Это новый день

Я давно поняла, что не усну, и теперь выводила пальцем круги на холщовом полотне, служившем мне простыней. Лежа лицом к стене в почти кромешной предутренней темноте, я терпела ворочающийся в животе безысходный страх. И думала. Безостановочно и отчаянно. Больше ничего не оставалось. Меня подозревали в связях с женской особью и даже порывались пустить в ход клинки – это была еще одна причина, по которой я не могла заснуть, постоянно ощущая могильный холод, проводящий своим языком вдоль хребта. Но главное – меня не отпускал вопрос, бегающий в голове по кругу: это «причуда» лейтенанта Реган или что-то куда более масштабное? «Майк за ними следит. Там все условия на случай, если что-то пойдет не так». Всех новобранцев подозревали и даже приставили к ним конвой из элитных разведчиков. Но почему? Как я, как другие могли быть причастны к зверским убийствам той пятнадцатиметровой твари? «Командор с самого начала вел свою игру». Эрвин Смит стоял за всем этим, не иначе. Он поджидал женскую особь, вообразив себя охотником. И именно поэтому я оказалась на правом фланге, и именно поэтому командор лично говорил со мной. Он либо сделал из меня приманку, либо устроил мне проверку. Оба варианта заставляли внутренне похолодеть. Зачем же, командор? Одно ясно – 57-ая вылазка всем подписала приговор. А вот 56-ая… Мои легкие будто бы сдулись, сжались до ничтожных размеров, несовместимых с жизнью. Для Смита эта экспедиция оказалась бессмысленной: женская особь не появилась, потому что не было Эрена. Зато была Берта, которая, конечно же, совершенно не так ценна для человечества. И вот ее не стало, как и многих других, даже не знающих, за что они отдали свои сердца. Хотя всего этого можно было избежать, используй Легион хваленые способности Йегера! Но теперь все было кончено. Остался Эрен, осталась женская особь, косящая целые фланги, остался командор, едва живой Легион разведки и бывший 104-ый корпус южного округа, который еще в битве за Трост потерял большую свою часть, когда не было никого, кто мог бы спасти. Так какого черта нас объявили врагами народа? Какого черта моих товарищей сослали в какую-то дыру, где на них благополучно напали? Какого черта мне угрожали оружием, предназначенным для уничтожения титанов? Какого черта я лежала сейчас, полудохлая, под охраной? Какого черта гребаный командор просто так позволил умереть Берте?! Когда вопросы кончились, я уже беззвучно плакала, трясясь под одеялом. Видела только стену, которая дрожала перед глазами. На ней скоро расплылось оранжевое облако света от зажженной лампы, и Реган с настойчивостью перевернула меня на спину, что-то вещая своим голосом, похожим на скрип осколков стекла под металлом. Силуэт лейтенанта был размытым и черным, и мне хотелось криком или ударом отогнать ее от себя вместе с ее голосом и паршивыми угрозами. Но я ничего не могла сделать и металась в кровати до распирающей боли внутри черепа. Нас использовали ради эксперимента, нас послали на смерть ради плана, который все равно провалился. Эрена люди убьют в центре, меня – прямо здесь, в Тросте, где все когда-то началось. Человечество вымрет само по себе, а титаны беспрепятственно заполонят все стены. Вдруг в полумраке надо мной появилось лицо Жана. Его очертания раздваивались, но я четко увидела, что он был сильно встревоженным и уставшим. И он был здесь. Гладил мои плечи. Я смотрела на него, пока по виску скатывалась слезинка, и терялась в звуке его голоса, который произносил какие-то непонятные слова. Потом мое тело обмякло, я выдохнула из себя полуподавленный стон. Голова сама собой упала набок, и я увидела, как из моей безвольной руки выскальзывает игла пустого шприца. Первое, что я сделала, когда, разбитая, проснулась и открыла глаза – закрыла их обратно. Рядом с койкой как в каком-то дурном анекдоте сидела Реган, скрестив руки на груди, и ее лицо было серым и скукоженным из-за плохо сдерживаемого раздражения. Я отвернулась, чувствуя, как голова гудит медным колоколом, а горло царапают отголоски ночной истерики. Длинный барак при свете дня не стал выглядеть радостнее. На странных койках лежали и сидели осунувшиеся раненые, кто без ноги, кто с рукой на перевязи, но только меня караулили с полным комплектом лезвий. Вот это сила. Я почти с ответной неприязнью перевела взгляд на лейтенанта. – Где Жан? Он был здесь ночью, – от усталости и разгоравшейся злости я наплевала на любые правила и формальности. Черные глаза предсказуемо вспыхнули. – Рядовой Кирштайн, – ядовито