Шест.

Когда я был ещё совсем несмышлёным, то думал, что мой отец любит свою работу. Каждое утро, перед тем как пойти на неё, он счастливо улыбался, а после рабочего дня приносил мне какую-нибудь новую игрушку, а маме очередной шикарный букет роз, которые она так сильно любила. Я всей своей душой мечтал о такой же работе. Чтобы была возможность и игрушки крутые покупать, и маму колючими букетами радовать, когда папа станет совсем немощным. Но вскоре папы не стало. Вообще. Мне девять лет. Период неокончательной адаптации к школе, проблем со сверстниками и вечного желания всё ещё играть. Я рос трудным ребёнком. Так считал мой учитель. Весь педагогический состав моей школы. Мои одноклассники. Ворчливые соседи. Кот, которого я пинал каждое утро, выходя из подъезда. Ещё несколько ребят со двора, с которыми я любил посоревноваться в отсутствии интеллекта и наличии ловких кулаков. И вообще все, кто знал хоть что-то про Аомине Дайки. Все, кроме моей матери. Я очень любил свою маму, и она была единственным человеком на всём белом свете, к которому я питал подобные чувства. Она не ругала меня за плохие оценки в школе или за драки. Она говорила, что признание окружающих и пятёрки в дневнике — это не главное в жизни. Для неё главным было найти действительно любимое занятие, в которое ты не пожалеешь вложить всё своё время и все силы. Занятие, которое будет каждый твой день делать особенным, интересным. Занятие, которое не принесёт никакого вреда тебе, твоим близким и всем окружающим. «Как работа папы?» — спрашивал я, пытаясь разобраться в нотах для фортепиано, которое мне собиралась на днях купить мама. «Намного лучше», — мама с улыбкой трепала мои коротко подстриженные тёмно-синие волосы, а на белоснежные нотные листы беззвучно оседала пара её слёз. Тогда я был согласен с её словами. Я тоже считал, что без любимого дела, приносящего тебе какой-то доход и одновременно удовольствие, жить на этом свете туго. Мною была поставлена обязательная для выполнения задача: найти такое дело. И я упорно искал. Мне двенадцать лет. Мама продала фортепиано спустя год, как я перестал им интересоваться. На деньги после его продажи, мне была куплена гитара, а после продажи гитары мама, накупив мне всяких херовин для начинающих художников, отдала меня в детскую школу искусств, где я обзавёлся парой друзей — всеобщим презрением за отсутствие каких-либо задатков и очередным полным провалом. В общем, проучившись в этой дыре около года, я понял, что пора валить. В другое место. Где я тоже буду чувствовать себя чёртовым неудачником, конечно же. Мне пятнадцать лет. За спиной незаконченная художка, точно такая же плавательная секция, скучный шахматный клуб, куда я ходил около двух недель только потому, что в перерывах там угощали вкусным печеньем, литературный кружок «Юный читатель», куда были записаны десять старшеклассниц и двое парней, один из которых очкарик-задрот, а второй — я. В волейбольном клубе мне не повезло, но зато в баскетбольном мне не было равных. И всё же оттуда я тоже ушёл из-за нашего надоедливого менеджера, которая в первый же день влюбилась в меня и таскалась за мной в режиме двадцать четыре на семь. Она была в моём вкусе, но в то время я посчитал всё это полным отстоем и ушёл. Не только из клуба, но и из школы тоже. Мне восемнадцать лет и я узнаю, что Аомине Нобу, моего отца, убили, когда он убивал кого-то другого. Аомине Нобу работал киллером, и мне это вовсе не пришлось по вкусу. Аомине Нобу работал киллером, вследствие чего его восьмилетний сын и его безработная жена остались одни и были вынуждены покинуть родную страну для реализации попыток начать новую жизнь. Аомине Нобу работал киллером, и, узнав об этом, его восемнадцатилетний сын больше не мечтает о работе, как у папы. Он вообще больше ни о чём не мечтает. Кое-как окончив старшую школу, я не понимаю, что делать дальше. Мне двадцать один год. Мыслей о продолжении учёбы в моей голове не было точно так же, как и мыслей о любимой работе. Серые люди и точно такой же серый мир, в котором Аомине Дайки — неинтересный парень, живущий от подработки до подработки. Закончив нудную смену в одном из универмагов города, я тут же получил входящий звонок. Мне сообщили из местной больницы, что моя мама, не выдержав нагрузки после труднейшей операции на сердце, скончалась. Это был второй раз, когда я плакал. Первый случился после смерти моего отца. В тот же вечер я уволился, потому что деньги на лекарства и фрукты для мамы больше были не нужны. На все свои скопления я устроил ей скромные похороны, на которых присутствовали только священник, я и её единственная подруга, а себе — шикарный месячный запой. Мне двадцать четыре года. Я не верю в светлое будущее, любимое пожизненное дело и преданную любовь. А ещё, возможно, я ненавижу тех, кто думает иначе. Сегодня пятница. Я получил свою зарплату с очередной непостоянной подработки, большую часть которой я уже традиционно оставляю в одном до головной боли на утро знакомом месте. «Scores» — один из лучших стрип-клубов Нью-Йорка. Здесь, выкурив ментоловую сигарету и отправив её в ближайшую мусорку, я уже не показываю документы при входе, а с уверенной, но достаточно понурой мордой обхожу «шкафы» с дубинами в руках, получая одобрительный кивок от одного из угрюмых громил. Такие парни, как я, побывав здесь один раз, будут мысленно уверять себя, что больше они в это дерьмо ни ногой, а после новой зарплаты их измотанные и кислые лица снова будут мелькать около главной сцены этого места, на которой стандартные полуголые девицы трясут для всех своими задницами, производя тем самым обряд под названием «гоните все свои бабки, жалкие, несчастные недоноски». Да, в этом месте я оставил много своих денег и надежд на встречу с интересной девушкой, которая по каким-нибудь тяжким причинам вынуждена здесь работать подобным образом на публику. Одни лишь многочисленные грязные связи. И я даже не знаю, грязные ли они для меня потому, что в большинстве случаев они происходят в туалете, или же из-за того, с кем они происходят. Знаете, я с удовольствием бы кинул весь этот пиздец, если бы мог и хотел бы найти что-нибудь получше. И экономнее. Всю свою жизнь, начиная с детства, я что-то слепо искал, сам не зная, пригодится ли мне это как-то в дальнейшем. Терпеть неудачи, снова что-то пробовать для того, чтобы потерпеть новые неудачи — вот чем я бесконечно занимался. Я потерял не только кучу времени, но и веру. И эта вера была не только в светлое будущее, но и в близких мне людей. Сейчас, сидя за барной стойкой и слушая, как какой-то пьяный дурак вроде меня изливает душу бармену, я понял, что не хочу больше двигаться дальше. Не хочу и не могу. Сейчас, единственное, что меня интересует — это стакан с виски в моей руке и мысль, куда бы устроиться на предстоящий месяц, чтобы было, на что пить этот чертовски хороший напиток в следующий раз.