Хмурое небо над столицей империи Райх застыло в ожидании благодатного летнего ливня. Который, увы, не смоет позора с имперской истории. Серые тучи скопились вверху и взяли в заложники солнце, скрыли за собой ярко-голубые небеса, окрасив все во мрачные мотивы времен Изоляции и Войны.
Красочные цветы мигом стали мрачными и отталкивали от себя, вызывая отвращение. Ужасные высоченные дома глазели на людей, которые разбредались по домам, понимая, что впервые испытали ощущение настоящего позора.
Площадь пустует, одинокие памятники остались лицезреть, как флаги империи и всех захваченных ею стран треплет одичалый ветер, как те с характерным шелестом, словно опавшие листья, хаотично пытаются оторваться от флагштоков и улететь.
Улететь в небеса, куда-то вдаль, но стальные тросы не дают пропасть из виду.
В центре площади одинокое здание, где стояла безумная суматоха, все носились и бегали, явно не празднуя что-то, простые служащие уже не смеялись, не играли в картишки на своих постах, они, как куклы из воска, стояли по струнке смирно, пытаясь уловить, о чем говорят несущиеся в зал совещаний имперские волки, которым так хорошо наступили на лапы в день, когда они отмечали уже 8 лет, как стали самой великой державой...
Это срочное собрание всех, кто был причастен к военным действиям восьмилетней давности. И новобранцев, дошедших до самых верхов, за те долгие дни и месяцы, собиравших новые облики армии. Но сейчас все, словно подбитые псы, выли и желали сорвать свои погоны и знаки различия, дабы не быть причастными к ЭТОМУ позору, ошибкой которого стало невесть что.
А кто-то знал, что именно пошло не так 8 лет назад.
Тот, кто 8 лет назад потребовал добить остатки жалкой, разваленной армии Антанты, теперь же с каменным выражением лица будет ждать конца собрания, понимая, вот теперь-то ему продвижение по службе ой как гарантировано.
Только вот надо за отчетом в ад сходить, и поцеловать войне, что не имеет лица, ее костлявые ручки, да кинуть сотни трупов ей под ноги.
Пускай накинется на них и выжрет все мясо, обглодает кости, выпьет кровь, а черепа противников насадит на палки, которые будут мило приветствовать остальных.
— У войны нет лица, а если бы она была прекрасна, все бы ее полюбили, — шепчет женский голос, дожидаясь конца собрания, ведь как только захлопнулись тяжелые дубовые двери, она склонила голову набок, понимая: по крикам, матам и воплям она разузнает, насколько злы эти глупые волки.
Кое-кто прекрасно знал, что нужно было все доделать до конца. Но похоже, этого человека никто не слышал и не собирался слышать.
А теперь она спокойно стоит у стены, слушая вместе с часовыми, как царапаются, грызутся и воют поверженные волки, которым издревле мечталось быть первыми в этом жестоком мире.
А символ империи явно не волк, хоть и псов Император держит предостаточно, настолько много их там развелось, что кол на голове чеши.
Что собственно кто-то и делает, слушая, как рвут волосы на голове высшие чины. И расстегнув свой китель, демонстрирует белоснежную рубашку с маленьким гербом на груди...
Кабинет пустовал так долго, но теперь в нем вновь целая толпа народу, как военные, так и проклятые экономисты, которые в то самое время, когда одержали победу, трепали мозги командирам. В духоте, захыхаясь и пытаясь осознать происходящее, сидели высшие чины и наблюдали, как будут действовать те, кто когда-то, обезумев, создали гениальный план по разрушению ТОГО прошлого мира...
В кабинете, где курили одновременно несколько человек, дымовая завеса, казалось, была к месту. Ведь эти собрания тоже часть военных действий. А ядовитый дым, пущенный в глаза оппоненту, как минимум неплохой ход.
Серое небо и ливень за окнами, которые уже хотел было задернуть безвкусными темно-красными шторами Оберстлейтенант Эрих Фон Реруген, понимая, что это явно не улучшает обстановку, которая и так казалась зловещей.
