Between dream and reality

      Сижу на уроке литературы. Рядом сидит Мэйбл. Нам рассказывают об Уильяме Шекспире. Я же не слушаю лекцию учителя, а сижу и рисую существ, которых помню из дневников дяди Форда. Это доставляет удовольствие: сидишь и рисуешь, а слова педагога влетают в одно ухо и вылетают из другого.        В последнее время я стал немного нервным. Дёрганным, как выразилась сестра. Хотя, если бы меня не мучили сны о Странногеддоне, то я был бы спокоен. Каждый раз во сне я слышу его безумный смех, вижу его силуэт. Даже странно, что я пережил этот кошмар наяву, но у меня до сих пор мурашки по спине бегут даже от одной мысли о нём. Я сейчас готов всё, что угодно, сделать, лишь бы это прекратилось, а-то, не дай Бог, стану параноиком, а в псих-больницу мне не очень-то хочется. И сейчас меня перекосило от воспоминаний об одной игре, в которую я играл совсем не давно. Кажется, Outlast называется. Но неважно.       Тут замечаю, что на странице тетради я нарисовал его. Треугольное подобие демона. Что он со мной сделал? Почему я боюсь его, даже если он мёртв? Почему я не могу просто не думать о нём? Кто-нибудь, сотрите мне память. — Мистер Пайнс, прошу Вас не отвлекаться на какие-то рисунки и дослушать лекцию, — вывел меня из мыслей голос, судя по всему, раздражённого руководителя. После этих слов он подошёл к нашей с Мэйбл парте, забрал у меня мои каракули, стал рассматривать, затем посмотрел на меня, снова посмотрел на «шедевры» и вернул их мне, — после уроков придёшь, и мы с тобой поговорим.       От его слов мне становится не по себе. Странный он какой-то. Я начал его рассматривать (я обычно не обращал внимания на него — читает лекции, я же писал конспект или слушал его, смотря в окно, и всё): молодой светловолосый мужчина в очках с чёрной оправой, на вид ему двадцать пять, плюс-минус один год, одет в золотистый пиджак, белоснежную рубашку и чёрные брюки. Обут был в лакированные туфли. В одной руке у него был учебник по литературе, а в другой — его излюбленная трость. Действительно странный учитель, да и сама школа не лучше. Ну, ничего, скоро я свалю отсюда. А со мной и сестра. Дело в том, что родители решили, что нам нужно переехать поближе к их месту работы, утверждая, что так они будут приходить намного раньше обычного домой, да и колледж неподалёку. Мне же только лучше. Никогда не любил эту школу: внешне выглядит устрашающе, постоянно мусор на полу валяется, грубые ученики, учителя с приветом. Хотя, думаю, во всех школах так думает каждый ученик о своём учебном заведении и мечтает окончить обучение в нём, представляя, что будет в будущем.       Мой поток мыслей снова прервали, но на этот раз звонок с урока. Я быстро скинул учебник по литературе в рюкзак и вышел, если так можно выразиться, из кабинета вышеупомянутого урока, не дождавшись Мэйбл. Я решил пойти на крышу, нежели в столовую или на следующий урок. За последний год крыша стала единственным местом, которое я любил. Там я мог забыться, ностальгировать. После Странногеддона мы приезжали в Гравити Фолз просто отдохнуть. Летние деньки проходили спокойно и беззаботно. Помню, как сидели с Венди по вечерам на крыше Хижины чудес и провожали закат. Слащаво звучит, но так и было. А также мы смотрели с дядями телевизор до поздней ночи.       Чтоб не увязнуть в раздумьях и воспоминаниях, тем самым не опоздать на урок, я вытащил из кармана телефон и посмотрел на время. До звонка осталось пятнадцать минут. За это время я успею сбегать в столовую, там купить что-то вкусное для меня и сестры, а там дойду до нужного кабинета, что находится не так уж и далеко, и там я поем. Иду к выходу, спускаюсь вниз по лестнице, иду в столовую, покупаю наши любимые с Мэйбл булочки с шоколадом внутри и бутылку воды, после на ходу ещё раз проверяю время. Успеваю. Уже подхожу к классу, вхожу. Вижу, что вокруг парты, за которой обычно мы с Мэйбл сидим, стоят одноклассники. Что им нужно? Подхожу. Через плечо одного из одноклассников вижу Мэйбл. У неё был опечаленный и, одновременно, озадаченный вид. — Я сяду за свою парту, — расталкивая толпу людей и выделив слово «свою», сказал я. Толпа разошлась, отлично. Как только я сел на стул, повернулся к сестре, — что случилось? — Я просто… просто я за тебя волнуюсь, хоть это не всегда бывает видно. Раньше мы с тобой разговаривали обо всём, делились секретами. Я хочу знать, что с тобой происходит в последнее время. — Сейчас не самое подходящее время. Я расскажу тебе всю правду, но чуть позже, — сказал я, дал ей булочку и улыбнулся.

***

      Уроки прошли, как мне казалось, довольно быстро. Я уже на радостях подходил к гардеробу, но услышал за спиной мужской голос: — Мистер Пайнс, сбегаете? — я повернулся на сто восемьдесят градусов и увидел учителя, который ведёт у нас литературу. Тут я вспомнил, что должен был после уроков зайти к нему в кабинет — он хотел со мной поговорить о чём-то. От этого моя радость испарилась, — пройдёмте в мой кабинет. Я поплёлся за ним. Пока мы шли, я думал и гадал, о чём он хочет поговорить. О моих рисунках? Не думаю. Об успеваемости? У меня нет проблем с учёбой. Тогда о чём? — Проходите, мистер Пайнс, — вывел меня его голос. Я даже не заметил, как мы пришли. Он уже успел открыть дверь. Я прошёл, он указал на стул, что был у учительского стола, — присаживайтесь. Я присел. Он сел напротив и начал на меня смотреть. Было стрёмно, а атмосфера нагнетала, и это напрягало. Вдруг у меня в глазах начало темнеть, я почувствовал слабость. Перед тем, как отключиться, я услышал устрашающее: «Давно не виделись, Сосновое Деревце!».