исправила Реган. – Тебе в припадке знание устава отбило? Как ты разговариваешь со старшими по званию? Я смотрела в ее глаза, скрежеща зубами, и очень хотела высказать, что еще неизвестно, кто из нас тут припадочная. Даже вызывающе покосилась на карабины ее снаряжения. Но… – Разрешите обратиться, лейтенант Реган, – я услышала голос, который, казалось, не слышала уже миллион лет. Лейтенант возвела глаза к потолку, даже не оборачиваясь, а за ее спиной прилежно отдавал честь Жан. От одного его вида у меня сердце зашлось боем, беспощадно сбивающимся с ритма. Он был совершенно здоров, в чистой форме и зеленом сверкающем на солнце плаще. – Что? – выстраданно спросила Реган у потолка. – К подружке надо? – Так точно, мэм, – ни на секунду не замешкавшись, отрапортовал Жан. К моему великому удивлению, лейтенант, вместо того чтобы послать нас обоих куда подальше, поднялась с места, медленно разогнув колени, и отошла. Жан подлетел к стулу, а я подтянулась и села на койке. Когда я увидела вблизи его лицо, то одновременно и обрадовалась, и испугалась, только сейчас осознав, откуда именно он ко мне пришел. Приподняв брови, Жан изучал меня, как тогда в госпитале. Он был слишком бледным, а виски отчетливо блестели. – Как ты? – спросил Жан приглушенно, и я подумала, что он собирался сказать вовсе не это. – Нормально, уже нормально, – пробормотала я, нервно ковыряя бинты. Чтобы как-то подготовить себя к своим же вопросам: – А как ты? Что случилось? Жан глубоко вздохнул. Он не мог не ожидать того, что я стану спрашивать. – Титаны каким-то образом оказались внутри стены Роза, но их было подозрительно мало. Настолько мало, что некоторые отряды вообще ни с одним не столкнулись. – Что это значит? – я нахмурилась, краем глаза отметив, что Реган усиленно прислушивается к нашему разговору. – Это значит, что бреши, через которую они пробрались, нет. Передовые отряды проверили все по нескольку раз. Но информация о титанах более чем достоверная. Есть, – Жан смотрел строго перед собой, – жертвы. – Наши? – все во мне отказывалось произносить это, даже допускать мысль об этом. С ними могло быть все, что угодно. От осознания этого пух мозг, и Жана хотелось непременно схватить за руку. – Нет, – покачал головой он, но через секунду обреченно добавил: – Я не знаю. – Как? Тебя не было с ними? – я резво подалась вперед, словно не было у меня никаких увечий. Их и правда в данный момент не существовало. Жан молчал – видимо, думал, что мне сказать. Я опустила взгляд на свои искалеченные ладони. Между мной и ним был без малого метр, и никто из нас не решался коснуться друг друга. – Где ты был? – одними губами спросила я. Он отдалялся, погружаясь в черный жидкий туман. – У меня было другое задание. Последняя ниточка, связывающая меня с происходящим вокруг, оборвалась. Жан мне недоговаривал. Мышцы его лица напряглись, превратившись во что-то каменное. То, что он мне сказал, и так звучало как насильно выжатое признание, от которого на периферии зрения Реган завозилась. Его руки, сцепленные в замок, лежали на коленях. Жан мне не доверял. Сотни острых иголок поочередно атаковали сердце. Он знал то, что мне было не дано узнать. Это было напрямую связано с его «заданием». Произошло что-то куда хуже 57-ой вылазки. Мы все еще играли в игры командора Эрвина, и только я не была в курсе правил. Кровь бушевала в висках, пока я молчала, слушая угрожающую тишину, клубящуюся над нами. Потом Жан все же посмотрел на меня – выжидающе, – но это не принесло мне ничего, кроме желания зажмуриться и исчезнуть. Тогда его пальцы осторожно, почти робко, дотронулись до моих, наполовину забинтованных и рефлекторно дернувшихся ему навстречу. И я наконец-то напрямую смогла поймать его взгляд, серьезный и потерянный. – Только что нам сообщили о том, что отряду Ханджи, который ночью отправился на поиски бреши, нужна помощь. Они столкнулись с… – Жан споткнулся о невысказанное слово и проглотил его, как будто это было физически больно, – …непредвиденными препятствиями и сильно пострадали. Именно там сейчас, скорее всего, находятся все наши из 104-го, кроме меня, Саши и тебя. Мы поедем по стене, Эрвин приказал подготовить лифты. Через час мы выдвигаемся, поэтому я к тебе и пришел. Попрощаться, что ли? Нет, нет, нет – я словно качалась на темных смолистых волнах, – я не разрешаю. Я не дам ему пойти разбираться с теми «непредвиденными препятствиями». Я не дам ему загнать себя в ловушку по прихоти Смита. Но разве я могу сказать это? Это такое безумие. Не