Но только его рука в белоснежной перчатке коснулась шторы, как его мигом остановили.
— Эрих, прекратите мучить шторы, они тут абсолютно ни при чем, — окликнул его грубый и хриплый голос того, кто вот уже Бог знает сколько лет управляет всем этим цирком, который сейчас, до начала экстренного собрания, предпочел то выпить, то закурить, то снова испробовать на вкус тему о том, что Райх — недальновидное государство, а командование — набитые зерном мешки, которых можно смело считать отпетыми идиотами.
Которые упустили одну деталь...
Эрих скривил губы в недовольном молчании и предпочел все же закончить начатое дело, его рука одним махом спрятала пустынный городской пейзаж, серый и противный вид. Оставив лишь такие же серые стены в кабинете, противные картины, нарисованные великими художниками всего мира, раздражающие красно-багровые тона и этих людей, что никак не могли успокоится.
Кто-то закатил глаза, забарабанив пальцами по столу военный марш. Самый настоящий военный марш, который явно не внушал никому доверия. Это был начальник оперативного отдела...
— Право дело, Курт, люблю я, когда Вы пытаетесь казаться камнем, а марш неплохой получается, — произносит старик, чьи волосы уже давно напоминали белый снег, а голос — скрип какой-то старой двери, мужчина посмотрел на него, попытавшись хотя бы не реагировать на удачный комментарий с его стороны.
" Ганс фон Цеттуа, Ваши комментарии да Господу в уши, когда-нибудь он вам это лично скажет — сидите в отделе логистики и молчите ради всякого святого", — мысли, оставленные при себе, гораздо лучше, чем начало перепалок, не имеющих смысла.
А Фон Реруген мучил шторы, закрывая их одну за другой, думая, что это оттянет время начала собрания, но увы. Через пару минут капитан-генерал уже ударил кулаком по столу и рявкнул, настолько оглушительно, что все мигом сели, а у Шварцкопа даже изо рта сигарета выпала и чуть на чье-то личное дело не упала. Но он вовремя среагировал, подхватил ее прямо в воздухе да потушил об собственную руку, словно это было нормой.
Усатый мужчина в возрасте, генерал, который почти целых восемь лет о войне не вспоминал и даже не обращался к прошлому, проводя каждый день в празднестве, ибо получили победу. Даже не задумывался о том, что все вернется на круги своя, когда Антанта пробьет оборону...
Фон Реруген, снова сидевший на своем месте, поднялся и схватил со стола новый листок с сообщением, и, театрально кашлянув, принялся зачитывать:
— Под руководством неизвестного ранее оберлейтенанта, который носил имя Мари, а также по результатам разведки было выяснено, что отец данного оберлейтенанта погиб в войне восьмилетней давности, будучи убитым Рейнским демоном, Татьяной Дегуршафф. Антантские войска с трудом пробились через границу, но продолжали свое движение даже с минимальным количеством войск. В дальнейшем началась атака с воздуха, в результате чего нашим воинам пришлось отступать, поскольку сила Антанты была в магах. Должен заметить, наши военные отмечают, что подобная подготовка у магов ранее не наблюдалась...
— А где было наше крыло?
— В увольнении...
Неловкое молчание, похоже, командование допустило огромную ошибку, когда позволило всем колдунам разбежаться по разные стороны света и позволить себе начать новую жизнь. Подальше от войны. Однако не все избрали путь, который давал право открыть глаза и начать жизнь с нуля.
Начало собрания обещало крики, вопли, истерические удары кулаками по столу. Голодные волки собрались, чтобы обсудить внезапное восстание овц. И то, как кто-то однажды упустил победу из рук. Профессионалы буквально пытались перегрызть друг другу глотки, а Фон Реруген думал, может, сжечь эти мерзкие шторы к чертям собачьим?
Пока все брызгались слюной на документы, вопили и кричали, словно демоны из ада, которых обливал Господь святой водой, он наблюдал за потерей контроля. И даже не думал, что это все станет началом нового конца.
