***
Голод. Он накатывал адской волной и изводил Персиво так, что тот невменяемо дрался на стены. Кожа будто кипела, голова разрывалась от боли, из глотки сам собой рвался звериный вой. Разум ускользал, затуманенный дикой яростью, и Персиво больше не мог себя контролировать — беспощадно драл зубами всё, что попадалось впереди, копошилось сзади, оказывалось сбоку… В исступлении виконт пытался позвать на помощь, но вместо этого лишь выл — долго, протяжно, дико и злобно, до смерти пугая все живое вокруг себя. Визг, искажённый страхом, и голубой подол… Персиво вцепился в то, что пыталось от него сбежать. Персиво пришёл в себя, задыхаясь от ужаса. Он копошился, сжимая в руках… сырое сено. Всё это сон, а он — валяется лицом вниз и в исподнем, на какой-то скирде. Сено забилось под чемизу, в волосах застряло. Даже во рту — и то, сено. — Тьфу! — Персиво сплюнул, усевшись. Он весь в поту, а вокруг него — покои стражи. Стол и длинная лавка, огарок с дрожащим огоньком на столе… Внезапно ощущение чужого присутствия вызвало какой-то безотчетный страх. Персиво рывком повернулся туда, где ему показалось, «кто-то есть». Он обомлел, лихорадочно разыскивая глазами меч. На лавке сидела кошмарная тварь, покрытая матово-чёрной чешуёй. По чешуе пробегали какие-то яркие вспышки, а на мерзкой бледной башке сидело некое подобие крылатого шлема. Даже не совсем шлем, а широкий обруч с какими-то выступами на висках и над зачатком носа, а по бокам — с острыми узкими металлическими крыльями. Тварь наклонила башку, и её пасть разъехалась, обнажив ряды острых зубов. Четыре красных глаза уставились в душу. Вот он, меч — у самых ног виконта. Он схватил его и ринулся к чудовищу, повторяя имя господа. Тварь поднялась на лапы, шагнула, выгибая колени назад, и её хвост, вооружённый здоровенным жалом, взметнулся, готовый проткнуть. Персиво осознал, что неистово крушит лавку. Вернее, уже сокрушил: развалил пополам, и её куски валяются у него под ногами. Меч сам собой выпал из вмиг ослабевших пальцев, и Персиво отступил. Да, он в исподнем, да, сено торчит отовсюду, да, комната стражи. Но никакой твари нет и в помине. Вообще никого нет, ни души: виконт продрых до самой смены караула и получил снохождение — вдобавок к кошмарам, привязкам и рабству у охотников. Виконт задушил ругань и заставил себя молиться… — Мосье сенешаль, — тихий голос раздался за спиной. Персиво обернулся и увидал Анри — тот отпрянул от него и попятился к открытой двери. — Приказ его величества: явиться в тронный зал всем сенешалям, — Анри заставил себя договорить и быстро сбежал, исчез в темноте коридора. Персиво не сразу понял, что его куда-то вызывают. Он сам себя испугался: чемиза вся разорвана и измарана, руки грязные, босые ноги — тоже, обляпаны так, словно бы он ночь напролёт по болоту шастал. — Чёрт, — на этот раз виконт не смог проглотить это слово. С ним явно что-то не так… «Явиться в тронный зал всем сенешалям», — точно сказал ему кто-то над ухом, а ещё — Персиво ощутил реальный хлопок по плечу от которого вздрогнул. Ангел-хранитель наставил на верный путь: Персиво — сенешаль и должен служить, а о своих странностях он потом расскажет фон Каму.***
Персиво оглядел себя: одет безупречно, в новый дублет, и даже брошь-сон-траву не забыл. Он не опоздал — явился в тронный зал раньше короля и сразу занял своё место, рядом с Каркассоном. Сенешаль нервно топтался, ругался, ероша усы, а около него мосье Ванс точно так же топтался. Мосье Старший советник выглядел даже хуже обычного: его ещё больше раздуло, бородавки налились чернотой, а губы распухли и посинели. Персиво уловил мерзкий запах и понял: он исходит от мосье Ванса. Но при этом Старший советник до сих пор гнал от себя лекарей. Зал полнился гулом голосов: кроме них, тут оказалось много людей, и все гомонили. В основном, стражники, однако виконт заметил среди них и прислугу. Люди умолкли, как только объявили выход короля — Персиво слышал, как Ванс сопит: натужно, со свистом. Его величество чинно ступал, за ним так же ступала миледи Алана, и миледи Аделин горделиво вышагивала в высоком уборе. Всё как обычно… на первый взгляд. Персиво изумился тому, как обострилось его чутьё: он чует в них страх и смятение. Его величество уселся на трон, взял скипетр, но его душа переполнена страхом. Миледи Алана вела себя, как королева, однако она сама не своя. И лишь миледи маркиза спокойна. Вернее, Персиво не мог в ней ничего разглядеть. Король заговорил, но виконт не слышал