выдержав напора эмоций, я самой сильной из возможных хваткой вцепилась в руку Жана. – Командор здесь? Разве он не должен быть в центре? – недоверие в моем голосе граничило с вырвавшимся из глубины души пренебрежением, которое мне самой не понравилось слышать настолько, что я скривилась. Жан со всей своей проницательностью старался прочитать то, что было у меня на уме, по моему лицу. Мне бы его способности, чтобы наконец выяснить, что за чертовщина здесь творится. Пребывание в неизвестности не было новым, но сжирало изнутри каждый раз как в первый. Отравляюще и безжалостно. Я крепче обхватила его запястье. Я не хотела его отпускать в этот туман. – Он уже вернулся. И у него есть план, – Жан ответил таким тоном, что я окончательно убедилась: я не знаю ровным счетом ничего. И сама эта фраза… С ней я твердо вышла из кабинета Эрвина Смита три дня назад и ее же сухо бросила Жану в ответ на его вопросы, которые он задавал совсем другой мне. Я разжала пальцы, и моя ладонь сползла на грубую материю простыни. Мы посидели еще немного с общим ощущением, что нечто важное утекает сквозь пальцы, и в итоге Жан сказал, что ему пора идти, и поднялся со стула. Я вынырнула из оцепенения и в последний миг снова ухватилась за его руку. Он обернулся. – Скажи, что на самом деле происходит, – глядя ему в глаза снизу вверх, вкрадчиво попросила я с упорством и надеждой, подпитываемой последними источниками моей души. По лицу Жана пробежало мученическое выражение, и он только мягко дернул рукой, безмолвно прося пустить его. Я не стала больше удерживать и не стала допытываться. Он просто уходил. – Постой-ка, Кирштайн, – откашлявшись в кулак, позвала Реган и остановила его, резко выпрямившего спину, у самой двери. Я смотрела на них не мигая, хотя каждую долю секунды приказывала себе немедленно отвернуться. Лейтенант олицетворяла внимательность гончей, пока Жан ей что-то рассказывал вполголоса. Возможно, именно то, что не рассказал мне. Хотелось расплакаться. Отныне я – предатель?.. Я даже не пыталась ничего расслышать, но до меня все-таки долетело возмущенное восклицание лейтенанта: – Вот так просто: «Отставить»?! Я не сумела понять, что это означало, когда крайне разочарованная Реган жестко глянула в мою сторону и направилась вместе с Жаном к выходу из барака. Он растворился в прямоугольнике дневного света. Я с небывалым равнодушием подумала, что лейтенант уйдет тоже, и я наконец смогу переварить сама себя без всяких свидетелей. Но не тут-то было. – Мэм, что вам здесь нужно? – вежливые вопросы Реган задавать не умела. – Будьте добры, милочка, пропустите нас, – если бы меня не раскатали по земле в свое время, я непременно сейчас подскочила бы до потолка. Это была Софи! Ее голос ни с чем не спутаешь. Вытягивая шею, я пыталась разглядеть за широкой спиной Реган тех, кого она непоколебимо держала на пороге. – Да кто вы вообще такая? Покупать тут у вас никто ничего не собирается. Это военный госпиталь, – надменно отбрила лейтенант. И я вмиг представила, как Софи подбоченилась, гордо вздернув подбородок. – Я бы попросила! Мы – семья одного из лучших ваших солдат. Она защищала Трост, рискуя своей жизнью, и могла пойти в Военную полицию, но выбрала этот ваш… Легион. А вы держите ее в этом ужасном сарае за то, что она – из-за вас – вся изранена! Так что в ваших же интересах пропустить нас сейчас же. Я театрально закатила глаза. Мне хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Наверняка звонко цокнув языком, Реган развернулась к раненым. – Ну и кто же наш лучший солдат? – Это ко мне, лейтенант, – я подняла руку, без всякого стеснения ухмыльнувшись ее окаменевшей физиономии. – Рутс, – прорычала она, но этой секундной заминкой успели воспользоваться. Толкнув лейтенанта плечом и тихо охнув, переваливаясь за порог, в бараке появилась Софи в повязанной на плечи шали. За ней, держась за руки, боязливо вошли Мэри с мамой. Я с болезненным облегчением вдохнула полной грудью. По крайней мере, попыталась – и мне хотелось попытаться. Реган, сурово печатая шаг, двинулась за моими посетителями, чтобы остановить и выпроводить, но на полпути отчего-то передумала. Мне уже не было до нее дела, потому что Мэри, бросив мамину руку, резво забралась на койку и навалилась на меня. Было больно во многих местах – прежде всего, в сердце, – но я, как могла, обнимала ее плечи, прячущиеся за тканью новой блузки. Мэри устроила голову у меня на животе, что-то неразборчиво пискнув, и я наклонилась, чтобы поцеловать ее аккуратно заплетенные