Лишь когда эта пытка закончится, начнется другая. Испытание юным демоном по имени Татьяна Дегуршафф, который значительно похорошел и изменился внешне. Но остался таким же черным внутри, бездушным и бессердечным чудовищем...
Эрих лишь снял свои очки, продолжая наблюдать за свистопляской диких зверей, которые снова вошли во вкус игры и начали работать над новым планом действий.
***
Ливень за окнами гонял одинокие сорванные листья, вода уносила с собой следы людского пребывания и омывала столицу империи, пытаясь уничтожить все следы празднества, которое длилось почти 9 лет...
Она сидела на давно знакомой красной софе до боли и скрежета в костях. Снова военная форма, темно-зеленый китель, штаны и потертые берцы, о замене которых никто и не подумывал, ведь толку ходить в них по гражданским делам? Дегуршафф начала предпочитать мужские туфли, считая, что они до безумия удобны, и изысканнее, чем женские модели.
Таня снова смотрела на хмурое небо, в то время как служащий Дома вошел так тихо и медленно, что девушка даже вздрогнула, когда обернулась, в ее голубых глазах блеснула жажда.
"Кофе!",— пронеслось в голове девушки с золотыми волосами, которые она снова заплела в высокий хвост, и теперь они были где-то по пояс...
Но видимо придется вновь их остричь, так же, как много лет назад.
Блондинка кинулась на чайничек с кофе сразу же, как только слуга поставил серебряный поднос на маленький столик, который разделял ее и уставшего, отмучившего свое на собрании Эриха.
Мужчина уже был не таким юным, как когда-то, и Татьяне это чувство было знакомо, прошлая жизнь была почти такой же. Только без этих ужасных бордовых обоев!
Зато в стеклянной клетке под названием
"Офис", расположенной в бизнесцентре Японии, было гораздо хуже.
От одной только мысли о таком далеком прошлом девушка дернула рукой, когда наливала себе кофе, так, что содержимое крохотного фарфорового чайничка разлилось на поднос лишь маленькой лужицей, в которой блеснули два лица.
Уставшее, измученное лицо, принадлежавшее Эриху.
Цветущее, живое ее, Татьяны.
Блондинка была бесподобна в своем умении кидать сахар в чашку с кофе, оно хлюпало и выплескивалось из чаши, которая была слишком мала для потребностей командира.
Эрих ждал, пока Татьяна опустошит две или три чашки, чтобы задобрить эту маньячку, и желая передохнуть он прикрыл глаза, в то время как Татьяна просто спокойно попивала горячий и обжигающий горло напиток, стараясь не заляпать свою военную униформу нового образца.
На шее у девушки свисали гогглы, как ошейник, который свидетельстовавал о том, что девушка не теряла времени и практиковалась в навыках полета, вновь работая над очередным талисманом...
Империя никогда не остановится, а такие, как Таня, тем более будут ее вечным двигателем, который пронесет все стремления и приступы боли сквозь века.
И море войн, которые заставят ее поколение искупаться в крови еще раз.
Когда блондинка пила, ее не волновало, что она теряет свой аристократический облик, с Эрихом она привыкла к любой выходке.
"Пока этот старикашка отдыхает после взбучки от старшего командования, можно побыть и свиньей", — подумала Дегуршафф, но как на зло, фиолетововолосый открыл глаза и посмотрел на девушку, из уголков губ которой текли две тоненькие струйки кофе, к которому он даже не предпочел притронуться в последнее время, кроме воды ничего и не мог пить.
Воды и успокоительного.
А вот юная леди уже мигом преобразилась в изящную аристократку, и спокойно поставила чашку на блюдечко. Закинув ногу на ногу, она откинулась на спинку софы и с отвращением глянула на Эриха, который протянул ей бумаги без лишних слов.
Она накинулась на них как жадный волк, который изголодался по грязной работе и пожиранию падали, ее глаза бегали по каждой строчке.