его, погрузившись в собственные страхи. Нельзя, нельзя молчать — как только он встретит фон Кама — обязательно расскажет ему обо всём и пускай снимает эти чёртовы привязки, иначе Персиво сойдёт с ума. Краем глаза виконт заметил, как переминается в углу епископ Франциск, и с ним — четыре разношёрстных монаха. Один из них — мелкий такой, никчёмный то и дело что-то нашёптывает его святейшеству на ухо… Перед королём стоял на коленях один из караульных — коренастый детина с чёрными усами. Здоровяк съёжился и почти шептал, безбожно картавя: — Ночью что-то пробралось чёрным ходом и разбросало все овощи… — Оно было крупным, ваше величество, — вторил другой караульный — долговязый, бородатый. Он тоже хлопнулся на колени и принялся рассказывать страшные вещи. Будто бы ночью в замке побывало чудовище, которое рычало и искало людей для поживы. Люди шептались, невольно жались друг к другу, и запах страха заполнил всё — даже мешал дышать. — Ей-богу, мы гнались за ним! — взвыл усач, покуда его не обвинили в трусости. — Но оно исчезло! — Провалилось под землю! — перебил долговязый. — Это был дьявол, ваше величество! Караульный захлопнул рот и умолк, но нездоровую тишину пронзил ужасный вопль. Девица — из прислуги, в рабочей чемизе, выпрыгнула откуда-то из толпы и, повалившись ничком, заорала, срывая голос: — Чудовище растерзало мою сестру! Её нашли сегодня в коридорах загрызенной! Люди ахнули и сбились в кучу. Девица проползла вперёд, попыталась схватить подол королевской мантии, и Персиво вынужден был ударить её и пригрозить мечом. — Каркассон, извольте объяснить, что произошло в замке? — его величество сурово потребовал, а сенешаль изо всех сил старался не тушеваться. Охрана замка на его плечах, и если он не справится — с плеч слетит голова. — Ваше величество, — начал Каркассон, стараясь не выдать волнения даже взглядом. — Очевидно, в замок пробрался дикий зверь. Дикий зверь… Который растерзал служанку среди ночи. А что же в это время делал Персиво? Пил? Нет, он спал. Миледи Алана его прогнала, как только он отдал ей свиток Гуго, и Персиво, вконец измотанный ночными вылазками, забурился в покои стражи да рухнул в кучу несвежего сена. Запах сырости показался ему упоительным: запах спокойствия. Виконт заснул и проспал до тех пор, пока ему не привиделась тварь. — Моё величество желает взглянуть на тела! — громко заявил король, поднявшись с трона. — Куда их изволили перенести? — Они в часовне, ваше величество, — ответил епископ Франциск. Его святейшество уже не был в углу, он стоял против трона. И — тела. Убиты несколько человек, а Персиво всё прослушал, вспоминая свою «бурную ночь». А что, если это не сон? Йохан должен ему помочь: ведьмак обязательно умеет снимать любые привязки. Но почему-то не хочет, всё глумится и тянет время. В часовне Персиво замёрз до костей. Пробирала его промозглая сырость, и донельзя хотелось зябко поёжиться. Виконт плёлся в хвосте — за ним шли только стражники — и видел всех: короля, Каркассона, епископа. Все пытались уверенно шагать. Пытались: запах страха виконта душил. Мосье Ванс сюда не пошёл: не смог дойти до часовни. Его ноги до такой степени разнесло, что обе напоминали полено — слуги выносили мосье Ванса из тронного зала на руках. В отпевальне лежало только два тела, и оба с ног до головы накрыты рогожей. Кровавые пятна в дрожащем свете свечей казались ещё более зловещими, а речи караульных заставляли поджилки трястись. Они всю ночь гоняли по замку некую тварь. Воображение рисовало виконту тех, подземных, что водятся в Ле-Бли. Они пришли за ним… — Открыть! — противный голос епископа прорвался сквозь чёрные мысли. Юркий мелкий монах сейчас же сдернул рогожу с обоих тел. Обе — девицы, только одна истерзана страшными зубами, а у второй — недостаёт головы. Персиво заставил себя всмотреться, и ужас сожрал его с потрохами: голубое платье. На девице, которую разорвал непонятный зверь — платье такого же цвета, какой виконт видел во сне. — Что скажете? — его величество вышел вперёд, оглядел всех, требуя ответа. — Налицо следы волчьих укусов, ваше величество, — уверенно пояснил тощий монах, показывая на рваные раны, покрывшие почти всё тело несчастной девицы. — В замок проник обычный волк! Каркассон заметно расслабился — Персиво заметил, как он выдыхает. — Сегодня же солдаты изловят его, — сказал он и кивнул на девицу без головы. — А с этой что случилось, лекарь? Монах сбросил с головы капюшон и поднёс свечу к срезу на шее убитой. Не просто лекарь