волосы. На мгновение я зажмурилась, вдыхая ее запах, пока в носу не защипало. Улыбаясь во весь рот, я оглядела Софи, которая, как и всегда, готова была разрыдаться, и благодарно протянула ей забинтованную руку. Домовладелица нежно обхватила ее своими горячими ладонями. – Девочка моя, – промямлила она тонким голосом, всматриваясь в меня как в последний раз. А потом распахнула глаза, коснувшись моих волос, и ахнула. – Троица, что с твоей головой? Ты что, состригла все волосы? Не удержавшись, я все же прыснула. Только эта женщина могла интересоваться подобным в первую очередь. – Ну, не прям уж все. И вообще, это не самое худшее, что случалось с моей головой. – А мне нравится, – пробурчала Мэри мне в живот. Софи всплеснула руками и засуетилась – все равно, что у нас дома. Она изучила все, что стояло на ящике, заменяющем прикроватную тумбочку, отчитала меня за не съеденный завтрак, спросила про ампулы, порывалась даже сделать мне укол, а, когда увидела, что Реган снова приближается к нам, безапелляционно заявила, чтобы лейтенант «занималась своими наверняка очень неотложными делами, а мы тут сами как-нибудь». Я встретилась взглядом с позеленевшей Реган и передернула плечами. Она же, опять удивив меня, осталась стоять позади. Мама вела себя очень тихо, жалась с краю, в изножье койки, и смотрела, склонив голову, в только ей одной известные дали. Мое сердце мощно стучало и обливалось кровью. Я хотела, чтобы она посмотрела на меня, как тогда, после битвы за Трост. Чтобы увидела во мне свою дочь, которой когда-то разрешила вступить в разведку. Ей, очевидно, стало лучше. Она стояла спокойно, была опрятно одета и причесана, но отпечаток болезни был нестираем. – Мам, привет, – выдавила я, кое-как улыбнувшись. – Как у тебя дела? Сначала мне показалось, что она меня не услышала. Я вздохнула, не желая давить на нее. Но тут она стала беспокойно рыться в складках своего платья, и я напряглась, отодвигая от себя Мэри. Я испугалась не возможного припадка, а того, что могу стать его причиной. Мама, выставив вперед кулак, замерла, а я могла только непонимающе хлопать ресницами. Потом все же протянула ей навстречу руку, в которой неожиданно оказалось что-то твердое и маленькое. Мама обожгла меня ярким, пронзительным взглядом, прежде чем отпрянуть и спрятаться за Софи. По ладони перекатывалась глиняная фигурка, криво и нескладно слепленная – это был маленький человечек размером с мизинец. К нему был примотан черный шнурок. – Твоя мама сама его сделала. Для тебя, – полушепотом объяснила Софи. – Назвала его Роландом. Дыхание стало частым и прерывистым. Папа… Я вскинула голову. Они все вправду искренне верили в то, что я стала тем самым солдатом, который когда-нибудь сможет отомстить за его отнятую жизнь. – Спасибо, мам, мне очень нравится. Через какое-то время все вновь оживились. Софи хлопотала над лекарствами и бинтами, рьяно рассказывала, как они живут в нашем уцелевшем доме, и, ко всему прочему, все-таки заставила меня поесть. Мэри опять оказалась у меня на койке, трогательно подставляясь под пальцы, перебирающие ее «колоски». Вторая моя рука лежала на глиняном человечке, который теперь висел на шее. Вскоре Реган отвоевала обратно свои позиции, растолкав собравшихся. Софи хотела было воспротивиться, но я попросила, чтобы они подождали меня снаружи, потому что я намеревалась хоть немного, хоть как-нибудь прогуляться с ними. Другого шанса не будет. Лейтенант была недовольна и то и дело кривила брезгливую мину, но, похоже, она больше не хотела меня убить, пока ставила укол и помогала с упражнениями. В конце концов, мы оказались с ней сидящими друг напротив друга, прямо как в той повозке. Безрадостные размышления о судьбе еще одного человека, который значил для меня очень много, возвращались. Я посмотрела в запыленное окно. На улице разведчики в компании полицейских грузили в повозки снаряжение и припасы. Военная полиция тоже была здесь и готовилась выйти за стену вместе с Легионом разведки. Насколько же все плохо? Вспомнились мутные липкие волны и черный туман. – Лейтенант, а вы едете с ними? – стараясь быть безразличной, поинтересовалась я, хотя в принципе уже знала, что услышу в ответ. Поэтому я заранее прикрыла глаза, чтобы не было заметно плещущегося там страха перед неизвестностью, в которую с разбегу прыгали мы все, добровольно или не совсем, ведомые сомнительными идеями Эрвина Смита. И я определенно была где-то в начале этой процессии. – Нет, я остаюсь здесь. Пока что. Реган, казалось, не