиво позвал. Но тут нет ни души — только проклятые птицы. Под руку подвернулся толстый корень, и виконт схватился за него, подтянулся, собрав остатки сил. — Помогите! — страх заставлял глупо кричать в пустоту, но руки хватались, цеплялись за корни. Перчатки покрылись дырами, виконт раздирал руки в кровь, но стиснув зубы, терпел боль. — Помогите! — по инерции выдохнул виконт, с огромным трудом выбираясь из топи. Болото отпустило его — вымокший до нитки, измотанный и безоружный, Персиво перевалился на спину и лишь хватал воздух перекошенным ртом, без толку таращился в небо. Черт бы подрал гадкого трактирщика — зря виконт вообще его послушал и потащился смотреть на «порченного» рыцаря. Горло сжала глухая тоска: он не смог найти Люсиль — и неизвестно теперь, жива ли она? Или эти твари забрали ее душу? Легкий шаг по траве заставил Персиво вздрогнуть. Рывком повернул он промокшую голову и увидал напротив своего лица две ноги. Босые, бледные ноги явно были женскими — тонкие щиколотки, изящные ступни. Страх пробежал по телу виконта недобрым холодком, Персиво взглянул вверх, стараясь рассмотреть лицо незнакомки. Однако та стояла против солнца и казалась темным силуэтом, а в ее тонких руках грозно сверкнул меч. — Получай! — стиснув волю в кулак, Персиво стремительно прыгнул, нацелившись выбить оружие ногой, но незнакомка растворилась утренним туманом, а меч просто упал на траву. — Господи помилуй, — Персиво осенил себя крестным знамением, прежде чем взглянуть на оружие дьявола. В траве оказался его собственный меч — мокрый, с тиной на гарде, однако виконт в испуге замешкался, не решаясь взять его в руки. — Персиво, — в стороне раздался голос Люсиль — будто ласково шепчет она. Виконт резко присел и схватил меч, вскинул его, обернувшись на голос. Она стояла поодаль, у огромного пня, наполовину выдранного из земли — и это была вовсе не Люсиль. Высокая девица с волосами редкими и седыми, как у старухи, с синеватой кожей и темными провалами вместо глаз. Выпирающие кости делали ее фигуру отвратительной, а взгляд был настолько злым и тяжелым, что виконт физически ощущал его на себе. Суеверный ужас сковал, однако Персиво призвал на помощь господа. — Где Люсиль, отродье? — свирепо вопросил он, отмечая, что тварь от молитвы скорчила гримасу, показав кривые и желтые острые зубы. — Она тебе не нужна, — сладко пропело исчадье, растворяясь в белом облачке тумана. — Поверь, не нужна, — манящий шепот прозвучал прямо над ухом, и холодная рука с черными когтями впилась в подбородок виконта, повернув в сторону его лицо. Мерзость стояла у него за спиной, прижимаясь вплотную своим склизким телом, перебирала волосы Персиво свободной рукой и таращилась в душу пустыми глазницами. — Ты хоть и не ведьмак, но все равно хорош! — погань ухмыльнулась посиневшими губами, высунула длинный змеиный язык и слегка провела им по вспотевшей от страха щеке виконта. Персиво едва не стошнило от омерзительно холодного и липкого прикосновения. Усилием воли он сбросил болезненный ступор, спихнул с себя чудовище и рубанул мечом, целясь в гадкую рожу. Клинок с чавканьем врубился в студенистую плоть, и тварь пронзительно заверещала, дергано отскочив назад. В лицо виконта брызнула противная грязь, он вытер замаранную щеку кулаком. — Я воин господа! — рявкнул виконт, без тени сожаления глядя на съежившееся в траве чудовище. Исчадие жалобно плакало голосом Люсиль, утирая черную кровь и грязные слезы седыми космами, изредка поглядывало с затравленным видом, однако — это все фальшь, чтобы сбить охотника с пути истинного. Стоит виконту расслабиться — и она нападет, вопьется зубами, высосет кровь, загубит душу. Наверняка, эта зараза и сгубила всех рыцарей, а одного превратила в наложного¹. Жаль, что гад разломал его арбалет — иначе бы Персиво уже напичкал ее стрелами. — Отвечай, где Люсиль! — в ярости потребовал виконт, решительно шагнув к ноющей твари, и поднял ее голову кончиком меча. Уродливая рана рассекла синеватую рожу от уха до подбородка, и кровь, что сочилась из нее, напоминала болотную жижу. Однако глубокий порез быстро затягивался, заживал размозженный нос, рассеченные губы. Тварь злобно зашипела в ответ на вопрос Персиво, мерзко оскалилась, и в пустых глазницах сверкнули красные огоньки. — Нет ее среди живых! — прорычало чудовище, и в тот же миг прыгнуло, сшибив виконта с ног. Персиво не смог ничего сделать — рухнул, больно стукнувшись спиной и затылком, и тварь навалилась удивительно неподъемным весом, придавив к земле. Ее пасть разъехалась до самых ушей, открыв ряды длинных зубов, с которых капала зловонная слюна. — Да чтоб тебя, — сипел Персиво, отпихивая от себя эту пакость, а та норовила горло перегрызть. Другой рукой виконт судорожно нащупывал меч, но никак не находил его, а тварь наседала, зубастая пасть клацала у самой шеи, обдавая тошнотворным запахом тлена. — Ничтожный человек, ты не захотел по-хорошему! — рявкнуло чудище, брызжа слюной. — Тогда мы заберем твою душу, чтобы жить! — Душу — чтобы жить! Душу — чтобы жить! — птичьи крики превратились в визгливые голоса, повторяя и повторяя одно и то же. Персиво дергался, колотил ногами, пытаясь избавиться от твари, он та дьявольски захохотала, мотая патлатой башкой. Персиво и пикнуть не успел, как когтистая лапа вцепилась в его лицо, лишив возможности дышать. Черные когти протыкали кожу, причиняя виконту боль, голова его закружилась, тошнота стала невыносимой. Крикливые голоса слились в протяжный звон, а потом — резко оборвались, исчезнув в липкой темноте.***