и не просто монах: девицу осматривал брат Доминик. — Отрубили голову, — буркнул он. — Что ж тут непонятного? Похоже на несчастный случай. Вы говорили, всю ночь гонялись за зверем? Монах вкрадчиво осведомился, и его цепкий взгляд замер на караульных. Те переглянулись и не нашли, что ответить. — Ваше величество, — ухмыльнулся брат Доминик. — Я полагаю, караульные приняли её за чудовище и убили случайно. Иного объяснения нет. Равно как и чудовищ, и демонов. Король не верил. Он суеверно боялся чудовищ, но держал невозмутимый монарший вид. — Каркассон, принести мне голову зверя на рассвете! — повелел его величество и развернулся, чтобы уйти. Даже ему в часовне сделалось не по себе, король постоянно смотрел куда-то, мимо митры епископа Франциска. Персиво проследил взгляд короля — дверь! Там, куда глядел его величество, угадывались очертания закрытой двери. Персиво собрался уйти вместе с королевской свитой, но почувствовал, как его схватили за плащ. Виконт осторожно обернулся через плечо. Один из монахов, здоровенный такой, ухватил его и не отпускал. — Жди, когда за всеми закроется дверь! — шепнул ему на ухо епископ Франциск. — И молчи. Персиво прошиб страх: это не сон, привязки работают, он вервольф, и епископ отправит его на костёр. Из-за навалившегося жара и одышки дышать стало трудно даже в промозглой часовне. Хоть бы кто-то из них задержался. Каркассон, например, решил бы ещё раз взглянуть на тела… Но сенешаль вылетел наружу ещё резвее короля и — дверь закрылась, виконт остался наедине с епископом Франциском. — Чёрт, ну наконец-то! — прорычал здоровенный монах и скинул капюшон. Виконт отступил от него: это совсем не монах — это д’Арбогаст отирает вспотевшую бороду. Второй монах — Деде, а третий — в углу — громко расхохотался и рявкнул, от смеха глотая слова: — Виконт решил, что мы его сожжём! Ну и трусишка же ты, виконт! Это тоже совсем не монах, это Йохан, и он всё смеётся, сверкая красными глазами. Внезапно он замолчал и подошёл к виконту. Хлопнув Персиво по плечу, Йохан приложил палец к губам. Виконт понял, что нужно молчать, хоть вопросы и рвались у него бурным потоком, и один в особенности: кто он теперь? Человек ли? Или уже всё, тварь, достойная костра? — Ты нужен нам живым! — епископ растянул лягушачий рот в ехидной ухмылке. — Мессир Тайный Страж изволили показаться, и желают видеть именно тебя! Его святейшество пихнул виконта посохом в спину, и тот невольно шагнул — к той самой закрытой двери. За дверью громко лязгнуло — сдвинулся засов — но отворилась она без малейшего шума. — Идите сюда! — раздался знакомый голос — голос горбуна. Он помахал им — факелом, и епископ во второй раз пихнул Персиво. — Не задерживай нас! Виконту ничего не оставалось, как шагнуть туда, в пахнущую плесенью неизвестность, и молча идти за неуклюжим, согбенным Гуго. Коридор был узок — д’Арбогаст едва протискивался, но не бранился, а шипел сквозь зубы. Епископ Франциск тоже иногда чертыхался, цепляясь за осклизлые стены сутаной. Никто не разговаривал, и виконту тоже приходилось молчать, хотя и давалось ему это всё тяжелее. Коридор уводил вниз — он превратился в крутую винтовую лестницу с очень мелкими ступеньками. Персиво спускался боком, иначе загремел бы уже с них, скользких, замшелых — прямо на Гуго. Горбун сошёл вниз очень ловко — наверное, ему не впервой — и остановился, дожидаясь, покуда спустятся все. В свете его факела различалась тесная клетушка и какой-то низкий лаз, похожий на тёмную нору. — Поторопитесь! — подогнал горбун и нырнул в эту самую нору. Персиво к катакомбам уже успел привыкнуть. И к темени, и к крысам, и к сырости. Он полез вслед за Гуго и зажмурился от яркого света. Вдоль стен тянулись длинные ниши, и масло в них полыхало, освещая просторный и зловещий каземат. Персиво видел толстые решётки, за которыми кто-то шевелился. Временами из-за заржавленных прутьев высовывались руки, похожие на кривые ветви, и слышались стоны. — Кто там? — решился спросить Персиво. — Это уже не важно, — Гуго махнул рукой. — Ты, лучше, туда посмотри. Горбун указывал на стол, где покоилось ещё одно тело. — Тьфу ты чёрт! — ругнулся за спиной виконта епископ и ещё — громко чихнул, принялся вытирать нос рукавом. — Иди уже! — Йохан с раздражением подтащил виконта к столу. — И что ты скажешь? — осведомился он так, словно бы виконт обязательно должен знать. — Соображения есть? На столе лежала… дама. Так можно было бы подумать из-за дамский котты. Но всё тело было покрыто серыми