Exceptional? Who!

      1       — …S'alai"i Vash Vin, tim"dut M’krkor, Kor?(1) — Лев улыбнулся, а Михаил прыснул, отчего Мара недовольно и даже зло ткнула Чеширского кота в бок, не удосужившись обдать своим ледяным взглядом — Лев отчаянно потёр бок, стирая то полуприятное, обжигающее чувство её прикосновения.       — S'alai"i LiEv, — не отвлекаясь от футуристического компьютера, Мара осадила мужчину, сидевшего рядом: — Wow tim"dutt smesh it t: Kingus, Kor? — Лев пожал плечами, посмотрев на Михаила и разведя руками.       — Mildus.       — Ldusstrey, — прошептал в ответ Лев, добавив: — S'alai"i Mara, lex tim"d, rung, Kor!       — Пойдём, Высочество. Но спросил я серьёзно: ты уверен, что он не свихнётся?       — Не уверен. Абсолютно никаких гарантий дать не могу, Лев, — полупечально улыбнулся горбач, всунув руки в карманы многослойной одежды, похожей больше на одеяние воина-монаха… — Будет стыдно перед его отцом и сёстрами, если вдруг что-то пойдёт не так, и травма даст регресс. Вообще, — видно было, что Михаил нервничал: — Мы с тобой уже видели, как психтравмы влияют на гибридов — из-за двух, трёх сил в их душе они становятся похожи на радугу: каждому цвету соответствует своя личность, основанная на какой-то частичке души. Ещё помнишь Алроя…       Что же им было делать? Льву оставалось только верить. Михаил полагался только на себя. Сложнейшие вопросы, в которых он принимал участие, Король позволял решать только себе. И ответственность за принятые решения он всегда возлагал на свои плечи. Руку всё ещё саднило, дёргало так, будто в неё всё ещё были вставлены шприцы и иглы, а трубки, будто вампиры, плавно выкачивали кровь. Он выдохнул, и боль мигом сняло: от малейшего напряжения она взрывается — так ярко ещё ни один зал не наполнялся светом прожекторов, о, сколько Михаил их повидал и как он ими наслаждался — но точно не этой болью, клокочущей в издали сознания нервным смехом по мозжечку.       Запускай симуляцию, — приказал Михаил, — и направился через большую дубовую, багроватую дверь к новому товарищу и брату. А в руке поблёскивало колечко, без королевской огранки, золотого цвета, с одним только зелёным камнем в центре, испачканным в крови. Михаил печально улыбался…       Галахад умер, пока он спасал другого парня.       Видать, это судьба. Перстень в одно движение спрятан за пазуху, а рука Короля пчелой взметнулась к его лику, растирая по нему не то грусть, не то что-то иное, и нанизывая на истинного правителя маску улыбающегося дурачка. Вперёд, — прошептал Михаил. — Зажжём этот зал…       2       Гигантская машина. Человеческое сознание. Не слишком большая разница.       Что-то пойдёт не так: всё всегда идёт не так. И что машина, что сознание — рассыпятся подобно карточному домику; представьте, как замок из песка рассыпается на ваших глазах, а вы способны запечатлеть каждый момент этого разрушения в своей памяти. Ичиго считал, что видит, как его сознание рвётся.       Мозг как грязная тряпка, перед его глазами, он разрывается так, будто его тянут в разные стороны, он разрушается изнутри, его дробит неведомая сила, истирая в пыль. Но — это было похоже на кино — картинка не менялась, а лишь циклично повторялась, и боли не было. Была — или не было? Куросаки закрывает глаза. Вновь открывает. Рыжие волосы неприлично отросли до лопаток. Лопатки болят, а боль, как воздух, сливается в волосы, по тончайшим нитям, будто паук, заползая в голову — к воспалённому мозгу, который в тысячекратный раз показывает синигами его разрываемый в тряпочку мозг — будто делает автопортрет.       Вздох, и всё тело невесомо вертится, хотя пятой точкой парень чувствует, что сидит — посажен неким человеком, по крайней мере, внешне похожим на человека, в непонятном коридоре, по которому ходят люди; лиловые стены, молочный потолок, несколько детей, одна старушка и больше никого. Больница — первое, что пришло на ум Ичиго. Он в больнице? Но эти люди вокруг не японцы. Больница в другой части света? Больница в другом мире? В каком из миров? Как он далеко от дома?       