— Господь сохранил твою душу, Парцифаль! — как бы невзначай проронила Эсклармонда, танцуя в небывалом зеленоватом свете меньшего солнца. Персиво стоял на краю высокого и крутого обрыва, глядел на спокойное море, на белых летающих существ с длинными и острыми крыльями, что ловко кружились над блестящей водой. Он никогда прежде таких не видел — и поэтому завороженно глазел, как рассекают они неподвижный воздух, то ныряя к водной глади, то взмывая ввысь. — Твой бой еще не закончен! — внезапно Эсклармонда метнулась к виконту и толкнула в спину, спихнув с обрыва вниз.***
Боль. Все тело саднило и ломило так, будто бы Персиво, и впрямь, грохнулся с порядочной высоты. Темнота. Он едва расклеил заплывшие глаза и понял, что лежит на боку где-то в сумраке, в котором едва различаются неровные контуры непонятных предметов. Мучительно душный, спертый воздух наполняло мерзкое зловоние, а под боком что-то кололось, словно сено на полу в хлеву. — Ай, — ворочаясь на твердом и колком полу, виконт издал сдавленный сип. Нет, это не ад и не рай — он жив, избит только, и некто закинул его в какую-то подземную нору. Зябко здесь и сыро, с низкого земляного потолка свешиваются длинные косматые корни. Да тусклый свет льется из маленькой круглой дыры под самым потолком. Лунный свет. Черт, сколько он тут пролежал? Как же она оглушила его, проклятая нечисть! — Черт, — чертыхаясь, виконт с трудом уселся, растирая затекшие, бесчувственные ноги. Он продрог в промокших одеждах, и левую ноздрю уже успело заложить. Виконт сморщился от противного чувства в носу и громко чихнул, не успев закрыться рукой. Тихий и жалобный стон раздался откуда-то из глубины норы, и Персиво замер, проклиная свой дурацкий нос: именно так стонала болотная тварь, когда он ее рубанул. Сидеть бы ему тихо, а он чихает, как иерихонская труба. Без толку вперившись в безликую стену, виконт осторожно ощупал себя. Мешок с волчьим поясом остался, крепко притороченный к его ремню, кошель — тоже, да и золотые звенят. Ножны на месте — пустые и бесполезные ножны, которые только бьются о колено. Гады разоружили его, не оставив шанса сражаться, и страх накатил с новой силой. В стороне тихо плакали, но виконт нашел в себе силы повернуться на плач. Привыкшие к полумраку глаза различили чье-то тело, скукоженное в жалкий комочек. Несчастный сидел, привалившись спиной к стенке, обхватив руками острые колени и опустив голову, его узкие плечи вздрагивали от рыданий. В сердце виконта загорелась надежда: он узнал очертания милой фигуры, узнал косу, что спускалась к босым ногам. — Люсиль? — негромко произнес Персиво, внимательно вглядываясь в нее, чтобы снова не ошибиться. Она резко вскинула голову, и тут же вскочила с пола, ринулась к нему, и едва не повалила, бросившись на шею. — Люсиль, — повторил, Персиво, крепко прижав её к себе, целуя мокрые от слёз щеки, такие родные и милые. Его душа ликовала: она жива, он смог, нашел. Виконт обнимал ее, живую и теплую, а Люсиль рыдала в голос, уткнувшись лицом в его грудь, и не замечая промокшей и грязной туники. Бедняжка и слова сказать не могла — дрожащая, напуганная — лишь лила слезы, и все сильнее прижималась, обхватив руками его шею. — Нам нужно уходить, Люсиль, — прошептал ей на ухо Персиво, осторожно отстранив заплаканную девушку от себя. Он хотел заглянуть ей в глаза, однако Люсиль отворачивалась и снова утыкалась в него, не в силах успокоиться. Персиво понимал, что она натерпелась много за эту чудовищную ночь и утро. Но твари вернутся и долго ждать не заставят. — Они вернутся, Люсиль, — прошептал Персиво, ненавязчиво пытаясь поднять ее на ноги и вести к выходу.***