струпьями, а местами и чешуёй. Руки превратились в тощие лапы с длинными когтями, а вместо лица зияла рана, из которой вываливались чёрные сгустки какой-то слизи. Смердело всё это безбожно: тленом и ещё чем-то отвратительно сладким. Персиво зажал нос и дышал ртом, а то бы вывернуло его прямо на труп. Ничего подобного виконт раньше не видел, а рядом с ним пересыпал бранью молитвы епископ Франциск. — Всю рожу разнёс ей, фон Кам! — присвистнул д’Арбогаст, а Деде промолчал, оглядывая себя: а вдруг попала на него толика слизи с чудовища? — Метаморф! — выкрикнул Йохан и потёр ладони, словно бы нашёл сундук золота. — Превращение не завершено. Ты брал пробы, Доминик? — Ещё бы, — ухмыльнулся монах и пнул одну руку, что высунулась из-за решётки. Рука скрылась, но в вялом стоне явно различилось: — Помогите! — Очухался, что ли? — скептически бросил Гуго и снял с пояса связку ключей. Охотники бросились к решётке все втроём — Гуго насилу растолкал их и отпер большущий и, видимо, донельзя сложный замок. Горбун несколько раз провернул ключ в одну и в другую сторону, прежде чем замок, наконец, открылся с громким щелчком. Решётка тяжело отворилась, издавая низкий скрип, а за ней съёжился в темноте человек. Он не попытался выскочить, а наоборот, дальше отполз, когда д’Арбогаст вдвинулся в его темницу и попытался схватить. Персиво всё стоял у стола, наблюдая. Кажется, все забыли о нём, отвлеклись на этого пленника. — Ну, наконец-то они что-то сделают, и Коллегия перестанет меня клевать! — фыркнул поодаль епископ Франциск. Его святейшество к решётке не спешил — как и Персиво, наблюдал он за охотниками, которые втроём выводили на свет кого-то худого и жалобно всхлипывающего. Пленник весь оброс и закрывал ладонями глаза, видимо, привыкшие к темноте. Он пошатнулся и уселся прямо на пол, когда его отпустили. — Помогите, — простонал он в который раз. — Я бы не сказал, что он очухался полностью, — буркнул брат Доминик, схватив себя за подбородок — Тебе уже помогли, Огюст, — пропел Гуго, положив руку на дрожащее плечо пленника. — Расскажи мне, Огюст, что ты помнишь? Гуго поглаживал его по плечу, и пленник прекратил стонать. Прекратил шевелиться. Прекратил подавать признаки жизни, уставился в одну точку невидящим взором. Персиво с трудом его узнал: это маркиз де Амьен, отец многострадального Жан-Пьера. Оказывается, его зовут Огюст… И он почти потерял человеческий облик. — Что ты помнишь? — повторил горбун, заглянув в рыбьи глаза Амьена. Маркиз молчал. Не моргал даже и не издал ни звука. — Дай-ка, я попробую! — Йохан оттолкнул горбуна и присел напротив Амьена на корточки. — Давай, разговори его! — приговаривал епископ Франциск. — Чёрт бы всё это побрал! Амьен торчал, как снулый карась. Ни у Гуго, ни у Йохана почему-то не получалось развязать ему язык. Они уже друг на друга начинали шипеть, но внезапно Огюст встрепенулся и подал голос. — Он бросал книги в костёр, — выплюнул он шепеляво и невнятно. Бессмысленно — и Гуго со злости сжал в кулаке ворот его рубища. — Что он несёт? — процедил сквозь зубы епископ Франциск. Его святейшество не решался к ним подходить: ведьмаки колдуют, и он потеряет душу, если ненароком попадёт под богомерзкие чары. — Всем умолкнуть! — прошипел Йохан и приложил палец к губам, потому что Амьен говорил. Маркиз так же сидел — неподвижно, с постным лицом и пустыми глазами — и при этом монотонно рассказывал, едва раскрывая рот. Рассказывал о том, как четырнадцать лет назад его брата-близнеца обвинили в колдовстве и чернокнижии. Как инквизиторы вломились к нему посреди ночи, и тот в отчаянии сжигал все свои книги. Инквизиторы остались глухи к любым мольбам и, скрутив «колдуна», увели в никуда. Огюст потратил всё состояние на то, чтобы выкупить брата, но этого не хватило. Налогов он уже два года не платил, и ему всерьез грозили замок отобрать. И даже отлучить от церкви: «посильную» лепту маркиз тоже годами не вносил. Всё, что осталось у Огюста — это доброе имя и сын, трёхлетний Жан-Пьер. Которого скоро нечем станет кормить. В один из дождливых вечеров Огюст сидел в дешёвом трактире и под завязку наливался кислым пойлом. Напиться и забыть обо всём. До утра, когда, кроме проблем, навалится ещё и похмелье. Незнакомец подсел к нему тихо и поначалу молча вымакивал хлебом похлёбку. Однако, доев, зачем-то завёл странный разговор об охоте на лис. Огюст обернулся к нему в недоумении: перепутал, что ли, с кем-то? — Я могу вам помочь, маркиз, — в ответ этот тип улыбнулся. Он