особо нравилось такое положение вещей. А может, дело было во мне и моем безоговорочном статусе всеобщего врага, которого надо обезвредить во что бы то ни стало. Я потрогала правое бедро, рискнула даже надавить на него и сразу же зашипела сквозь зубы. Но все было не так плохо. Сердце забилось скорее, а на руках и спине выступили колючие мурашки. Я сползла с края койки и встала на пол, переступив с ноги на ногу. Иногда было больно и чертовски неприятно, как будто под кожей натягивались тросы УПМ, но можно было и потерпеть. Я бросила очередной предательский взгляд за окно – группа разведчиков, активно жестикулируя, что-то обсуждала с группой полицейских. – Скажи, Рутс, – Реган очень некстати вырвала меня из бурных и путаных размышлений на грани фола, – твоя мать больна, да? Я моргнула, а затем почувствовала, как в животе что-то оглушительно упало и, толкаясь, закопошилось: если она сейчас выкинет что-то в своем стиле… – Да, она немного не в себе. С вашего позволения, я не буду вдаваться в подробности, – предельно сдержанно пояснила я, комкая за спиной простынь. Реган лишь кивнула каким-то своим выводам и продолжила прожигать взглядом дыру в стене барака. Я сглотнула. Сейчас или никогда, Нора. Решай. – Лейтенант, могу я пойти попрощаться со своей семьей и товарищами? – голос все-таки дал петуха, и внутри меня тотчас все сжалось. Это провал. Лейтенант выдохнула, надув щеки, встала со стула и молча кивнула на выход, мол, пойду с тобой, и даже не думай рыпаться. Вот черт. Она испортит мой и так насквозь гнилой план. Я, ощущая распирающее грудь волнение, нагнулась, чтобы обуть сапоги. Затем как можно незаметнее стянула с ящика ампулу и шприц. Пока мы преодолевали расстояние до двери, я была вынуждена схватиться за край рубахи, чтобы хоть куда-то деть руки. Добравшись до выхода, я замялась. Ну, и что дальше?.. Реган открыла дверь: – Надеюсь, на руках тебя нести не придется. Даю десять минут. И пока она не передумала, я в жутком изумлении вывалилась на улицу. Брови заломило от яркости дневного света, но я сразу же двинулась вперед. Увидела вдалеке свою семью – в сердце сразу ткнулась вина, но я махнула им рукой и развернулась в противоположную сторону, направившись к военным, которые собирались в путь. Мои глаза метались от одного лица к другому в поисках одного-единственного. Я уже успела всерьез перепугаться, что мне его не найти – а без Жана было просто невозможно представить, что делать дальше, – и все будет потеряно. Но тут я заметила его, на скамейке в тени. Плечи опущены, взгляд сверлит землю. Я очень старалась идти быстро и не хромать. Когда он увидел меня, вначале будто бы вообще не поверил, что это действительно я ковыляю к нему в куче бинтов, мятой одежде и глупо смотрящихся на ногах сапогах. Жан подобрался, поймал меня на подходе, довел до скамейки и усадил на свое место. А сам присел на корточки, заглядывая в глаза с сожалением и еще чем-то далеким, что, вероятно, терзало его в данную минуту. Я бессильно открыла и закрыла рот, зажимая коленями руки, пряча шприц и ампулу. Я совсем не подумала, что скажу, а времени было все меньше. Накалившаяся стрела тревоги вонзилась в затылок вместе со взглядом Реган, оставшейся наблюдать за мной у барака. Возможно, Жан мне и не верил до конца, но я рассчитывала, что то, что между нами происходило, победит беспочвенные подозрения. И самое главное: несмотря ни на что, я должна была его уберечь. – Тебе страшно? – я неуверенно подняла взгляд. Мы оба до конца не знали, о чем будет этот разговор. И мне, пожалуй, действительно было страшно. Жан молчал то ли растерянно, то ли отстраненно. Отругав себя за бессмысленный вопрос, я смирилась с тем, что он вряд ли ответит. Конечно, он бы никому в таком не признался. – Я очень стараюсь, – неожиданно отозвался Жан, – не бояться. Когда он посмотрел на меня, я почувствовала момент. Эта честность… Обнаженная, уязвимая – разорвала мое сердце. Все, кроме этих светло-карих глаз, стерлось и погрузилось во тьму. – Я хочу быть с тобой, – проговорила я дрожащим голосом. Жан оторопел, и я отчаянно затараторила дальше: – Пожалуйста. Я ведь не смогу просто сидеть здесь и на что-то надеяться. Ты ведь понимаешь! Ты должен понять. Мне надо быть рядом там. Мне… – горло сдавило, но я все равно продолжила, перебиваемая только собственными рваными вздохами, – …мне только нужно УПМ. Я прекрасно понимаю, что я не в той форме, но я обещаю быть осторожной. Может быть, даже не буду его использовать, но с ним как-то спокойнее. Я