"Нападение, пробили оборону, прорвались дальше, новые колдуны, совершенная морская флотилия..."
И внезапно Дегуршафф захихикала, после чего зло улыбнулась, обнажая свои клыки, а в раскате грома снова блеснул орден серебряных крыльев.
Она так долго прятала своего внутреннего зверя, что позабыла, что значит настоящая улыбка обезумевшего человека и желание продвинуться по службе еще дальше...
Жадно и зло прохрипела, словно демон, кричащий внутри девятого круга в самом аду...
— Да как они посмели...
Эрих лишь опустил голову, отвечая на полувопрос, случайно брошенный в его сторону.
— Легко...
Татьяна вскинула бровь, узнавая фамилию командира, чью дырявую башку она проломила так давно.
— Так у этой собаки антантской дочурка есть?.. — спросила девушка, поднимая глаза на своего коллегу, который лишь мрачно ответил:
— Верно, именно того, кого Вы убили во время атаки на одну из баз.
— Хах, его винтовка у меня в личной коллекции! Думаю, доченька будет рада быть застреленной из нее!
Таня засмеялась как маленький ребенок, ее глаза снова заблестели янтарным цветом, она закусила губу до крови, которая потекла по подбородку и капнула на красные узоры по краям ее нового кителя. Золотые эполеты снова поблескивали в полумраке, а хмурое небо разразилось очередным раскатом грома...
"Доброе утро, Рейнский демон. Надеюсь, ты способна убивать, как и тогда",— подумал Реруген в тот миг, когда Таня начала яростное обсуждение дальнейшего плана действий.
Она говорила так живо, безумно и страстно, словно ее только что разбудили на экзамене военной подготовки, она листала документы как маньяк, ее выражение лица застыло в надменной ухмылке, девушка даже порезала свои тонкие и длинные пальцы несколькими страницами. Но все это лишь малая жертва...
И в миг, когда Татьяна снова начала предлагать свои варианты действий, Эрих тоже оживился, начиная дискуссию и постороение идеального отражения Антантского нападения.
— А Вы, смотрю, воскресаете! — крикнула Татьяна, когда расчерчивала на мятом листе бумаги карту для прорисовки углов захода.
— Молодая кровь всегда пробуждает к действиям.
— Война красит Вас, без нее Вы бы усыхали и сдохли, как собака, равно как и я, — произнесла девушка, не скрывая своего отвращения к тому, что снова делала. — Война наша кровь, нам пора смириться с этим.
— Иначе мы не цепные псы Райха...
Почему-то сам Эрих начал смеяться вместе с Дегуршафф, когда прикидывал число жертв в этом предстоящем им поединке...
Так и началось возрождение Рейнского демона.
Который, разрисовывая мятые листы бумаги, представлял свои первые дни на фронте...
И этот военный план, через какое-то время посреди ночи, Реруген и Дегуршафф бухнули на стол самому генералу.
Который молча перекрестился и шепнул
"Спаси меня Боже"
А Рейнский демон наслаждался новым витком своей жизни. Но в голове снова мелькнули нотки одиночества и тоски, чьи-то рыжие волосы, которые снились ему чуть ли не каждую ночь! Снова всплыли в его памяти, и слеза бы блеснула на ее глазах, не будь она чудовищем.
Вместо этого, бросив взгляд на рыжий гобеленчик, она подумала лишь об одном только имени:
"Виктория, твою мать!"
***
Кто-то тихо икнул, уткнувшись в плечо другого мужчины, она засыпала, лежа в кровати, понимая, что через какое-то время ее тихое семейное счастье вот-вот рухнет на самое дно.
Не смотря на то, что Виктория еще никогда не была в белом платье и не принимала свой семейный крест, она не хотела разрывать связь с одним из членов отряда, в котором прошла крещение огнем и мечом.
Брюнет лишь прижал рыжеволосую бестию к себе, и, поцеловав ее в лоб, прошептал:
— Спи спокойно, Виктория... Я буду воевать вместе с тобой...