был молод, с густыми тёмными волосами и пронзительным взглядом. Чем он может помочь? И откуда он вообще узнал, что маркизу Огюсту де Амьену нужно помогать? И как он понял, что он — маркиз? Выходя в трактиры, Огюст надевал лохмотья, дабы не покрывать позором доброе имя. — Не волнуйтесь, мессир, — голос незнакомца сделался вкрадчивым, пробирающим. Огюст, и впрямь, уверился в том, что ему не надо волноваться… И впал в забытьё. Очнулся он от того, что трактирщик тормошил его за плечо. На столе перед ним валялась кружка в луже разлитого пойла, а в руке маркиз сминал какой-то свиток. Огюст молча встал и удалился на улицу, опасаясь получить от трактирщика тумаков. А свиток прочитал, уже вернувшись в замок. Витиеватый почерк, будто бы писал монах, новый пергамент, большая печать и — подпись самого маркиза под обещаниями каких-то золотых гор. Будто бы некто выкупит его замок, покроет долги и даже брату сохранит жизнь. Но едва маркиз увидал цену — чуть не отдал богу душу. Оказывается, он продал сына некоему мессиру, чьего имени так и не смог разобрать. — Где теперь этот свиток, Огюст? — слащавым голосом спросил Гуго. — Я разорвал его в клочья! — воскликнул Амьен и, вскочив, забегал по каземату. — Это был не человек, а сущий дьявол! Огюст заламывал руки и выл, а потом — внезапно прыгнул и вцепился в горло епископу. — Дьявол! — орал маркиз и душил его святейшество, а тот сипел, беспомощно взмахивая руками. Гадкий фон Кам хохотал, но Гуго бросился к обезумевшему маркизу и, крепко скрутив, уложил его лицом в пол. Тот отбивался и рычал, совсем как зверь, а епископ валялся и натужно кашлял, хватаясь за шею. Персиво хотел помочь ему встать, однако получил оплеуху и отодвинулся: ещё зашибёт. — Лучше не трогай, — посоветовал Деде, давясь смешками. — Епитимью схлопочешь. — Теперь Гуго не отвертится от анафемы, — хохотнул д’Арбогаст. Оба охотника явно скучали и ждали, когда можно будет уйти, и Персиво им втайне завидовал. Он обязан поговорить с Йоханом, иначе ему конец. Однако Йохану явно было не до него. Он уже не смеялся — помог Гуго запихнуть бесноватого Амьена назад, за решётку, и громыхнул ногой по толстым прутьям. — Снова всё упёрлось в Жан-Пьера, чёрт возьми! — рыкнул он, сложив руки на груди. — Тупик, Гуго! — Да не кипи ты так, Йохан! — Гуго, как обычно, улыбался. — Мы же организовали виконту свиток для миледи Аланы! Отдал, виконт? Персиво согласно кивнул, однако фон Кам злобно сжал кулаки. — Шнурок сожжён энергоконтуром, Гуго! — он плюнул на пол. — Теперь я ничего не вижу! И, кстати, виконт! Взгляд Йохана замер на нём, и Персиво невольно попятился: почудилось, что он его сейчас живьём сожрёт. — Сюда иди, виконт, мне нужен твой образец, — фон Кам вздохнул, поддев носком сапога нечто на полу. Похоже, это кость. — Йохан, со мной что-то происходит, — начал Персиво, подойдя. — Руку давай, я всё это знаю! — отрезал Йохан, а из-за его спины выскользнул брат Доминик. В руках монах держал какой-то до неприличия большой котелок и ухмылялся с нехорошей плотоядностью. Сварить собрались, что ли? Персиво с опаской протянул правую руку ладонью вверх. — Левую, в правой нет смысла! — Йохан хлопнул виконта по правой руке. — Ладно, — Персиво попытался не замечать боль и выгнать эмоции, протянул левую руку. Йохан кивнул и неожиданно выхватил меч, рубанул по запястью, начисто снеся кисть. Персиво не успел испугаться, ничего не почувствовал — кисть свалилась в котелок, толчками хлынула кровь. Йохан подскочил к нему и, крепко схватив за обрубок, дёрнул руку вверх. Боль обожгла — виконт заверещал и задёргался, вырываясь. Разрубленная кость вытянулась, разделилась на фаланги пальцев. На глазах она обрастала мышцами, покрывалась сосудами и кожей. Йохан отшвырнул виконта в угол и тот, ноя от боли и ужаса, ошарашенно разглядывал отросшую руку, шевелил пальцами, не в силах поверить, что это не сон. Ни следа, ни шрама, и боль прошла как не бывало. — Молодец! — похвалил его Йохан и вынул из-за пазухи некий флакон. Выдернув зубами притёртую пробку, охотник вылил в котелок всё, что в нём было — жижу, которая на воздухе начала светиться и дымить. — Если бы ты был человеком, с тобой бы этот номер не прошёл! — Йохан схватил Персиво за шиворот и подтащил к котелку. — Смотри, что у нас получилось! В котелке шипело, и над ним поднимался густой, приторный пар. Персиво от мерзкой сладости немного пришёл в себя и… отскочил от проклятого котелка, как ошпаренный. — Дьявол в нём! — сквозь шум в ушах