Отбеленные драбблы

Давний, давний драббл, Кира Изуру Он терпеть не может оранжевый цвет. Не то чтобы он всегда его так не терпел. Но - с некоторых пор. Потому что цвет напоминает. Он не знает, как можно любить и ненавидеть одновременно. Но это чувство никак нельзя разделить на части, эту любовь-ненависть, въевшуюся в кровь, даже в реяцу. Он чувствовал себя потерянным. Брошенным и обманутым. А потом - обманутым вдвойне. О, тот, кому принадлежал образ в его памяти, был великим обманщиком, перехитрившим в итоге самого себя, но не сумевшим всё же обыграть последнего врага*. О наслажденье ходить по краю. Замрите, ангелы, смотрите: я играю. Разбор грехов моих оставьте до поры, Вы оцените красоту игры!** Нельзя вечно скользить по краю, наслаждаться опасностью, упиваться ею и собственным хитроумием... когда-нибудь неизбежно оступишься. Своей игрой сам оттолкнул тех, кто мог вовремя протянуть руку, не дать упасть... И остался от игрока лишь смутный образ, что двое бережно хранят в памяти, как иные берегут увядшие розы меж книжных страниц. Сейчас он успешно скрывает чувства при друзьях и сослуживцах, загоняя вглубь, не позволяя им выдать себя. Да так, что и сам уверился в том, что - отпустил. У него замечательный командир, он никогда не растягивает слова и улыбается открыто и ярко - ровно солнце. Но тоска - тоска таилась, настигая порой в лунные ночи и вцепляясь хищным зверем. Память внезапно оживала, стоило выглянуть в окно офиса и увидеть оранжевое на фоне глянца тёмной зелени, подавала голос при виде затаённой грусти в глазах подруги. Душно... Призрачно-мертвенный свет, заливавший комнату, не давал уснуть, а из тёмных углов, казалось, вот-вот кто-то вылезет. И сколько угодно тверди, что уж ему-то, боевому офицеру, невместно бояться каких-то чудовищ, легче не становилось. С помощью оружия можно воевать с монстрами... но чем отгонишь призрака? Поняв, что уснуть не удастся, он накинул кимоно, вышел на улицу. Дышать стало легче, но пробуждённая сиянием солнца мёртвых тоска продолжала грызть сердце. Все они мертвы, по сути, и это - их единственное солнце. Не то, что живое и яркое, рыжее. Какое право они имеют греться под ним? - Почему - вот так? - почти беззвучно спросил он у серебристой луны, тоже напоминавшей. Луна, кажется, так знакомо ухмыльнулась в ответ. А во рту стало вяжуще горьковато-сладко, словно съел всё-таки ненавистной ягоды. *"Последний же враг истребится... " - ГП. ** Песня Остапа Бендера