«Мужик культурный, начитанный, с юмором. Недавно освободился» © Сергей Довлатов, «Чемодан»
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…» Разговор был окончен — по крайней мере, она на это надеялась. А я знал, что это была определённо её блажь. На той стороне ответили со второго гудка. — Да, Вань, я слушаю. — Привет! Извини, Гриш, что беспокою поздно. Помнишь, ты говорил мне как-то об, кажется, её зовут Оксана… — Конечно, помню. — Отправь мне её контакты, будь так любезен. — Минутку. — Благодарю. Частые гудки. Лера мельтешила перед лицом: то ножки, то ручки, а иногда и вся голова появлялись предо мной. Я следил, как загипнотизированный, за тем, как дочь раскачивалась на качелях и каждый раз, пролетая мимо меня, норовила ручкой потянуть за волосы или ударить по лицу. — Малышка, будь осторожнее. Иначе папа будет лить горькие слёзы. — А дочка всё продолжала свои попытки. Когда Лера подошла, я сидел на ковре, оперевшись на мягкие подушки дивана, и следил за беззвучным баскетбольным матчем. — Дай! — крикнул ребёнок и потянул руки к моему лицу. — Дай! — Что ты просишь? — Дай! Мне! Дай! — не прекращала требовать дочь. — Если бы знал, чего ты хочешь, то непременно дал. Лера ткнула указательными пальчиками в уголки моих губ и растянула их. — Дай! — грозно произнесла. Отошла на полшага назад и внимательно посмотрела. — Дай! — мне пришлось изобразить улыбку на лице. — Ещё дай! — губы растянулись шире. — Вот так! — Лера показала большой палец на манер «класс». И я не мог не рассмеяться. Домофон подал сигнал, и я направился встречать долгожданного гостя. — Владимир Владимирович! — мы обнялись. — Сколько лет, сколько зим! — Всего лишь полвесны, — иронично подметил Познер. — Торт от Нади. Я потянул за щёки. — Всё благодаря Надежде Юрьевне. — Мера, Ваня, главное — мера. — И я каждый раз себе об этом твержу, но всё без толку. Проходите уже, чего на пороге стоите, как неродной. Только в чашки был налит горячий травяной напиток, как на стол легла толстая книга. — Это то, что я думаю? — покосился на неё. — Лучше. Два ещё неизданных произведения Спаркса, плюсом именная подпись. — Дайте посмотреть, заинтриговали, — повернул книгу к себе, открыл первую страницу и ахнул. Надпись красивым размашистым почерком на английском языке гласила: «Для моей преданной в течение многих лет поклонницы Варвары Швецовой, приятного чтения!» подпись «с уважением и благодарностью, ваш любимый писатель (при прочих достоинствах несколько нескромный)Николас Спаркс. — Ну, Владимир Владимирович, вы и дали жару! Всё, с этого момента и навеки я ваш должник. Как хоть оно удалось? Вы чай-то пейте, вкусный, в полях и лесах скандинавских собранный. — Мной и привезённый. — Не делает ли это ему уже большую честь? — глаза Познера смеялись. — Я говорил о Кейт Милдс, моей ещё юношеской подруге. Она работает в издательстве, которое публикует Спаркса. Сложнее было его уговорить, так как до официального издания ещё более трёх месяцев. — Вы ему заплатили? — Как же, Иван, только вашими счетами в американских банках. — Ради справедливости — не моими, а Наташиными. — Не лучше ли это для вас? — Соглашусь. — Так что же намереваешься делать? — План пока в разработке. Но ваша помощь неоценима… — Я отвлёкся, припомнив, что дочь осталась одна в зале. — Рита! Рита! — Да, Иван, — в арке появилась наша темноволосая и темноглазая няня. — Не теряй из виду Леру, пока я занят… А почему ты в верхней одежде? — Я отпрашивалась. Наталья отпустила. Сейчас уже ухожу. — А, хорошо, доброго вечера. Приведи её в столовую, пожалуйста. Лера плюхнулась ко мне на колени. — Что, малая, кушать куриный супчик будем? — А как иначе! — поддержал Владимир Владимирович идею. Я около сорока минут гипнотизировал шкаф. Достал несколько чемоданов, оценил, насколько они вместительные и как много вещей за один раз я смог бы увести. Смотрел в интернете арендное жильё. Перечёркивал и выбрасывал неоднократно письма с извинениями. Вбивал текст на ноутбуке, распечатывал, и он вновь летел в мусорную корзину. Слушал сначала терпеливо, спустя двадцать две минуты уже не совсем Нинины занятия на пианино. Ворвался в студию, побренчал с ней, показал, как нужно играть, посмотрел, что вышло. Разочаровался. Повторил попытку. Четыре раза. Под конец мы спели в два голоса какую-то попсовую песенку из репертуара, кажется, Майли Сайрус. Попросил хозяйку кухни приготовить что-нибудь мясное и румяное. Есть не стал. Зато девчонки оценили. Раскрыл книгу, вложив в неё конверт и проговаривая мысленно речь. Открыл последние непрочитанные сообщения: „Лет в тридцать я понял, что все важные события в моей жизни так или иначе связаны с Петербургом. Мы должны быть там вместе“ 13:22, 17 июня. „Приезжай когда угодно. Я буду ждать“ 22:34, 17 июня. „Варя, нам чрезвычайно необходимо увидеться именно в Питере“ 9:18, 18 июня. „Почему ты не отвечаешь? У тебя проблемы? Позвони мне. Или приехать?