прорвался голос епископа. Отрубленная рука Персиво шевелилась, неестественно выгибая пальцы, а кровь, смешиваясь с жижей фон Кама, превращалась в фиолетово-чёрную грязь. Виконта пожирал страх: дьявол в нём, как сказал епископ Франциск. — Это не дьявол, виконт, можешь так не трястись! — фон Кам отпустил смешок, заметив, как побледнел Персиво. — Но каждая из твоих привязок работает! — Такого мы никогда не встречали! — поспешил добавить Гуго, и на его лице появилась нездоровая радость. — Честное слово, виконт, мы даже не знаем, что теперь с тобой делать! — Позвольте, — вклинился епископ Франциск, от негодования пихнув горбуна плечом. — Один ваш бесноватый чуть не задушил меня, а со вторым вы не знаете, что делать! Для чего вы вообще приехали? Да Коллегия разнесёт меня в пух и прах! Да любой инквизитор… — Тише, ваше святейшество, — шепнул Гуго, прищурив голубой глаз. — Лучше скажите мне, кто крестил миледи Аделин? Епископ как подавился: умолк, вытаращившись так, будто сейчас зайдётся кашлем. Его лицо и руки стали багровыми. — Я, — булькнул он без единой эмоции. — Вы заметили что-нибудь необычное, когда опустили её в купель? — Гуго поглаживал епископа по плечу так же, как Амьена, и его святейшество потихоньку расслабился. — Ничего. — Значит, у неё есть шанс, — негромко пробормотал Йохан. Он глядел вверх, туда, где под потолком свисали ржавые клетки. Они не пустые — похоже, из них и падают кости. Про виконта снова забыли — перекинулись теперь на миледи маркизу. Персиво подошёл к котелку. Да, ему страшно, да он молился про себя. Но он должен знать, что с ним. Приторный смрад выветрился, но рука была ужасна: извивалась, билась в стенки котелка. Ещё немного — и она выскочит и набросится… — Виконт! — рявкнули над ухом, и Персиво аж подскочил. — Твоя рука — уже не твоя проблема! — Йохан снова рявкнул, кивая виконту на дверь. — Мы тебя тут слишком долго держим, тебе давно пора на службу! Ошарашенный происходящим, виконт глядел поверх его головы и видел… Люсиль. Её образ зародился на фоне ржавых решёток, она протянула к Персиво эфемерные руки, как позвала куда-то. Он забыл о ней, думая о собственной участи. — Йохан, скажи, наконец, где Люсиль? — Персиво не удержался и закричал ему в лицо. Рука в котелке подпрыгнула, гулко стукнувшись о латунную стенку. — В безопасности! — Йохан сунул виконту в руки новенький целый факел. — Давай, ноги в руки — и наверх! Если спросят, где торчал, скажешь, что составлял отряды лучников для охоты на волка! Понятно? Персиво факел схватил. И чуть не выронил, когда он вспыхнул у него в руке. Йохан тыкал пальцем в сторону выхода. — По лестнице проползёшь — и вылезешь в часовню! Шевелись, а то станешь на голову ниже! Персиво оглянулся в последний раз. Мертвые решётки, и за одной из них всё ещё рычит Амьен. Делать нечего. Пространно попрощавшись со всеми сразу, виконт потянулся из каземата прочь. Его взгляд сам собой цеплялся за запястье, которое Йохан перерубил. Ничего, обычная здоровая рука, он чувствует её, как свою. Она поворачивается, шевелятся пальцы — всё как раньше, кроме воспоминаний. Персиво желал обратиться к богу, но ему почему-то очень мешал смех и похабщина охотников. Голоса д’Арбогаста и Деде слышались совсем рядом: оба поднимались вслед за ним. И Персиво пошёл быстрее, дабы больше с ними не встречаться.***
Лишние люди ушли, опустел каземат. Тишина, и Амьен уже не рычал, а жалобно скулил, словно побитый пёс. Рука всё подпрыгивала… — Образцы мадам, — брат Доминик приблизился к столу с неуклюжей конструкцией: большой подставкой, где закрепил сразу несколько мутных флаконов. — А это — образцы миледи маркизы, — Йохан притащил такую же подставку. — И они абсолютно разные! Гуго и епископ Франциск склонились над столом, разглядывая мёртвое чудовище — и разом подняли головы, когда Йохан и брат Доминик подошли. Гуго хохотнул, кивнув на флаконы Йохана. — И что ты разошёлся? — грубо оборвал его Йохан, хлопнув подставку рядом с богомерзким телом. — Знаешь, сколько труда мне стоило их получить? — Я видел, — горбун состроил похабную рожу. — И ты завидуешь! — расхохотался Йохан. — Принять целибат было не лучшим решением, верно, Гуго? — Откуда тебе знать, что образцы разные? — выкрутился горбун, схватив по флакону из каждой подставки. Он глядел на них на просвет, щурил то один глаз, то второй. Флаконы были заполнены прозрачной жидкостью где-то до половины, и на превый взгляд казались абсолютно одинаковыми. — «Другими» глазами