Виконт насилу протиснулся — настолько узкой оказалась дрянная нора. Отдуваясь, он вывалился в высокую траву, полежал чуток лицом к звездам, но потом проворно выскочил и поспешил на помощь Люсиль. Она цеплялась за толстые корни, но подтянуться к дыре никак не могла. Персиво поймал ее за руки и протянул, Люсиль уперлась ногами в осыпающуюся стенку, но соскользнула и беспомощно повисла. — Давай, Люсиль, у тебя получится, — прокряхтел Персиво, удерживая ее с трудом. Хоть и худая она, но долго он не выдержит. Люсиль с большим трудом вскарабкалась на край дыры — ей повезло, что под ногу подвернулся удобный корень. Персиво тащил ее на себя, вытащил уже, но нога неловко поехала на скользкой траве. Вдвоем они скатились с невысокого пологого пригорка и оказались в высоких зарослях лебеды. — Ты не ушиблась, Люсиль? — Персиво поднял ее заплаканное лицо, вытер пальцами слезы и грязь. Крови, вроде, не видно — хотя, поди разбери в темноте. — Нет, — всхлипнула Люсиль, схватив его руки замерзшими пальцами. — Мне очень страшно. Неужели, господь оставил нас из-за греха? — Не бойся, Люсиль, — Персиво поцеловал ее в лоб. — Охотники поймают эту штуку, а нам надо выбираться отсюда и побыстрее! Люсиль согласно кивнула, доверившись ему, а Персиво болезненно не знал, куда идти. На опушке леса он оставил кобылу, чтобы ноги себе в чащобе не переломала. Но где теперь она, эта опушка? Черт знает, к каким чертям затащили их эти дрянные отродья? Люсиль глядела на него с ожиданием — в лунном свете виконт отлично видел выражение её глаз. — Вот, укройся, — Персиво стащил с себя плащ и накинул на голые плечи Люсиль. — Нам. Туда! — он выбрал наобум первое попавшееся направление и пошел, лишь бы только не стоять. Тут не было ветра, и сверчки не пели — только филин где-то басил, да шуршала в траве какая-то мелочь. Мыши, ящерицы, может — лиса. Водится же тут всякая пакость. Виконт вооружился увесистой палкой — опирался на нее и сжимал в кулаке всякий раз, когда в шорохах чудилась ему опасность. Персиво и не сразу заметил, что они в гору идут, а деревья вокруг — все ниже и какие-то чахлые, скрюченные. В потемках виконт наступал на грибы и цеплялся за колючие ветки кустов рыцарской туникой, иногда разрывая в клочья дорогую ткань. — Персиво, по-моему, мы идем не туда, — тихие слова Люсиль его пригвоздили. Персиво застрял, размазав неуклюжей ногой очередной мухомор. Люсиль смотрела на него с укором, показывала назад и даже дергала его за рукав, чтобы поворачивал. — Почему? — удивился виконт, пространно озираясь и не видя и маломальского ориентира. Все одинаковое: деревья, кусты, трава, да шорохи, шорохи повсюду. — Пожалуйста, пойдем отсюда, мне страшно, — Люсиль почти плакала, съежившись у него под боком. Персиво даже решил повернуть. Но вдруг впереди, среди спутанных ветвей, забрезжил неяркий свет, а в лесном шуршании отчетливо скользнули голоса. — Туда, Люсиль, там люди! — выдохнул Персиво и дёрнул Люсиль за руку. Наконец-то их мучения закончились, он купит жеребца, спросит дорогу и, наконец-то, избавится от волчьего пояса. — Нет! — Люсиль почему-то запротестовала, потянув его назад, но Персиво обезумел от восторга — рванул бегом на призрачный свет. Под ногу подвернулась коряга, виконт зацепился сапогом и не удержал равновесия. Он свалился в какую-то сырую яму с гнилыми листьями на дне и потащил за собой и Люсиль. Падая, она вскрикнула, а потом — забилась на самое дно и затихла. Персиво кряхтел, превозмогая боль синяков и ссадин. Правая нога угодила в некую лужу и насквозь промокла, дыра оказалась на тунике прямо на груди, где раньше был красный храмовничий крест. Персиво едва проглотил неуместное при даме слово «Черт», а над его головой вновь послышались тихие, шелестящие голоса. Персиво выцарапался к заросшему травами краю ямы и взглянул перед собой. Он припал к сырой земле, зажав себе рот обеими руками и пожалел, что не послушался Люсиль, а попер на свет, как безмозглый баран. Здесь не было людей — ни одного человека. Посередине широкой поляны бросал к небу искры костёр, а вокруг него двигались разношерстные твари. Жуткие, чуждые, они медленно кружились в недобром тумане, а потом разом замерли и выстроились в две шеренги, будто солдаты. Взгляду виконта открылся толстенный дуб, что высился поодаль и громоздкий низкий пень под ним. На пне, развалясь, сидел какой-то кубастый толстяк, устроив брюхо на пухлых коленях. Луна и огонь хорошо освещали его необъятный балахон, свисающий толстыми складками, щекастую круглую рожу со свиным рылом вместо носа и с торчащими вверх из пасти кабаньими клыками. Над башкой чудовища поднимались толстые бычьи рога, а козлиные уши нервно прядали, будто на них слепни садились. Вот это да, вот это — ведьмак. Фон Кам по сравнению с ним — жалкий шут гороховый. — Что это такое? — шепнула в ухо Люсиль, осторожно пристроившись рядом. — Шабаш какой-то, — виконт уже готов был взвыть: вместо того, чтобы приехать в аббатство, он вляпывается по самые уши. — Персиво, — Люсиль прижалась к нему. Чудовища повернули уродливые морды — казалось, их гадкие красные глаза уставились прямо на них — однако ни одна не сдвинулась с места. Жирный «ведьмак» ерзал на пне, принюхиваясь рылом, как заправский свин. Он пару раз топнул тяжёлым копытом, и сейчас же перед ним вылетело мелкое горбатое отродье вроде смеси человека с мелкой шавкой. Бухнувшись на колени, оно отвратно запищало, показывая острой лапкой в ту сторону, откуда