бы добавила еще что-нибудь бредовое и несвязное, но лицо Жана серьезно переменилось, и я замолчала на полуслове. В голове промчалась шальная мысль, что, видимо, не это он ожидал услышать. Спина будто бы покрылась коркой льда от этого взгляда. – О чем ты вообще? – Жан заговорил почти грозно, сведя брови к переносице. – Ты реально собралась сражаться с титанами со сломанными ребрами и перебитыми ногами? – У меня есть обезболивающее, – это было единственное оправдание, что пришло в голову. В подкрепление своих слов я каким-то несуразным жестом показала шприц и маленькую ампулу. Жан посмотрел на них, как на навозную муху. – Обезболивающее! – он готов был вспылить, как это умел, а я была близка к тому, чтобы вжать голову в плечи и инстинктивно защищаться. – Может, оно еще и кости сращивает? Или тебя там Эрен случайно покусал, и ты у нас теперь бессмертная? – Жан замолк, и я буквально услышала, как в нем все клокотало. Но спустя секунду он вновь начал выплескивать на меня свое возмущение и, наверное, все прочие накопленные эмоции. – Если ты в очередной раз решила погеройствовать, то лучше брось это. Тебе совершенно не идет, – припечатал он и выпрямился, теперь смотря на меня сверху вниз. – Тебя просто сожрут, и я ничего не смогу сделать на этот раз! Я резко встала и кинула все силы на то, чтобы не покачнуться. Теперь мы были на равных, в одинаковых позах, будто нам обоим позвоночники заменили на металлические пруты. Жан в своем негодовании разве что молниями не искрился. Разумеется, он был прав, и я это понимала. Но мне не озвучивание объективной истины, не отрезвление, не отгораживание меня от кого-то или кого-то от меня было нужно. Я лишилась поддержки и помощи. И надежды. В молчании я обошла вросшего в землю, ровного, как натянутая струна, Жана и похромала в сторону барака. Обратно в свой мир, который вдруг с шокирующей ясностью предстал передо мной унылым, обреченным и отрезанным ото всех навсегда. Мне хотелось разбить ампулу вместе со шприцем, бросить на брусчатку и растоптать. Жан, конечно же, не стал меня догонять. Это было бы не в его характере. Неужели мы расстанемся вот так отвратительно? А что если меня, когда я немного оправлюсь, арестуют? Что если это случится уже сегодня? Или завтра? А Жан уйдет непонятно куда непонятно зачем исполнять непонятно какой приказ. Я попыталась уговорить себя поверить, что Эрвин Смит – лидер, каким тот и должен быть: умеющий жертвовать людьми ради большинства и его будущего. Мне удалось это скверно, и я сжала ампулу с обезболивающим так, что стекло чуть не лопнуло. Я категорически не могу просто остаться здесь верить, ждать и надеяться на лучшее или хотя бы не на ужасное. Ждать и плавать в неизвестности. Уже тошнит от этого. Я – солдат. И не какой-то там. Я – солдат, у которого есть, ради кого жить, за кого бояться и кого терять. И если у командора всего этого нет, то мне его очень жаль. Я внимательно огляделась. Вокруг размеренно шевелилось зеленое море военных. В котором я, как на сцене, увидела своего недавнего знакомого Каса. Он осторожно складывал в повозку газовые баллоны. Его рука, очевидно, чувствовала себя лучше, и я направилась прямиком к нему. Вовремя вспомнив о лейтенанте Реган, которая следила за мной ястребом и отсчитывала оставшееся время моего прикрытия, я заранее привлекла внимание Каса. Он удивился не очень сильно. На его лице оставались не сошедшие еще синяки и ссадины, но мне особо некогда было рассматривать. Подойдя вплотную, я обняла его. Мы были почти одного роста, и я смогла беспрепятственно прошептать Касу на ухо: – Нет времени объяснять. Обними меня, пожалуйста. Так надо. Он опешил и, кажется, смутился, но все-таки нерешительно обнял меня в ответ. – Нора, что слу?.. Я не дала закончить эту бесполезную реплику. – Я понимаю, как это звучит, но ты должен мне помочь. Мне нужно УПМ, плащ и место в одной из повозок. Пожалуйста. Кас весь напрягся, и я запоздало догадалась, что и он тоже может считать меня пешкой женской особи. Чертыхнувшись про себя, я стала думать, как его убедить. – Зачем тебе это? – его дыхание защекотало шею. – Не могу отпустить кое-кого на эту миссию одного, – я решила говорить предельно откровенно и слабо усмехнулась тому, как это прозвучало. Поверил мне Кас или нет, я не знала, и он не спешил отвечать. – Кас, прошу тебя. У нас очень мало времени. Не знаю, что ты обо мне думаешь, но это не имеет значения. Я не собиралась и никогда не соберусь ни на кого нападать. Я не доставлю тебе проблем, любые