Все вопросики стопкой белых букв расплылись по извилинам Куросаки, вступив в вальс периодического уничтожения мозга синигами. Вопросы тухли, стоило им порваться в первый же раз с извилинами, как все они, будто шумные детишки, затихли.       Ичиго слабо раскрыл глаза. Света в коридорах практически не было — но, отражаясь от лиловых стен, этот полумрак резал всё сознание изнутри, проходя через глаза как через окна дома. Куросаки мог сказать, что так он просыпался только два раза в жизни: впервые после смерти матери, одиноко лежащий в собственной кровати, с чувством глубокого избиения и моральной смерти, проснулся он тогда в холодном поту и до двенадцати часов пролежал на кровати, не в состоянии пошевелить хоть какой-то частью конечностей: казалось, его убило и физически. Второй раз в жизни после того, как однажды попробовал алкоголь вместе с Асано и Садо-куном, пили поодиночке, из одной бутылки, по очереди, смотрели друг на друга, пробовали вкус невероятно крепкого напитка и с каждым кругом раскрепощались всё сильнее — первым сломался Асано, выложив едва ли не все тайны, вторым на смех поднялся сам Ичиго, а Чад так и не поддался, но вскоре перешёл от своих многозначительных хмыков на членораздельный смех. И вот снова… Синигами приложил руку ко лбу, покрывая глаза как труп саваном. Глаза болели, но постепенно привыкали, кожа под руками потрескавшаяся, иссохшая, как у трупа. Улыбка сама крючком зацепила край губ, после этого Куросаки окончательно убирает ладонь с глаз и располагается на лавочке в положении наиболее вальяжного гопника. Его глаза с интересом осматривают одежду, что украшает его тело: где-то глубоко под коричневым балахоном затесался банкайский, чёрный смокинг, а вот меча… Зангецу не было. Он со зверским трудом осилил вспомнить имя дзанпакто, схватив себя за нос с намерением перестать дышать, пока не вспомнит. Рука легла на сердце — где же меч? Обычно он его чувствовал, но внутри… что-то менялось, перестраивалось, пути туда закрыты так, будто он снова лишён своих сил, а душу покрыл слой камня.       А одежда, к удивлению, не стесняла движений Ичиго, наоборот, ложилась как влитая, родная, бережно закрывая чёрные и белёсые одеяния банкая.       Внутри всё ходило ходуном.       Хотелось спать…       Всё это слой за слоем ложилось на временного синигами с намерением погрузить его в кому.       Он снова убит морально и физически. Он устал умирать таким образом — день за днём, трудность за трудностью сшибает его с ног, он не успевает встать, как его приваливает всем, чем можно. За одной преградой стена, за ней — океан, в океане том — чудовищ как расстояние от земли до небес. Отчаяние. Воистину. Всё в мире исчерпаемо, кроме него. У него нет дна, но оно похоронит в своих глубинах самых стойких. У Куросаки всегда были друзья…       Одеяния с милейшей мелодией влились в вокал больничных запахов       У тебя, синигами, всегда были друзья — как будто послышалось у него в голове, но хозяин голоса был будто бы рядом, — но что делать без них?..       Никто не обратил на него должного внимания, горбатый, полноватый, но на лицо милый, похожий на ребёнка, несерьёзный, не жизненный, как будто в этом человеке была только радость       У Куросаки всегда были друзья — но теперь, они далеко, и что делать? Плюнуть и забыть? Нет. Не его метод решения проблем. Вернуться и вновь стать сильнее, чем все эти преграды и даже чем десять тысяч тех океанов неудач и потрясений, что ещё ждут впереди.       Он буквально плюхнулся рядом с Куросаки на одной скамейке, достал откуда-то яблоко и улыбался, надкусывая его; в неровной покраске лиловых стен он будто бы увидел красивейшее в мире шоу.       У Куросаки всегда были друзья, на которых можно было положиться, — но, кто знает, может кто-то так же, как и он, столкнулся с преградой на своём пути — и сейчас им вместе суждено идти рука об руку, как двум спринтерам-соперникам? А, может, даже предстоит стать одной семьёй?       Куросаки недовольно посмотрел на нового соседа из-под густых бровей…       — Яблоко… хочешь? — такой странный тембр, ощущается какое-то низкое жужжание, смешанное с редкой, красивой, высокой мелодичностью: такой голос, будучи у певца, мог бы покорить всех людей разом.       — Нет, — сухо отозвался рыжий, отворачиваясь в сторону.       — Я за тобой в этой очереди.       — В очереди куда?       — А… я… сам уже забыл, к кому шёл.       — Тогда… зачем занимать очередь за мной? — Ичиго развёл руки в стороны, как-то обалдело поглядывая на соседа, который всё ещё смотрел лиловое шоу стен.       — Не знаю, ты мне просто понравился. С тобой всяко веселее, чем с этой старушкой или теми детьми.       — Ты… идиот? — всерьёз, напрямую спросил синигами.       — О, смотри, ну и чего ты сидишь? — новый собеседник попытался схватить Куросаки за руку, но тут резко и агрессивно выскользнул, зло буравя парня взглядом. Парень опешил, высоко подняв пышные брови, после чего выронил яблоко и, кажется, начал хныкать.       — Ты чего? — собеседник сел на другой край скамейки, спрятав глаза в ладонях и тихонько потрясая плечами. Бабушка, присевшая неподалёку, осуждающе взглянула на Ичиго, а сам рыжий стал чувствовать что-то странное — ему самому стало неприятно, от себя самого, отвращение, жёсткое — к самому себе, а ещё грусть, нахлынувшая извне, похожая на сквозняк. — Ну… ладно, прости, я не хотел. Это. эй, давай, не раскисай. Хочешь, я помогу тебе найти своего врача? — Ичиго переборол самого себя, испытывая с каждым мгновением всё больший прилив отвращения к себе.       — Не надо, я за тобой, я же тебе сказал.       — Ладно, — наконец, синигами пожал плечами. Если он псих, то не буйный — пускай посидит, хуже не станет. — Скажи, а где мы вообще находимся? — черноволосый собеседник хитро воззрился на Ичиго, будто бы забыв про недавнюю «обиду».       — Что, сам не помнишь, к какому врачу пришёл? Ладно, дядюшка Испанец тебе поможет. Не переживай.       — Испанец? — повторил Куросаки, — Это твоё имя?       — А тебя самого как звать?       — Ичиго. Ичиго Куросаки.       — Пф-ф. Аха-ах-ха!.. — собеседник, представившийся Испанцем, во весь голос высмеял рыжего, даже по коленке себя стукнув.       — Что смешного?       — Тебя серьёзно родители так назвали? Мне кажется, будь они хорошими родителями, они бы ни за что в жизни тебя так не… — прежде чем договорить, Куросаки, в расстроенных чувствах, схватил Испанца за грудки, притягивая к себе поближе и шепча: — Ещё одно слово, и тебе не поздоровиться. Мои родители всегда были лучшими и гордились мной. И моим именем — тоже. Поэтому заткнись и не возмущайся.       Потерявший интерес черноволосый незнакомец, не особо обращая внимания на болтовню Ичиго, уже наблюдал за чем-то со стороны. Он просиял. Затем вскочил, порвался вперёд, попытался затащить с собой Куросаки.       В достаточной степени Ичиго осознал всё только тогда, когда за его спиной хлопнула дверь — оповестив его о проникновении в кабинет врача на пару со своим новым «другом».       Что за дерьмо здесь творится? Айзен его, часом, не сдал в дом для психов?       Черноволосый, вытянутый в длину, похожий лицом на мальчишку, мужчина в белом халате, но неряшливого такого вида — вот кто был «врачом» в этой больничке, где обнаружил себя Ичиго. Ему всё ещё не верилось во всё происходящее, но, внезапно заговоривший мужчина развеял его сомнения по этому поводу с концами.       — Так, Ичиго Куросаки, возраст: подросток… Пустой, синигами, квинси… Кхм, — кашлянул «мальчишка», стараясь как можно меньше внимания обращать на «соседа» Куросаки, — Идёте на поправку, я лично занимался переливанием крови.       Врач ухмыльнулся. Рыжий посмотрел куда-то в сторону: странный это был кабинет, к слову, — мало интерьера, никакой аппаратуры, даже лекарствами не пахло. Вообще, по всей больнице не пахло лекарствами, что странно. Чем же тут лечат?       — Это ваш последний осмотр, после него вас примет Король.       — Король? Кто это? — с сомнением спросил синигами.       — Король, мальчик мой, это тот, кто спас вас, когда вы были в беде, — искра досады промелькнула в глазах врача, но тут же угасла, стоило ему посмотреть на Испанца. Тот пристально таращился на врача. Будто между ними шёл какой-то незримый диалог, откашлявшись, Ичиго отвлёк обоих от взглядочного боя. — Сейчас. Одну секунду.       — Доктор, а что в принципе со мной случилось? — задал вопрос Куросаки, когда доктор спустил с него всю одежду до пояса и осматривал торс.       — Все детали вам расскажет Король, Ичиго Куросаки, но могу сказать вам, что вы были заражены «инородным существом», неизвестно как, но это привело к многочисленной потере крови, вкупе с ослабшим духовным телом вы были на грани гибели. Король вас спас, а мы закончили остальное.       Мужчина разворачивался на каблуках то туда, то обратно — будто бы обыскивая кожу на торсе рыжего на предмет чего-то скрытого, убедившись, что даже недавние раны зажили, доктор провёл ладонью по лопатке синигами, и Ичиго почувствовал, будто в него чем-то выстрелили — разряд обдал всё тело, прорезая болью порванное сознание. Уши заложило, а ноги зашатало. С трудом удержав равновесие, парень медленно осел на кушетку, глядя на подрагивающие пальцы рук и пытаясь понять, что с ним произошло — он бы спросил, если бы всё тело не онемело, в том числе и язык.       Прежде чем он успел что-либо осмыслить дальше, Испанец, подскочивший обратно, положил на ноги Куросаки какую-то тяжёлую железяку. Всмотревшись глазами в предмет, с чётко распухающим сознанием, Ичиго сделал вывод, что это меч — катана. Похожая на кочергу: тонкое лезвие, похожее на спажное, весомая гарда, и какой-то странный по форме изгиб клинка у основания.       — Врач просил передать, сказал, его нашли при тебе. Твой меч.       Не может… Этого просто не могло быть. Куросаки снова отдал должное глазам — при всём нерадостном состоянии, они не подводили: меч, принадлежавший ему, изменился. Какого лешего, ему бы спросить? Но даже на это сил не хватает. Сознание с трудом соображает, и, пока новый сосед взашей выталкивает его из кабинета врача обоюдно с самим врачом, рыжий успевает сфокусировать зрение, осознать, где его обманывает реальность: Зангецу перестал быть чёрным, а учитывая банкайную форму — он должен был быть чёрным, рукоять осталась прежней, цепь снизу также, а вот само лезвие посветлело, хотя, казалось, оно было темнее самой ночи в последний раз.       Цуба забавно слезла с рукоятки, будто поломавшись, «сползла» на лезвие клинка. Тончайшее лезвие с одной стороны было цвета обычного металла, а под бликами света становилось похожим на серебро, с другой — как и прежде, чёрного, только вот почти у самого основания клинка, там, где Куросаки нащупал выпуклый изгиб, меч на одну треть от собственной длины спиралькой перетекал в оружие, тут чёрный и белый металлы брали своё начало и, как два слоя воды, плотно прилегали друг к дружке, заматываясь красивой нитью в спиральный меч. Эта спираль напоминало Ичиго захват змеи: опоясывает — и сдавливает.       Что стало с Зангецу? С каких пор мечи меняют свой внешний вид?       Надо узнать у Короля, ведь его сейчас туда и ведут эти двое. Вдруг к синигами снизошло осознание: и Испанец, и врач работают на этого Короля, они просто спящие агенты, притворяются, ждут.       — Куросаки, бе-ре-ги-сь… — время необычайно замедлилось в его порванном, как детская кукла, сознании, оставляя место для медленного, пьяного, наркотического понимания того, что здесь происходит, — удар пришёлся в плечо, но вовремя подлетевший Испанец сбил синигами с ног, отправившись вместе с ним в полёт до ближайшего кабинета, дверь, на счастье, была открыта, и приземление закончилось громким хлопком двери. Куросаки вернулся в нормальный ход времени, вырвал торчавший из плеча нож необычайной красоты и схватил черноволосого Испанца за плечи.       — Что происходит?       — Где?       — Не придуривайся, черныш! — зло просипел рыжий, — Ты пришёл ко мне в этой больнице САМ, САМ попёрся со мной в кабинет врача, который тебя из него не вышвырнул, САМ передал мне меч, и опять-таки САМ предотвратил атаку по мне, спас мне тем самым жизнь… В такие совпадения я не верю.       — Они снаружи, — вместо ответа, Испанец задёргался в захвате Ичиго, — Что делать собираешься?       — Ты драться хоть умеешь?       — Неа, совсем, петь умею, и танцевать.       — Хочешь сказать, что, если станцуешь для них, они передумают нас убивать?       — Ну, а почему нет? Я бы так и сделал! — со смехом отозвался Испанец. Идиот — про себя подумал Ичиго.       