“ 20:20, 18 июня. „Да что же творится?“ 23:26, 18 июня. „Я знаю, что обидел тебя. И я сильно раскаиваюсь“ 6:19, 19 июня. „Пожалуйста, приезжай. Ты нужна мне, Варя“ 21:15, 19 июня.***
„Говорят, мы неосознанно повторяем поведение тех людей, которые нас воспитали и вложили душу. С этим утверждением я был готов спорить со слюной в уголках рта менее полугода назад. Я всю жизнь доказывал себе, что всё может быть иначе. Что если любишь кого-то — это на очень-очень долго, в идеале — до могилы. Я следовал за собственными убеждениями. Иногда, по юности, мне хотелось разрыдаться от бессилия и бессмысленности, быть может, обещания перед самим собой, бросить занятия бестолковым самобичеванием и поплыть по течению. Не уговаривать себя всякий раз, что так и должно быть, что человек твой, просто нужно пережить, переждать, притереться — что угодно, какие только доводы я не приводил самому себе, чтобы не наступать на чужие, неверные грабли. Но, такая судьба шутница, я облажался тогда, когда мою уверенность в соблюдении собственных заповедей не могла потревожить, казалось, ни одна душа. Да, Варя, я встретил тебя. Увидел, поговорил — и ничего. Простая девчонка, просто подруга Эрики. Долго во мне не происходило ровным счётом ничего. И сейчас я, увы, не смогу назвать точную дату, когда я понял, что ситуация приобретает неожиданный поворот. Знаешь, Варь, я сейчас думаю над причиной и осознаю, что дело даже не в твоей крышесносящей влюблённости. Не в твоём лице, фигуре, смехе или настойчивости (или от чего там ещё теряют голову). И даже не в моём кризисе среднего возраста, на который я упёрто списывал свои неизвестно откуда произошедшие чувства. Я же, Варя, на девушек падок не был никогда — сейчас пойми меня правильно: меня всегда было сложно увлечь. Точнее увлечь было несложно, но интерес пропадал быстрее, чем появлялся. И я понадеялся на то, что всё скоро само собой рассосётся. Ты ведь ребёнок совсем. Я тебя мало знаю и любить не могу. Да и люблю, на самом деле многие годы люблю одну прекрасную женщину. Моя программа сначала работала как надо: я понимал, что могу держать себя в руках, что не скатываюсь в лелейную эмоциональность, что, в общем-то, в любой момент, стоит мне этого действительно захотеть, от тебя смогу отказаться. Пусть это будет маленькая игра, ничего не значащая, раз она мне сейчас необходима, подумал я. В какой момент я перестал замечать всё на свете, с постыдной лёгкостью лгать Наташе, гробить все свои планы ради обычных посиделок с тобой на кухне, искать любую возможность (и, откровенно говоря, невозможность) встретиться с тобой — не вспомню. Недавно я признался самому себе, что сначала во мне зародились к тебе нежные чувства, а лишь как следствие — влечение. Я лишь хотел хоть как-то оправдать себя в твоих, а главное — в своих глазах, свалить нечто мало понятное на инстинкты и как-то дальше жить с этим. Противостоять животным потребностям или нет — дело третье. Я, наверное, поначалу выглядел жутким похабником. За это прости, но иную ширму для своих неоправданных ничем чувств я не придумал. А также прости за то, что мучал тебя ревностью, изводил контролем и унижал подозрениями. Я очень долго не мог признаться себе, что ты — это не просто кризисное увлечение мужчины среднего возраста. Я пытался всячески отстраняться от этих дум, оттого совершенно выходил из себя, злился и злил тебя. Сейчас настал момент признания того, что более отрицать просто нелепо, несуразно и глупо. Ты должна знать, что я написал это до Петербурга, а из родного города вернусь уже готовым ко много раз обдуманным переменам. А ещё я хотел бы, чтобы ты понимала, насколько для меня важно вручить это письмо лично тебе из рук в руки, а не любым другим способом. Из-за свалившихся дел я не успел передать его тебе до отъезда. Но обязательно это сделаю позже. Лишь хочу, чтобы ты знала, что я твёрдо для себя всё решил. Я развожусь".