обвинения возьму на себя – мне терять нечего, уж поверь. Почти нечего. Я неосознанно обхватила Каса крепче. Он обязан помочь мне, потому что если он откажется… – Ты ранена, – возразил Кас. – Я не могу взять на себя такую ответственность. – Тебе и не надо. Просто помоги мне влиться в строй, чтобы меня не вычислили раньше времени. А дальше все будет зависеть только от меня. – Нет, Нора, я не могу, – он бережно отстранил меня от себя, удерживая за плечи. – Прости. Я в беспомощности раскрыла рот. Нет… Кас изогнул брови – ему, похоже, стало жаль меня, – и виновато спрятал взгляд. Как тогда, когда он, через слово сбиваясь и делая над собой титаническое усилие, рассказывал о гибели Берты. Я против воли прерывисто всхлипнула. Как много вещей я никогда не смогу рассказать ей, как много вещей мы никогда не сможем сделать вдвоем – боже, я не смогу пройти через это снова. Будь она сейчас здесь, провернула бы эту авантюру в два счета, не забыв хорошенько меня подколоть – еще бы, так изголяться ради идиота Кирштайна, – и мы бы вместе… – Я прошу тебя, – наконец сказала я, пока поток воспоминаний о несбывшемся не унес меня окончательно. Кас вздрогнул. Быть может, он тоже вспомнил Берту. Вздохнув, он разлепил губы и произнес как-то страдальчески: – Хорошо. Слеза скатилась по щеке, но я не плакала – я улыбалась. И на этот раз по-настоящему, со всей признательностью, обняла Каса. – Спасибо, – в порыве я уткнулась носом в его плечо, – спасибо. Оставалось не больше трех минут до того момента, когда Реган явится и утащит меня в госпиталь за шкирку. Каким-то непостижимым образом надо было сбежать из-под ее тотального контроля, иначе ничего не выйдет и она, в худшем случае, прирежет меня. Мы с Касом, которому я для надежности передала обезболивающее, условились встретиться максимум через пятнадцать минут, потому что через двадцать объединенный отряд разведки и полиции поднимался на стену. Если я не прибуду в назначенное время, то останусь здесь, в третий и последний раз потерпев поражение со своим безумным, суицидальным, как сказал бы один парень, планом. В толпе, где я пыталась спрятаться от лейтенанта, которая умудрялась быть вездесущей просто стоя на месте, я наткнулась на Мэри. За ней по пятам следовали Софи с мамой. Они выглядели обеспокоенно и явно искали меня. Прежде чем домовладелица закономерно успела вставить хоть слово, я порывисто притянула к себе сестру. Всеобщего замешательства мне хватило, чтобы начать быстро бормотать ей в макушку. – Ты можешь кое-что сделать для меня? – я дождалась, когда Мэри кивнет. – После того как я вернусь в госпиталь, через пару минут ты должна будешь прибежать туда и под любым предлогом увести меня, хорошо? – я предвосхитила ее дальнейшие вопросы: – Мне надо сбежать от лейтенанта Реган, той неприятной женщины, которая не пускала вас ко мне. Просто я должна помочь очень хорошему человеку, а то он без меня… ну, знаешь, пропадет. Я улыбнулась и поразилась тому, насколько это было искренне и радостно. Казалось, что в подобной ситуации так улыбаться – преступление. Мэри завозилась, и я отпустила ее. Она, взявшись за кончик одного из своих «колосков», посмотрела на меня огромными карими глазами, в которых больше не было того страха загнанного в угол зверька, не было и безграничной печали не по возрасту. Теперь там было только доверие и, наконец-то, отблеск детской непосредственности. И почему это произошло именно сейчас? Под ложечкой у меня засосало, и я почти прошептала: – Прости меня. А Мэри просто скользнула своей ладонью в мою и улыбнулась. – Все будет исполнено в соответствии с вашим приказом, капитан Нора. Я не знала, что накроет меня раньше: смех или безудержный плач. Но брови сестры вдруг взлетели вверх, и она заглянула за мое плечо, встав на одну ногу. Я молниеносно развернулась – зря, потому что в глазах без промедления потемнело. Но сердце рухнуло в пятки не поэтому. Я была в полной уверенности, что за мной пришла Реган и все сейчас покатится к чертям. Но это был всего лишь Жан. Всего лишь – а сердце осталось там же, куда упало до этого. Мое семейство озадаченно смотрело на него, но Жан не горел желанием объясняться. И ведь мне еще нельзя было показываться ему со всей гениальностью моей задумки. Он уже высказался на этот счет кристально ясно и вполне мог сдать меня прямо в руки Реган. – Нора, – Мэри все еще держала меня за руку и говорила шепотом, наивно полагая, что ее никто не слышит, – а кто это? Я встрепенулась, смешавшись, и многозначительно посмотрела