A prima facie

      В груди Исане льется акварель цветов темного багрянца, оттенка пролитой крови ее любви и черной копны длинных волос, укрывших белое тело.       Она смотреть не может на Зараки Кенпачи. Знала, прекрасно знала, что однажды Рецу так поступит. Капитан сама ей рассказывала вечерами, ласково гладя короткие пепельные пряди.       Всем казалось, четвертый отряд самый спокойный. Как бы не так. Сердце Исане билось чаще всех офицерских, а буйство эмоций готово было поглотить в пучину целый Готей.       Она действительно любила, не глядя на запреты однополой любви и завещанные обеты быть как все. Она готова была пойти наперекор и уйти с гордо поднятой головой, но чистыми и непорочными чувствами. И пусть бы неудавшаяся плаха Рукии унесла ее из этого мира, фукутайчо в своей жизни жалела лишь о том, что Унохана оказалась Кенпачи и пала. Нет, все же ушла. Сама обратилась к смерти, точно к старому другу, и взялась за холодную ладонь.       В грудине Исане темная трясина. Она, как врач, скажет, что это нереально, но, как человек, может открыть засовы ребер и показать.       Война прошлась по ней своей косой, не отправив в перераспределение душ, где она могла бы стать каким-то другим человеком, а оставила погибать от душевной боли. Ожидаемо. Так более жестоко.       К Исане приходят люди за тем, чтобы залатать свои раны. И она, улыбаясь, помогает каждому. Но ни один не в силах принести ей покой.       Она даже рада, что Кенпачи слишком горд, чтобы обратиться к медицинской помощи. Слишком велик риск дать совершенно иной препарат.       Когда-то ей было легко и спокойно. Мир представал легким, было желание обучать юных шинигами, жаждала лечить.       Теперь же Исане сера, точно ее волосы, а в груди все еще кто-то смешивает темно-бордовые краски, царапая кисточкой по и без того поврежденному сердцу.       Исане закрывает глаза. Унохана мудро и с вселенской добротой улыбается ей так, как не улыбалась никому. Не той вселяющей страх ухмылкой. Иной. Легкой. И фукутайчо млела от касаний теплой ладони.       Она забивалась в угол кровати, а Рецу позволяла обвивать ее ноги. Целовала с натиском. А еще заверила, что она будет жить, и будет в безопасности даже если Айзена не одолеют.       Она отчетливо помнит мягкость ее рук, оттого больнее, нежели если бы позабыла.       Исане — полотно, удел которого впитывать краски. Мысленно она дополняет: еще и горечь.