пришли они с Люсиль. Толстяк распахнул пасть и басовито взревел, спугнув с веток дуба сонных ворон. Черные птицы закружились в неподвижном воздухе, подняли громкое карканье. Некоторые пикировали над костром и снова взмывали к ночному небу. — Рррр! — зарычало рогатое чудище, стиснув пудовые кулачищи, и все вороны застыли в воздухе и упали на землю замертво. Люсиль шепотом молилась, а виконт даже не заметил, как начал повторять за ней. Мелкая пакость все пищала — пока толстяк не топнул копытом и не отогнал ее, как собаку. Снова раздулись свиные ноздри чудовища, оно подалось вперед и сошло с дубового трона. Неуклюже, в перевалку, потащилось чудовище мимо приседающей в реверансах нежити, давя копытами вороньи трупы. Персиво осознал: гад топает прямо к ним — нюхает воздух и идет на запах. Среди нечисти он уже заметил болотную девицу, которая его поймала и то, во что превратился рыцарь из трактира. Мелочь должна была притащить рогатому повелителю их с Люсиль, но не нашла в норе и подняла переполох. — Бежим, Люсиль! — Персиво дёрнул ее за шиворот, лихорадочно выбираясь из ямы наверх. Под ногами предательски трещали сучья да чавкали грибы, уставшая Люсиль все время спотыкалась. Виконт схватил ее запястье и не отпускал, чтобы она не отстала и не потерялась в темном лесу. Топот, шорохи, уханье филина — виконт постоянно вертел головой, но погони не видел. Гонятся за ними, не гонятся — не ясно, но кажется, будто со всех сторон подступают легкие шажки да летит гадкое змеиное шипение. Оскаленная морда мелькнула перед самым носом, и виконт со всей силы влепил в нее кулак. Хлюпанье сменилось нытьем, и кто-то рухнул Персиво под ноги. Он не увидел его и наступил на тело, но в тот же миг в ногу больно вцепились жесткие пальцы. Виконт на скаку врезался в грязную землю и, кажется, разбил нос — стало дьявольски больно, вкус крови появился во рту. Рывком подняв голову, он увидал, как нечто змеиное обвилось вокруг стонущей Люсиль. А потом будто бы из ниоткуда прилетела стрела. Она впилась прямо в эту черную змею, и тварь вспыхнула синим пламенем, отпустив девушку. Нечто плотно обхватило ноги Персиво, он бил это сапогом, но оно казалось тверже камня. Свист — и стрела ударила и в это нечто, оно мощно дёрнуло виконта и сейчас же разжало хватку, испустив истошный визг. Персиво почувствовал мерзкий запах серы и гари, а позади него взвился еще один искрящийся столб синего пламени. — Люсиль! — виконт подполз к ней и закрыл своим телом, а в свете луны, прикрытый пеленой тумана, к ним приближался высокий темный силуэт. — Ты все хвастался, что охотник? — произнес этот тип незнакомым голосом, опустил арбалет и подал виконту руку. — Д-да, — глупо выдавил виконт, не замечая, что его пальцы дрожат. Незнакомец схватил его и помог встать, а потом — поднял на ноги и Люсиль. — Они сбежали! — самодовольно бросил этот человек, цепляя арбалет на пояс. Персиво же понял, что он его не знает. Да, он храмовник — судя по белому плащу — и охотник тоже, но не фон Кам, не Д’Арбогаст и даже не Деде. — Ты кто? — осведомился Персиво, вглядываясь в горшковый шлем на голове незнакомца. Лицо увидеть невозможно, как ни крути. В ответ рыцарь стащил шлем — да это же тот мессир у коновязи, которому не понравилась старая кляча. Холеный такой, с подстриженной бородой, ясно, что недавно был у цирюльника. В трактире он пялился из угла и глухо молчал, как последний трус, а теперь, входит, спас обоим жизнь. — Мессир Аделард Де Лангедок! — представился храмовник, вычурно кланяясь даже здесь, в глухомани. Громко так рявкнул. Надо же, Аделард Де Лангедок, сам Невидимый рыцарь — опальный родственник графа Лангедокского. Сам граф — катар до мозга костей, а Невидимый, вроде, католик. Он то убитым считается, то казненным, то пропавшим — Невидимый, в общем. — Персиво Д’Лоран, виконт, — буркнул Персиво и приложил палец к губам. — Не шумите, тут их еще много. Нам пора уходить. — Оу, хозяин! — присвистнул мессир де Лангедок, монкуя своим арбалетом. — Я, знаете ли, охотник, и хочу доказать твердолобому епископу, что люди могут охотиться не хуже богомерзких! Миледи? — он с напускной галантностью протянул руку Люсиль, однако та спряталась от него за спиной Персиво. — Мы уходим, мессир, — пробормотал Персиво и быстро потопал прочь, насколько хватало его прыти в высокой траве. Виконт крепко держал руку Люсиль. Не понравился ему этот Невидимый, словно бы тоже нечисть он — только прикидывается человеком, чтобы в ловушку заманить. — Э, нет, хозяин, мне нужны трофеи! — рявкал позади Невидимый. И чего разорался так, а? Когда надо бесшумно и быстро убегать? Персиво ускорил шаг, ведь шорохи снова преследовали, наползал откуда-то неприятно сырой и холодный туман. Мелкие шажки быстрых лапок пугали и его, безоружного, и Люсиль — она всхлипывала и стремилась прижаться к нему. Слева, в здоровенном кусту, кто-то