смотри, умник! — огрызнулся Йохан. — Для человека — всё один чёрт! — Хм, действительно, — хмыкнул горбун. — Приобретенные метаморфозы и врождённый энергоконтур… Интересно… Брат Доминик тем временем притащил небольшой сундучок и присел с ним у котелка. Тот раскалился так, что вплавился в пол, и рука в нём не только бесновалась, но ещё и пищала. «Пора растворить эту дрянь», — буркнул он, перебирая снадобья в сундучке. Непросто будет приготовить эликсир для виконта: целых три привязки на нём. Епископ нависал над братом Домиником, бурчал про костёр и отчёт на Коллегии. — Вот, — Йохан дал ему свиток. — Прочтёте перед Коллегией вот это! — Да? — его святейшество развернул свиток с недоверием, пробежал глазами и — смял. — Я не стану говорить, что миледи Аделин — человек, мне дорога моя голова! — епископ ворчливо отказался, сунув злосчастный свиток обратно, охотнику. — Это что, Гуго отчёт написал? — Я, — тихо поправил Йохан. — Гуго не до отчётов. Горбун плотно взялся за чудовище на столе: кромсал от него кусочки, раскладывал по маленьким ящичкам, рассовывал в подсумки. — Зачем всё это? — удивился епископ. — Образцы-то готовы? — Мессир Четвёртый Страж желают избавиться от горба, — изрёк Йохан так, чтобы Гуго не услыхал. Его святейшество огляделся, как показалось Йохану, воровато — и вдруг пихнул его к двери. — Знаешь, Йохан, — начал епископ и вновь огляделся, взял один из факелов. Гуго ещё возился с телом, брат Доминик, гнусавя молитву, «укрощал» руку порошками и жидкостями. Та растворяться не спешила и даже начала тихонько завывать. — Мне хватило опыта заметить, как ты погорячился, — епископ Франциск ненавязчиво вывел фон Кама за дверь. — Что? — Поспешил запихнуть этого горе-пажа на костёр! — ухмыльнулся его святейшество и повернул куда-то под лестницу. Он оттуда махнул, требуя, чтобы Йохан следовал за ним. Охотнику пришлось пригибаться: епископ повёл его тесным коридором с невероятно низким потолком. — Поспешил, и что теперь? — мрачно прогудел фон Кам и скривился: с потолка ему за шиворот упала холодная капля. — Идём, идём! — епископ ускорял шаг. Он явно знал, куда идти, и вскоре оказался перед новой дверью. Тоже низкой, тоже узкой. — Какого чёрта? — выплюнул Йохан. Он уже здесь в три погибели скрючился, но всё равно, цеплял потолок и получал за шиворот проклятые холодные капли. Епископ Франциск пропустил мимо ушей его рык. — Правда спит, убит закон, — гудел под нос его святейшество, отпирая дверь. В замке скрежетало, епископ налегал. — Что, заело? — догадался Йохан, видя, как его святейшество краснеет от натуги. — Да заржавел, чёрт его дери! — закряхтел епископ. — Помоги, а? Йохан молча схватил замок и дёрнул на себя. Раздался треск — замок остался у Йохана в кулаке, а дверь чуть приоткрылась с противным тоненьким скрипом. Из-за двери пахнуло сыростью. Да здесь вообще, дьявольски сыро: сапоги хлюпают в мокрой грязи, сырость оседает на коже. Опять какая-то дрянная клетушка — Йохан даже не захотел в неё заходить, но заметил в её глубине человека. Его недавно сюда засадили: рубище и мешок на башке совершенно сухие. — Кто это? — Йохан вопросительно взглянул на епископа. — А ты сдёрни мешок! — в голосе его святейшества скользнуло ликование. Чему радуется-то? Охота, ведь, почти провалилась, хоть Йохан и строит хорошую мину. — Ладно, — фон Кам пожал плечами и двинулся к этому узнику. Тот съёжился: услыхал тяжёлую поступь. Йохан схватил за угол мешок на его голове и, сняв, отбросил куда подальше. — Вот это — да! — невольно вырвалось у него. В углу клетушки сидел, обхватив себя исхудавшими руками, живой и почти невредимый Жан-Пьер. Да, его хорошенько отделали: синяки, ссадины, под обоими глазами фингалы «горят». Но он жив и может говорить! — Почему ты раньше мне его не показал? — Йохан зарычал на епископа, однако улыбка лезла на его лицо, выдавая восторг с потрохами. — Хотел взглянуть, как ты справишься без него! — съехидничал его святейшество, закрепив факел в специальной петле. — И признай: всё твоё колдовство — ничто в сравнении с живым свидетелем! Йохан кивнул, скрежеща зубами, и повернулся к Жан-Пьеру. Тот таращился на него из-за спутанных лохм, что практически закрывали глаза, и мычал: его рот завязали грязной тряпкой. — Ты должен быть благодарен его святейшеству за то, что тебя просто слегка попинали, а не сожгли! — Йохан присел на корточки напротив него. — Ну, чего молчишь? Завязали рот? Ну, ты уж не обессудь: такие, как ты, имеют пагубную привычку орать. — Смотри, не убей! — квакнул над головой епископ Франциск. — Чёрт! — огрызнулся Йохан и стащил тряпку, которая не давала Жан-Пьеру говорить. Жан-Пьер не орал. Он лишь хватал ртом сырой воздух, а, отдышавшись, выдал: — Я всё расскажу! Помилуйте меня, умоляю!***