Отсчитав трижды рядом с дверью, Куросаки осмотрел Зангецу и дёрнул дверь на себя, однако, тут же был схвачен за грудки одной рукой — это был тот самый врач, что осматривал Куросаки, второй рукой мужчина взял в охапку Испанца и порвался с обоими в захвате к окну в кабинете. Послышался удар, звон бьющегося стекла, на губах временный синигами мгновенно почувствовал привкус крови — рана врача кровоточила, но тот сам был в сознании, и падали они…       Удар. Хруст. Кажется, кто-то что-то сломал.       — Всё пошло не по плану! — выкрикнул врач, сбрасывая белый халат, Ичиго увидел такой же балахон, как на нём и Испанце. Значит, предположение было верным — врач тоже тут замешан… Что же пошло не по плану? — Ичиго Куросаки, надеюсь, ты готов к сражению…       Оба черноволосых внезапно переглянулись, мимолётом осматривая Куросаки. Ичиго настолько засомневался в реальности, что сам себя осмотрел, но ничего сверхнового не обнаружил: пару пятен крови и местами распоясавшуюся одёжку. Врач достал из внутреннего кармана порванного балахона очечник и не спеша надел костяные очки: частички костей, из которых состояла оправа, мигом спрятались за шевелюрой мужчины. Всё это врач делал очень медленно, с такой медлительностью, будто поперечная рана на груди вовсе не кровоточила — рыжий даже на секунду вспомнил Кенпачи.       Где они? Рыжий и сам не знал… Пространство вокруг было напоминало текучую реку серого цвета: эта река текла по стенам, в воздухе, под ногами и далеко над головой — симуляция чего-то странного, при каждом движении пространство вокруг отзывалось раздражающим оранжевым огоньком. Ичиго посмотрел наверх, туда, откуда они предположительно свалились — в сером пространстве виднелись несколько десятков окон, которые висели в воздухе без самого здания — рыжий бросил безынтересный взгляд в одно из них, увидел убранство кабинета врача, а мозг, хоть и поломанный, додумал остальное.       Рядом оказался Испанец, который всё также делал вид, будто тут не причём… а если и причём, то ему было максимально плевать на обстановку. Врач поднялся на ноги, и тогда Ичиго понял, кому принадлежал тот хруст при падении — черноволосый резким движением вправил себе кисть, чем вызвал у Куросаки сноп мурашек по спине. Не раздумывая больше ни секунды, синигами схватил Испанца за шею и, уронив того на пол, буквально вдавил в него.       — Так всё-таки я был прав? Что тут происходит? Это что… эксперимент какой-то? Кто вы? Вы работаете на Айзена?       — Нет! — вскрикнул врач, но тут поймал на себе взгляд Ичиго, а затем следом на него посмотрел Испанец, успокаивающе улыбнувшись.       — Мы… не работаем на Айзена… О, обезьянка!       — Что? Какая, к чёрту, обезьяна?       — Вот… такая… — Куросаки почувствовал, как подошвы ботинок упёрлись ему в живот, а затем Испанец отшвырнул его… чем спас Куросаки жизнь: перед его глазами звучно промчался меч, вознамерившийся снести ему, рыжему, башку, но вместо этого удар пришёлся на запястье той руки, которой синигами удерживал за шею Испанца. Ичиго только и успел понять, как ему в лицо ударил поток свежей крови — его крови, а подёргивающая пальцами конечность улетела как можно дальше. Вскочив со спины на ноги, рыжий вновь ушёл от удара, уже сам.       Ичиго ощутил в воздухе то, чего он не ощущал уже давно, — и чувство это было столь ново, хоть и знакомо, что поначалу Куросаки не был в состоянии даже вспомнить его. Успокойся — прошептал он сам себе заплетающимся языком. Кровь из руки хлестала рубиновым фонтаном, но нападавший ничего не давал ему с этим поделать, поэтому Куросаки оставалось только уворачиваться. Лезвие постоянно пролетало от лица Ичиго в жалких сантиметрах, но в эти жалкие секунды — время для него, казалось, удлиняется, превращается в бесконечную Бездну между жизнью и смертью — и улыбка сама наползала. В мозгу что-то периодически щёлкало, а язык заплетался, будто бы самопроизвольно пытаясь что-то донести до хозяина. К синигами пришло осознание, что его противник использует реяцу на нём — кровь хлещет под воздействием его давления, а силы покидают уже Куросаки…       — Аргх! Получай! — отпустив кровоточащую руку, рыжий исторг из себя гигантский поток реяцу, вырвал его с корнем, заставив воздух вокруг сжаться, как от многоядерного взрыва; упавший неподалёку Зангецу, примагнитившись по неосознанной воле хозяина, мигом оказался в руках синигами, и тот тут же нанёс удар по противнику. Руки сами опустились вдоль тела: левый обрубок перестал кровоточить. Было больно, но терпимо — никак удар в голову, уж точно.       