хрипло, утробно захрюкал. — Бежим! — решил вдруг виконт и припустил с пологого склона, почти не разбирая дороги. За спиной слышалась возня и метание — трава шуршала, хрустели ветки. Кто-то пронзительно вскрикнул и затрещал арбалет, задушенные противные вопли разнеслись по пустынным окрестностям многократным пугающим эхом. — Беги, только беги, — сквозь одышку умолял виконт бедняжку Люсиль, а она умоляла его передохнуть. Нет, нельзя останавливаться: Невидимого, похоже, уже слопали, он больше не стреляет. Зато дробные шажки все громче, все чаще. Персиво рассекал своим телом кусты и даже не замечал, как шипастые ветки до крови царапают щеки и руки, плевал на тунику, которая была уже разодрана в клочья. Люсиль тащилась за ним, плакала навзрыд, но виконт не мог позволить себе остановку. Внезапно закончились кусты, исчезли деревья — они вырвались на открытую поляну, ровную, как стол. Небо над головами сразу стало бездонным, а на востоке уже ярко разгорался рассвет. Сил больше не было — оба свалились в росистую траву и тяжело дышали, привалившись друг к другу. Тихо стало перед рассветом — шорохи стихли, крики исчезли. Только какая-то ранняя пташка негромко напевала, пробуя сонный голосок. Виконт чувствовал, что засыпает — веки слипались, все тело обмякло, отнялось.***
С тихим шипением плескались едва заметные волны, полируя причудливые пестрые раковины. Некое существо с белой кожей — что-то между крупной ящерицей и птицей — ползло по кромке воды, опираясь на кожистые крылья, сложенные острыми концами вверх. Большее солнце — красное — сползало к горизонту, окрашивая острые скалы в оттенки розового, а над водой уже показался зеленоватый краешек меньшего. Эсклармонда держала Персиво под руку и вела по берегу, по горячему белому песку. Виконт шел босиком, почти обжигая ступни, щурился, прикрывая глаза от слишком яркого света. — Ты на верном пути, Парцифаль! — ангельски улыбнулась Эсклармонда, приблизилась и поцеловала в щеку. Виконт почему-то почувствовал страх и вскрикнул, а над ухом некто фыркнул, как лошадь. — Ай! — Персиво вскочил и понял, что он весь вымок и замерз, а над его головой. фыркнула лошадь. Люсиль еще спала — сжалась в комок, накрылась плащом с головой. Она лежала на самом краю узкой проселочной тропы, а чуть поодаль опустила голову к траве худая кобыла знахаря. Персиво встрепенулся: как же эта никчемная лошаденка сама отвязалась и нашла их? Заколдованная лошадь — неужели, права цыганка? День был уже в разгаре: солнце почти встало в зенит и уже высушило росу. Сколько они проспали? Не очень-то и долго: Персиво совсем не чувствовал себя выспавшимся. — Люсиль, проснись, — Персиво присел возле нее и погладил по голове, по спине, как котенка. Люсиль заворочалась, однако только сильнее укуталась в плащ. — Нам пора ехать, Люсиль, — тихо сказал Персиво, погладив ее еще раз. — Мы скоро будем в аббатстве. — Ты всегда так говоришь, — с обидой в голосе потянула Люсиль, приподнявшись на локте. — Ты говорил, что мы быстро приедем. Ты обманываешь меня, Персиво? Люсиль отодвинулась от виконта с испугом и даже хотела бежать, но Персиво успел схватить ее за руки. — Отпусти, отпусти меня! — закричала Люсиль, задергалась, вырываясь. — Ты, ведь с Дюраном заодно, да? Ты тоже хочешь от меня избавиться! — Да нет же, нет! — виконту пришлось встряхнуть ее, чтобы привести в чувство. — Я просто заблудился, Люсиль, — признался он без желания. — Я. Никогда не объезжал владения отца. — Да? — удивилась Люсиль, а потом кинулась в слезы, припав к его груди. — Прости, прости меня. — Тише, Люсиль, — Персиво мягко обнял её и отстранил. — Нам пора ехать, лошадь нашлась. Из головы Персиво все никак не шел Невидимый — что с ним стало в эту жуткую ночь? Все это казалось страшным сном: все эти твари, бесконечные тропы и голод. Желудок выл и болел, но есть тут было решительно нечего: одни ковыли. Как-то не нравилась виконту и эта тропа: нехоженая она какая-то, зарастать начинает. Персиво опять шел пешком, а Люсиль сидела в седле. Кляча совсем вымоталась — околеть может в дороге, куда ей двоих унести? Негромкий скрип раздался за спиной и топот копыт долетел. Повернув голову, виконт увидал унылого серого коня, впряженного в низкую телегу. На краю телеги примостился пухлый, краснощекий монах — вез куда-то какие-то мешки и плотно закрытые кадки. Монах поглазел на них с сочувствием: уж больно поганый у обоих видок. — Мы идем в аббатство, — обратился к монаху виконт. — Час езды, — зевнул монах и махнул рукой вперед. — Как тропа идет, так и едем!***