— Персиво! — голос шёл от одной из стен. Виконт повернул голову и снова увидел её. Полупрозрачный силуэт тянул невесомую руку. — Я не могу без тебя! Люсиль глядела в самую душу, и глаза у неё чёрные, без радужки и белков. Персиво, было, подался ей навстречу, но вовремя заметил эти глаза и осенил Люсиль крёстным знамением. Её нежный голос превратился в убийственный писк, и она бесследно пропала. Виконт же будто вынырнул из пучины — обнаружил себя в до боли знакомом коридоре. Едва он подъехал к замку — его догнал растрёпанный гонец на взмыленном коне. Задыхаясь от волнения, гонец прокричал, что «миледи герцогиня желают видеть мессира виконта немедленно». И ускакал с чувством выполненного долга. Персиво же совсем не желал видеть миледи герцогиню, но подбодрил себя тем, что скоро охота закончится и он, наконец, сможет увидеть Люсиль. Настоящую, а не этих фантомов, что зовут его… в ад. Миледи Алана сидела у окна. — Ты не смеешь опаздывать! — прошипела она и встала, отшвырнув кружевной платок. — Сегодня не твой караул — где тебя черти носили? — Миледи, я организовывал лучников для охоты на волка, — Персиво повторил слова Йохана пресным голосом. — Это работа Каркассона, а не твоя! — взвилась миледи и влепила виконту пощёчину. — Твоя работа — исполнять мою волю! Герцогиня ещё кипятилась, но Персиво уже почти не слышал её из-за нарастающего звона в ушах. Неожиданно для себя Персиво подхватил миледи на руки, закружил и швырнул в груду подушек. Он не видел выражения своего лица, и даже не понимал, что руки сами собой срывают одежды. Однако по изумлению миледи Аланы догадался, что что-то не так. Своего тела он почти не ощущал, будто вела его чужая воля. Она заставила его склониться над вконец опешившей Аланой и прильнуть к ее губам, с бешеной страстью углубляя поцелуй. Миледи что-то мычала, слабо барахтаясь, однако тому, что захватило тело Персиво, на это было наплевать. Несмотря на исступленные протесты разума, виконт порвал дорогую чемизу Аланы и забросил её ноги к себе на плечи. Персиво вошёл резко и грубо — миледи вскрикнула, царапая его руки. Он двигался всё быстрее, но не чувствовал абсолютно ничего, только отрешённость, апатию, граничащую с болезненным сном. Герцогиня выгнулась и обмякла, Персиво впился пальцами в её ягодицы. — А ты сегодня в ударе, дорогой, — промурлыкала миледи Алана, томно откинувшись на смятые простыни. — Неужели, эта охота так на тебя повлияла? Поразительно! — А, то! — самодовольно заявила в Персиво чужая воля, и его губы искривились в ухмылке. Персиво валялся поперек ложа герцогини и… сам двигаться не мог. И не мог противиться, когда нечто заставило его привстать на локте и приобнять Алану за разгоряченные плечи. Губы сами собой нашёптывали ей на ухо, а Персиво сам не понимал, что говорит. Не слышал себя и не разбирал слов. Герцогиня в ответ заливисто хохотала, отстранялась, изображая смущение, но рука Персиво удерживала её и притягивала назад. Виконт безмолвно молил мироздание прекратить весь этот кошмар, просил прощения у Люсиль и даже хотел оттолкнуть герцогиню и сказать, что ему нехорошо… Однако из перекошенного рта, вместо нужных слов, вырвалась какая-то похабщина, от которой миледи Алана зарделась.***
Герцогиня крепко спала, устроив голову у него на груди, а Персиво… обрёл своё тело только сейчас. Конфликт души виконта с сатанинской волей сошел на нет, и он чувствовал себя тряпкой. Такой, которой орудует горбатая поломойка, чье имя он никак не запомнит. Протирает ею отвратительно грязные полы, а потом — выкручивает заскорузлыми руками. Привязки — вот, в чём их суть: Персиво теряет контроль над собой, и за него решает дьявол. Да, он был волком наяву, он загрыз одну несчастную служанку, и возможно, снёс голову второй. И не Люсиль является ему, а всё тот же дьявол: зовёт в ад. Усталость давила, Персиво зевал до слёз и хруста в челюстях. Он повернул голову так, чтобы не видеть лица герцогини. Чешуйчатая тварь глядела ему в душу и самодовольно помахивала хвостом. Она ухмылялась, показывая зубы, но Персиво молился. Её нет, это искушение, всё у него в голове. Он в третий раз подряд прочитал молитву Христа, когда чудовище подмигнуло левым глазом и скрылось без следа. Дьявол зовёт его в ад.