на нее. – Мой друг. Жан. Глаза Мэри натурально засветились, и лицо Жана вытянулось. Он неловко помялся. Иметь дело с детьми ему явно еще не приходилось. – Привет, – буркнул он в сторону Мэри. А потом, сверкнув из-под бровей глазами, обратился ко мне: – Можно тебя на минуту? – Минута у меня как раз и осталась, – проговорила я, увлекаемая им в гущу солдат. Я хотела крикнуть что-нибудь Мэри, маме и Софи на прощание, но не осмелилась. Тем временем Жан набирался все большей решимости с каждым шагом. А мне не позволяло связно думать всепоглощающее волнение. Он завел меня в какой-то пустой проулок, недалеко от оживленной площади, полной военных, и встал напротив меня. Я терла запястье и в гнетущей тишине ожидала, что Жан будет делать дальше. В итоге он шагнул ко мне, и я на автомате отступила к стене дома, чуть не споткнувшись из-за больной ноги. Между нами осталось первоначальное расстояние, позволяющее более или менее нормально дышать. – Что это было? – неопределенно спросил Жан. – Прости, Мэри всегда мечтала о старшем брате, но ей досталась… – Да я не об этом, – он нетерпеливо цокнул языком. Пока я отвечала, до меня и так дошло, что он имел в виду не встречу с моей сестрой. В горле пересохло, я сглотнула слюну, приготовившись к худшему. – Что это был за парень, с которым ты обжималась? Я едва по стене не сползла. Я ожидала любой претензии, позорного обличения, очередного грубого комментария, но точно не этого. Однако в груди что-то большое расправило крылья и затрепетало. Он не издевался, не отчитывал меня, не отрезвлял и не пытался что-либо скрыть. Он… ревновал? – Это был Кас. Мы прощались перед вылазкой, – эти недо-разборки были не к месту, но я просто с ошеломляющей готовностью позволила взгляду напротив затянуть меня. Вместо ответа Жан засопел, скрестив руки на груди. – И почему ты вечно лезешь куда не надо и к кому не надо? – с вызовом спросил он. Я почти вскипела, собираясь обороняться. Хватит ему, в самом деле, тыкать меня носом во все, что ему не нравится. – Ты не на себя случайно намекаешь? Да если бы я, как ты выразился, не полезла к тебе в Тросте тогда, от тебя остались бы рожки да ножки. – А что бы от тебя осталось, в таком случае? Не думаю, что что-то более пристойное, – он незаметно для нас обоих сделал еще один шаг вперед. Когда я обратила на это внимание, то под давлением раздражения Жана уже не хотела протестовать. Я растерялась, внезапно осознав, в какой близи от опасности мы оба постоянно находимся. И еще я четко поняла, что Жан нужен мне куда больше, чем я ему. Особенно сейчас, когда неотвратимо приближалась новая вылазка со смертельным исходом, а я разводила какую-то жалкую самодеятельность и строила планы по спасению рядового Кирштайна. А спасать-то, скорее всего, опять придется меня. – Я всего лишь хочу защитить… – я зачем-то начала озвучивать мечущиеся в беспорядке мысли. Но Жан снова беспощадно перебил меня. – Не надо меня защищать, – он чеканил каждое слово. Я же от каждого испытывала жгучий стыд и чуть ли не боль. Покраснела, заламывая пальцы. Но, вразрез со своим суровым и безжалостным тоном, Жан шагнул ближе. Теперь мне оставалось только упереться спиной в стену и настороженно наблюдать за ним. – Ты останешься здесь, слышишь? – он сохранял что-то среднее между рабочей дистанцией и какой-то неприемлемой близостью. – И даже не думай вытворить что-нибудь. Приду – проверю. Его слова красным клеймом отпечатались на подкорке. Они были резкими, краткими, как повторенные наверняка выстрелы, но такими живыми. Пышущими безумной надеждой, которая всегда щекоткой ощущается в животе и заставляет уставшее, сдающееся сердце биться вновь. Еще и еще. Глотнув как можно больше воздуха, чтобы он наполнил легкие и подтолкнул меня вперед, я сгребла в кулак ворот плаща Жана и рванула на себя. Застигнутый врасплох Жан от неожиданности раскрыл рот и издал какой-то нечленораздельный звук, когда я врезалась в его губы, без лишних раздумий углубляя поцелуй. Но все кончилось разочаровывающе быстро – я сама твердо отстранилась. Наша минута давно истекла. – А ты даже не думай умирать, – выговорила я прямо в губы дезориентированного Жана, чтобы через секунду оттолкнуть его. Он, гулко дыша, стоял в паре метров от меня в максимально нелепой позе и с потрясающе розовым лицом. – Пошел, – беззлобно приказала я. И Жан, как ни странно, послушался. Я переводила дух, всем весом навалившись на стену. Даже не думай, Кирштайн, ты меня понял? «Приду – проверю», – мысленно крикнула я ему вслед.