Виконта охватил дурацкий щенячий восторг, когда он заводил хромоногую клячу во внутренний двор аббатства. Пухлый монах лишь плечами пожал и молча начал распрягать свою телегу. — Коня на конюшне оставьте, — бросил он, не оборачиваясь. Виконт уловил иронию в его голосе: «коня». Персиво завел кобыленку в свободное стойло, запер и. В соседнем фыркал до боли знакомый жеребец: белоснежный, в дорогой сбруе с особыми бубенцами — конь отца. Неужели, искать его собрался? Хотя, даже лучше, если здесь будет отец — виконту нужно очень многое ему рассказать. Аббат отыскался у себя в келье — сидел за столом, а напротив него Жак сидел и нервно ерзал отец. Едва виконт приоткрыл скрипучую дверь — оба повернули к нему изумленные лица, а отец аж вскочил, чуть лавку не перевернув. Вместе с Жаком. — Да где же тебя носит, олух царя небесного? — заревел отец и затащил виконта в келью за воротник. — Фон Кам говорил мне, что возьмет тебя на два дня! Где ты был?.. А это кто? — он пуще прежнего взвился, заметив за спиной сына незнакомую ему оборванку. — Послушай, отец, — виконт насилу отцепил его скрюченные пальцы от своей туники, которая уже на ладан дышала. — Мы были в этой. деревушке. — Ле-Бли, — прошептала Люсиль — и кстати, виконт напрочь забыл, как называется это место. — Ну? — свирепо выплюнул отец, скрежеща зубами. — И что же ты там делал? Брагу, небось, глотал да валялся в хлеву? Или портил девиц? Чертов фон Кам — чувствую, он тебя научит. — Нет, — твердо перебил Персиво и отцепил от пояса черный мешок. — Я охотился на вервольфов, и оказалось, что у губернатора Дюрана был волчий пояс. — Что? — излаял отец и мощно пригнул Персиво к лавке. — Дюран? Волчий пояс? Да что за чушь? Да что? Да?.. — Персиво, — негромко произнес аббат Бенуа, выложив на стол свои пухлые пальцы. — Расскажи нам все, что ты видел и слышал. Отец метался по келье, и аббат предложил ему кружку церковного вина для успокоения. — Арргх! — отец с рыком вырвал из его рук эту кружку, залпом опрокинул в рот и плюхнулся на лавку, чуть не спихнув Персиво. — Да чтоб тебя, а? Чтоб, — просипел он, шаркая сапогами под столом. — Давай, Персиво, не молчи! — Дитя, выйди за дверь! — аббат Бенуа выгнал, было, Люсиль, но виконт не позволил. — Она ничего не ела со вчерашнего дня, — сказал он, без тени страха глядя в заплывшие жиром глазки аббата. — И очень устала. — Святая доброта, — вздохнул аббат. Толстяк пытался казаться спокойным, однако глаза его бегали, и пальцами он перебирал. Испугался — хорошо, поднимет, хоть, свой зад. — Эх, потомок у меня всегда был добродушным не в меру! То собак, то котов каких-то подбирал, — снисходительно развел руками отец. — Один раз даже крысу завел! Персиво покоробили его слова — как может отец сравнивать его любимую с какими-то бродячими кошками? — Хорошо, — сытым голосом пробулькал аббат Бенуа и дёрнул за веревку у себя над головой. Очевидно, где-то зазвонил колокольчик — дверь отворилась, и на пороге показался молодой долговязый монах. — Брат Винсенто, ответите это дитя на кухню и отдайте ей остаток похлебки и каши! Еще рясу найдите, а ее лохмотья — сжечь! — распорядился аббат, а монах молча кивнул и вывел Люсиль в коридор. Персиво решил ничего не таить. Он видел, как меняются лица отца, Жака, аббата, едва услышали они о куче вервольфов, о богомерзких пакостях Дюрана да о ведьмах и рогатом чудище в лесу. Умолчал виконт лишь об одном: что получил по руке от вервольфа, и спасла его ведьма какая-то. За такое сейчас могли запихнуть на костёр. — Черт! Да что за черт? — отец изрыгал это в страхе. Аббат что-то шепнул ему на ухо, а отец повторил: — Черт! — А зачем же ты привел это дитя? — аббат поинтересовался Люсиль, и отец вторил ему: — Да, зачем? Сейчас бы виконту сказать о женитьбе — самое время. Но. отец уж очень сердит, вращает глазами, да и аббат недоволен. — Ее брат обратился, а Дюран хотел спихнуть на нее ведьмовство, — выдавил виконт полуправду. — Она боится возвращаться назад. — Покажи нам волчий пояс, Персиво! — потребовал отец, и виконт развязал мешочек. — Фон Кам приказал мне его отвезти, — Персиво запустил руку внутрь. И ничего в мешке не нашел. — Его нет, — пискнул он, и лица отца и аббата болезненно вытянулись. — То есть, как? — аббат захлебнулся словами и раскашлялся, краснея и раздувая необъятные щеки. — Да что же ты за олух? — обрушился на него отец, расшатывая стол ударами своих кулаков. — Чертов фон Кам — да как же он доверил тебе, а? Персиво же сидел болваном: он понятия не имел, куда и когда мог запропаститься этот пояс проклятый. Отец выбросил Персиво из аббатства за ухо — бранился при этом, как дьявол. Аббат катился за ним и приговаривал, чтобы отец не упоминал нечистого, однако тот и ему отпустил крепкое словцо. Люсиль семенила позади всех — медленно, прижав руки к груди. Ряса ей досталась залатанная и какого-то коровьего размера: болталась нелепым мешком. — Веди коней, Жак! — зарычал отец послушному оруженосцу, и тот проворно скрылся в конюшне. — Так, едем домой, и сидишь мне как мышь! — отец выкрутил ухо так, что у виконта сами собой брызнули слезы. — А фон Каму я задам трепку! Совсем ополоумел, старый змей! — Я видел Аделарда де Лангедока, — зачем-то сказал