Сгусток фиолетовой духовной энергии, наполненный яростью хозяина, буквально задавил оппонента врача; Ичиго переглянулся с мужчиной, что его обследовал несколькими минутами ранее — в нём что-то поменялось, пугающе поменялось… Волосы отрасли, почти плывя по воздуху, как по океану, они напоминали Куросаки кровь, размеренно бегущую по земле.       — Вместе? — отдышавшись, улыбнулся Куросаки, его собеседник с сомнением выдал.       — А справишься? — и они обоюдно ринулись на противников, нанося удар за ударом с обеих сторон. Ичиго только и успевал замечать, как ловко орудовал руками его вынужденный компаньон: одной рукой вполне управляясь с собственным мечом, он — как нечего делать — наносил сокрушительные удары по телу врага обычным кулаком, и синигами был готов поклясться, что слышал хруст за каждым нанесённым ударом.       Язык Ичиго, снова играя под чужую дудку, что-то произносил, заставляя губы повиноваться шёпотом говорить: подставься под удар — дай ему ощутить себя побеждённым, а затем покажи ему, как он ошибался, убей его — как можно страшнее и жёстче.       И Ичиго последовал его совету. Своему собственному. Будто кто-то, живущий внутри, постучался ему в голову. Он ничего не понимал — лишь слепо следовал, и верил, что всё удастся. Удар, поворот, пригнулся и получил по челюсти рукояткой меча противника. Противник развернулся и лезвие накрыло небольшой участок кожи под рёбрами. Куросаки выдохнул, ощущая металл, пронзивший его насквозь. Было больно, но мозжечок шептал, что приятно.       Враг расслабился. И тут же был схвачен за руку синигами, который с бешеным взглядом не дал ему даже вытащить меч, а наотмашь резанул по лицу врага Зангецу — меч вскрыл глаза и носовую перегородку, а Ичиго хладнокровно стряхнул с меча кровь.       Враг, удерживая меч, поверженно упал. Куросаки опустился на колени, пытаясь вздохнуть, но рана, нанесённая мечом будто перекрыла доступ к кислороду.       Последнее, что увидел синигами, — был стремительно летевший на него в подобии сюмпо противник, державший наголо два коротких самурайских клинка-вакидзаси.       — Гетсуга Теншоу, — у Ичиго всё медленно плыло перед глазами, но, смыкая их, он возвращал толику самообладания на короткие секунды, чтобы увидеть, как черноволосый, толстый коротышка с горбом, милый на вид, взял его Зангецу и поменял свой внешний вид: лезвие меча вновь стало полностью чёрным, а рука Испанца покрыли металлические рукава с коготками на конце. Лезвие, ближе к рукояти всё ещё напоминавшее спираль, заискрилось чернотой, опоясанной красным огнём. Гетсуга нещадно обрушилась на мчавшегося в пучину смерти противника — Испанец ударил с такой силой, что Клык Луны сжёг врага изнутри.       — По-моему, ты что-то напутал, брат мой. Мы же договаривались, лишь игра — и противников должно было быть поровну, — без тени улыбки произнёс грозно Испанец.       — Игры кончились уже давно, Михаил. Я старший в нашем роду…       — Бла-бла-бла-бла-бла, — внезапно с нескрываемым раздражением выдал Испанец: — Ты что думаешь? Что что-то поменяется от твоих слов? Или мир изменится от твоего завышенного ЧСВ? У меня для тебя две новости: обе плохие. Нет и нет. Убирайся с глаз моих долой, Северин, я разберусь с тобой позже. И только попробуй… Ещё что-нибудь выкинуть.       3       Вздох, и всё тело невесомо вертится, хотя пятой точкой парень чувствует, что сидит. Ичиго слабо раскрыл глаза. Дежавю, что-то такое уже было в прошлом.       На этот раз нет больницы, нет лиловых стен, старушки и парочки детишек. Нет сознания, порванного к чертям, как плюшевый зайка у соседской собаки в зубах, — о, Куросаки на удивление хорошо помнит, как взбитая пена слюней того пса въедалась в ткань игрушечного зайки, а девочка драла глотку, в надежде, что кто-то вернёт ей её любимую игрушку. Если он умер — то как-то слишком хорошо всё помнит и знает. Отсюда вывод, не помер.       