Персиво, но отец сейчас же бросил его ухо — красное все, распухшее. — Он же мертв, — голос отца утих — почти шептал сейчас отец. — Ты не мог его видеть. — Жив, — проронил Персиво, и отец вновь принялся браниться. Жак уже вывел коней и проверял на них седла, дергал ремни, затягивал пряжки. — Что за лошадь у вас, мессир Персиво? — удивился он кляче. — Подпруга совсем расшаталась. Жак старательно подтянул подпругу на кляче и заметил на сбруе странную вещицу: в кругу заключен опрокинутый на бок крест. — Ведьмачий, — со страхом определил Жак, сняв ее и взвесив на руке. — Выкидывать нельзя, это порча. — Да ну тебя, ведьмачий! — плюнул отец, злобно выхватив у Жака амулет, швырнул его в пыль и наступил сапогом. — Железяка! Не забивай никому голову глупостями, Жак! Старая кляча знахаря болезненно дернулась, вытянулась вся и рухнула, как подкошенная. Больше она не шевелилась, и голоса не подавала. Да и вообще, выглядела околевшей давно. — Околела, ваша светлость, — прошептал Жак, склонившись над ней и сейчас же отбежал подальше. — Я же говорил — ведьмачий. — Черт, за коня я тебе еще всыплю! — свирепо пообещал отец. — Самого дорогого жеребца тебе выбрал, а ты привез вот это! Виконт молчал, пока отец требовал от аббата для него другого коня, пока аббат гонял монаха, пока монах вел ему молодого жеребчика гнедой масти. Люсиль тоже молчала и глядела на него. — Полезай в седло, чего застрял? — ругнул виконта отец, устраиваясь на своем скакуне, который стоил, как хорошее поместье. — Черт, ты даже не знаешь, какие у нас гости! — Что? Гости? — виконт уже влез на жеребчика и поглазел на отца с удивлением. Люсиль вскарабкалась и уселась у него за спиной, а виконт даже руку забыл ей подать — так закошмарил отец. — Твоя тетушка Кьюнгонда соизволили прибыть, — нарочито официально заявил отец, пришпорив скакуна. — Вместе с твоим многоуважаемым кузеном Арно. Персиво едва удержал в себе плаксивое «Ну, вот еще». Он терпеть не мог эту тетушку, которая в детстве постоянно дергала его за щеки и называла «яблочным». А кузен Арно. Он всего лишь на год старше, но уже прославился. Арно — легендарный Черный рыцарь, покончивший со страшным чудовищем: сильный, смелый и до того напыщенный, что с ним рядом невозможно стоять. — А. Когда они уедут? — не сдержался виконт. — Не знаю, — буркнул отец. — У них там что-то случилось, черт. Я не успел узнать, потому что мне нужно было искать тебя!2.
Мессир Д’Лоран не видел сестру вот уже седьмое лето. И даже не сразу узнал ее, когда она прибыла. В юности миледи Кьюнгонде повезло с браком: их отец сумел просватать ее за мессира Амбруаза — родственника самого герцога Аквитанского. Отец, конечно же, надеялся на наследство, однако в юности несдержанный на язык, Амбруаз поссорился с влиятельной родней и остался без гроша. Отец негодовал и даже грозился разорвать помолвку, однако потом был очень рад, что не поспешил. При рождении мессир Амбруаз получил десять имен, а со временем прибавил себе целых семнадцать титулов — за то, что смог подмять семнадцать крошечных феодов и объединить в один достаточно большой. В замужестве миледи Кьюнгонда не знала горя — носила шелка и парчу, выбирала между византийским золотом и сарацинскими бриллиантами, ела лучшие кушанья. Изобилие и достаток очень сказались на внешности миледи: она давно утратила изящество и благородную бледность. Мало кто знал, что свои круглые и неприлично румяные щеки миледи Кьюнгонда пудрит размолотым рисом. Волновали миледи Кьюнгонду лишь две вещи: преходящая красота и то, что ее их с Амбруазом сын Арно вырос баловнем и никак не выберет себе жену. Мессир Амбруаз воевал всегда — и даже прозвище получил Из-Похода-В-Поход — потому как, побыв дома недели две, снова исчезал на войне на несколько месяцев, а то и лет. Мессир Амбруаз погиб в Лангедоке — уверен был, что восстание без него не подавят, и получил стрелу между глаз. А потом. Именно сейчас мессир Д’Лоран и пытался добиться от сестры, что же именно случилось потом, и почему она и ее сын потеряли замок. Они сидели в одном из многочисленных залов — сначала вспоминали беззаботное детство, но потом мессир Д’Лоран решил перейти к замку. — Ах, Альфонс, — грустно вздохнула миледи Кьюнгонда, жеманно отрывая с грозди виноградины и отправляя в рот. — Мессир Амбруаз был весьма раздражителен в последнее время. А вскоре после того, как он погиб — приехал этот господин и показал расписку, где мессир Амбруаз обязуется отдать наш замок некоему чужеземцу в счет какого-то долга. Он ничего не объяснил — просто велел нам всем убираться. А если мы не уедем — они пообещали нас на месте убить. Миледи Кьюнгонда всплакнула, промакнув глаза платком, откушала винограда и продолжала: — У нас не осталось выбора. О, Альфонс, у вас, ведь, есть армия. Я могу надеяться на то, что вы поможете нам вернуть замок обратно? — Кьюнгонда, дорогая, — мессир Д’Лоран начинал раздражаться беспомощностью своей родни, однако изо всех сил пытался быть вежливым с единственной сестрой. — У вас сохранилась расписка мессира Амбруаза? — О, да, Альфонс! — обрадовалась миледи Кьюнгонда и вытащила свиток пергамента из складок шелковой котты². — Вот она, Альфонс — на ней подпись многоуважаемого мессира Амбруаза. Мессир Д’Лоран без особого рвения взял у сестры свиток и развернул его, скептически хмыкая. Его сердитому взору открылись неровные, прыгающие строчки, плохо подобранные слова с ошибками и кляксами. Буквицу никто не нарисовал, строчные буквы кособокие и разного размера — мессир Д’Лоран с трудом узнал почерк мессира Амбруаза. Кажется, сестрин супруг писал впопыхах и был при этом в стельку пьяный. Мессир Амбруаз размашисто и аляповато расписался под своими каракулями, сместил и смазал личную печать. А вот вторая подпись оказалась очень странной — сложная такая, витиеватая, и главное, ни одной буковки не разобрать. Больше похоже на сарацинскую вязь, чем на нормальную подпись. — Чья же это подпись, а? — пробормотал под нос мессир Д’Лоран, а миледи Кьюнгонда только пожала плечами. — Господин, который передал мне эту расписку, походил на цыгана, — в который раз вздохнула миледи Кьюнгонда, докушала весь виноград со своей грозди и взяла новую. — Цыгана? — во гневе изрыгнул мессир Д’Лоран и швырнул проклятый пергамент на стол. — Черт подери, еще цыган мне не хватало! Соберу-ка хороший отряд и вытряхну эту погань к чертям. Не знаю, черт возьми, почему Арно этого не сделал? В ответ миледи Кьюнгонда лишь отвернулась, ведь даже обильный слой пудры не смог скрыть краску на ее щеках. Мессир Амбруаз всегда хвалился сыном, кричал на всех углах: его Арно — великий воин и охотник на нечисть. Даже придумал ему грозное прозвище: Черный рыцарь — и заказал устрашающие черные доспехи с гравировкой хищной твари на шлеме. Однако в семье тщательно скрывали, что на деле их гордость-наследник умеет только уписывать снедь и капризничать, как малое дитя. — Ясно, — угрюмо буркнул мессир Д’Лоран и решил, все же, разобрать куриные каракули Амбруаза. «Я, проигравший в кости, обязуюсь отдать замок в счет долга мессиру…» — некогда царапал, спуская кляксы, незадачливый Амбруаз, а мессир Д’Лоран мог только непростительно чертыхаться при даме, читая. В кости! Да сколько можно промотать в эти дурацкие кости, чтобы пришлось отдавать целый замок? Чертовы цыгане, да как же надули. — Мессиру, мессиру, — бурчал граф, пытаясь разобрать имена и фамилии того, кто облапошил погибшего родственника. Барону какому-то отдал, и графу, и снова барону. — Черрт! — прорычал мессир Д’Лоран, отчаявшись прочитать. — Значит так, — решил он, запрятав дрянную цыганскую расписку за пазуху. — Я соберу солдат и сам повышвыриваю прочь этих собак! Кто ж знал, что ваш отпрыск — такая ослиная бестолочь? Черный рыцарь, Черный рыцарь. Вот, Амбруаз, старый враль! Виконт Арно слышал все, о чем рычал, ворчал и фыркал дядюшка Альфонс, и о чем вздыхала почтенная матушка. Никто не знал, что он стоит в холодном коридоре, под дверью, и все больше стыдится и краснеет. Да, он никакой не Черный рыцарь — он горе-рыцарь и отчаянный трус. Даже кузен Персиво, которого в семье считали недотепой — и тот стал настоящим охотником. А история Арно печальна: покойный отец целое состояние выложил ведьмаку за то, чтобы тот сделал ему репутацию охотника. Ведьмак с ехидными смешками взял Арно охотиться на какого-то жуткого монстра, который, вроде, нападал на какие-то деревни и кого-то ел. Целый день таскал его по дремучему лесу с тучами кусачих комаров — к вечеру Арно был весь в зудящих красных волдырях. И грязный с ног до головы, потому что угодил в трясину. Ведьмак ему осточертел — постоянно издевался, отпускал мерзкие шуточки и обзывал то слабаком, то слизнем. Он нашел чудовище, когда уже стемнело — и сам же снес ему башку, пока Арно сидел на высокой ветке дуба, прижавшись к толстому стволу. А когда Арно, наконец, слез — гад съездил ему в глаз. — За что? — проныл тогда голодный и замёрзший Арно, опасаясь глядеть на то, что он должен был убить. — А чтоб правдоподобней выглядел! — хохотнул гад, нарочито потирая кулак, а где-то неподалеку завыл волк. С тех пор изображение чудища красуется на вычурном шлеме Арно, вышито золотом на всех его одеждах, а жуткий череп с длиннющими зубами выставлен на обозрение в их замке. В бывшем замке, который «Черный рыцарь» так и не смог защитить. Сам король наградил Арно за небывалую для человека охоту и позволил сделать чудовище личным гербом. Но каждый раз гордый герб напоминал Арно не о подвиге, а о позоре, об унизительных насмешках нечеловека и о том страхе, который он пережил в дремучем лесу. И теперь, слушая дядюшку Альфонса, он дал клятву: прекратить жить в страхе и отбить замок. Хоть цыгане его забрали, хоть сам дьявол — Арно справится, он не трус.