Левая рука онемела — хотя до этого болела, только вот от чего она рвалась болью? Куросаки поднял её, отдал мозгу приказ сжать два пальца — указательный и средний — и прикоснулся ими ко лбу. Ха-ха. Холодно.       — Я живой, — рядом послышалось копошение, после чего прозвучал ответ.       — Более чем, брат.       Всё такой же улыбчивый Испанец. Ичиго вспомнил те минуты боя, когда он так отчётливо видел своего лечащего врача — он, кстати, тоже сидит рядом, по другую руку от него. Силясь вспомнить, чем занимался этот пацан, Куросаки невольно натолкнулся на мысль, что этот придурок танцевал перед врагом в надежде, что его не убьют… А затем он вспомнил, как этот парень взял его Зангецу и использовал Гетсугу.       — Где я? Где… мы?       — На скором приёме у Короля, у него к тебе просьба есть, — внезапно произнёс врач, сидевший рядом, протягивая ему руку для пожатия. Куросаки со слабостью ответил на знакомство, — Моё имя Лев. А вот его… — наконец-то представившийся мужчина в розово-лиловом плаще (когда он успел его надеть?) с улыбкой посмотрел на Испанца, — Пускай он сам своё имя назовёт, в конце концов, эту кашу заварил он.       — Ой, да ладно вам, было ж весело. Не считая, конечно, троих убитых, — развёл руками Испанец, — Но я с самого начала говорил, что сражение будет игрой, они сами попёрли в дурь под уговорами моего братца. Меня Михаилом звать, кстати. Приятное знакомство, Куросаки.       — Уверен? — саркастично заметил рыжий.       — В чём? Что оно приятное? Безусловно! Познакомились и даже сразились бок о бок — да мы теперь под венец можем вдвоём, — засмеялся Михаил.       — Нет уж, увольте. Когда мы… к этому… Вашему Королю, — теперь уже засмеялся Лев, заткнувший рот ладонью и про себя сказавший: в любое время, только прикажи.       Компания встала и направилась вперёд, по уголкам чьего-то замка, непонятно где расположенного. Тут было душновато, окна отсутствовали. Людей тоже не было. Красные коридоры перетекали в золотистые комнаты, но пейзажи за спинами менялись, пока не началась пора узких помещений с проулочками; дверь за дверью, и Ичиго, наконец, отвели в нечто, напоминавшее тронный зал.       Взбешён ли он? Злится ли? Нет, он устал, хотя в мышцах столько силы, будто он отдыхал несколько тысяч лет. Даже с этими парнями ему ругаться перехотелось, в конце концов, они явно пытались ему помочь. Даже такому конченному тормозу вроде него это понятно. Казалось, заточение у Айзена пошло ему на пользу — видать, он вырос.       Только вот совсем не так, как должен вырасти мальчик в мужчину.       Тронный зал — место величественное, как само королевство, оно должно в своём облике заключать всё великолепие просвещения и монархии, всю мощь и могущество, доступное жителям любой страны. Но этот зал — пустынный, красный, как кровь, и пустой — ни единой живой души, ни стражи, ни подданных. Такого Куросаки ещё не видел. Кто же этот Король, что подданные не чтят его ни разу в день? Он настолько плох? Тиран, изгой, предатель, трус? Или столь велик — что жители этого мира признали его живым Богом? В любом случае, Ичиго будет всё равно, его вряд ли чем-то удивишь.       — А где ваш царёк-то? Неприлично опаздывать на встречу, — Ичиго осмотрелся в поисках местечка, где можно было бы скоротать время: скамеечки там или стула, но только бронзовый трон украшал эту залу, столь помпезную, сколь и пустынную.       — Напротив, Ичиго, Король на своём месте, — таинственно произнёс Лев, всматриваясь в спину рыжего, который и не думал поворачиваться. А Михаил просто шёл. Плавно, вальяжно — он Король, его подождёт, он Король, но пример подавать — не в его стиле, он Король — и всё тут.       Шажки стихли, и Куросаки понял, что всё остановилось: неужели его Королевское Высочество соблаговолило явить народу свою просвещённую задницу?       Но, перед троном стоял всего лишь Михаил, всё такой же низенький, точно ребёнок, всё-такой полноватый, но милый — и всё такой же горб…       В эту секунду Ичиго понял, как его обманывали глаза. Глаза могли подвести во многом: иллюзии Айзена были настолько прочными и абстрактными, что ты никогда не отличишь их от реальности, сюмпо синигами — быстрое, ты не успеешь заметить врага раньше, чем он тебя коснётся, но это — обман на виду, обман «в толпе», обман, который никто не подаёт как обман. Лучший обман, который мог увидеть Куросаки в своей жизни.       Михаил снял горб, сделал он это невероятно просто: откинул длинный, кремовый плащик со спины и явил миру торчавший ввысь аристократический меч в ножнах из зелёного нефрита. Ичиго даже в голове под звонкий смех души сравнил меч Михаила с его… достоинством. И чуть не засмеялся наяву.       Меч возвышался на спине Короля в подобие горы, как когда-то у капитана Хитсугаи — насколько помнил ещё Ичиго. Сняв клинок через плечо, Михаил отставил его в сторону, рядом с троном, а затем сел сам, не спеша устраивая свою пятую точку на такой неудобный, но должный по положению стул.       — Позволь представить тебе Короля, Ичиго Куросаки. Михаил Фергус, Мастер Куба, Тот, Чьи Жилы Наполняет…       — Прошу, хватит, Лев, я в состоянии и сам представиться своему названому брату. Ичиго — моё имя Михаил, — его голос звучал волшебно для рыжего, был подобен песне, которая кружила голову и проникала в самое сердце, пленяла рассудок, Куросаки ощущал себя странно, будто сейчас они одни в целом мире, он наедине с Королём. Это был какой-то резонанс? Чувства усиливались. Синигами чувствовал Михаила на совершенно ином уровне, они были — единым целым, как если бы сознание одного человека могло разделиться на две личности; Король ощущал всю кипу эмоций Куросаки. — Позволь тебе всё объяснить. Объяснение это будет долгим и очень… неправильным — пожалуй, это самое верное слово применительно к данной ситуации.       Ичиго поднял руку вверх, как-то отрешившись от всех чувств, что на него нахлынули. Михаил удивился в душе, но снаружи это никак не проявилось. Интуиция у Куросаки развита не слабо.       — Позволь задать только один вопрос, а потом рассказывай, что хочешь? — дождавшись кивка, временно и.о. синигами продолжил: — Как тебе удалось использовать Зангецу и его способности? — Король улыбнулся, но в улыбке этой не было ничего хорошего для Ичиго.       — Это как раз связано с тем, что я собираюсь тебе рассказать, но если уж тебе так не терпится… Раны, нанесённые тебе в заточении некого Айзена, были не фатальны, но вместе с духовным истощением, вызванным постоянной потерей духовной силы и психологической травмой, стали более чем серьёзны. К тому же, когда мы нашли тебя, хоть самого хозяина и не было на месте, там был некто третий — он пытался заразить твою кровь и использовать как сосуд. Предположительно, для себя любимого. Но… не срослось. Вернувшись домой, мы мгновенно провели переливание крови: моей в тебя — она изничтожила заразу, а твоей — ко мне, это завершило процесс. Ты… по сути дела стал моим кровным родственником, но это только физически, духовно — наша связь ещё плотнее… Мы будто бы делим единое существование, живём одной жизнью на двоих.       — Именно поэтому ты можешь использовать Зангецу также, как и я?       — Да, но при этом меняется состав души, поскольку пользуется другой индивид, это приводит к трансформации способностей меча. У нас ещё будет время это обговорить, — Лев закашлялся, отвлекая обоих от разговора. — Да, точно… У нас сейчас обед, мне кажется, ты голоден? Пойдём, за едой время проводить приятнее, да и рассказывать удобнее, чем на этой ГРЁБАНОМ СТУЛЕ, — вмазав по королевскому трону сапогом с такой силой, что по залу прогулялось эхо, Михаил сделал задумчивый вид.       — Ичиго, лови, — Куросаки не без труда поймал летевшее в его сторону зелёное кольцо, после чего в зале повисла тишина: Михаил победоносно усмехался, а Лев — ошалело глядел на Ичиго. — Кажется, Провидение всё-таки существует…       С этой загадочной фразой троица покинула зал. (1)      — …S'alai"i Vash Vin, tim"dut M’krkor, Kor? (Ваше Сиятельство, ты уверен, что он не свихнётся от подобного окончательно?)       — S'alai"i LiEv, — «…» — Wow tim"dutt smesh it t: Kingus, Kor? (Лев, как ты смеешь говорить такое Королю?!)       — Mildus. (Идиот.)       — Ldusstrey, — «…» — S'alai"i Mara, lex tim"d, rung, Kor! (Вредина. Мара, люблю тебя родная.)