О шокирующих осознаниях и курящих незнакомцах

Юра немного трясущимися руками набирает одно-единственное сообщение через пару минут после того, как Отабек вместе с группой уходит со сцены. «Вау», — пишет без точки, без восклицательного знака. Юра и сам не знает, что он подразумевает под своим «вау» — выступление, буквально взорвавшее зал, или то, что незнакомый парень оказался басистом, но думает, что Отабек поймёт это правильно. Гоша переписывается со своей девушкой, Мила болтает с каким-то парнем. Юра, конечно, может ошибаться, но тот выглядит младше ее как минимум лет на пять. Опытом многих концертов Юра уже выяснил, что лучше подождать, пока схлынет основная толпа, и только после этого идти к выходу, и именно это даёт Отабеку время на ответ. «Если ты не торопишься, то подходи на стоянку». Сердце Плисецкого проваливается в район желудка. Он быстро и скомкано прощается с друзьями, слегка кивает на приподнятую в немом вопросе бровь Милы. На стоянке к тому времени, как Юра до неё доходит, уже почти нет машин, и Отабек загружает гитарный чехол в багажник здоровенного Хаммера. Он хлопает по плечу солиста, находит глазами Юру, стоящего в некотором отдалении, смотрит на него с легкой ухмылкой. Когда машина отъезжает, Отабек подходит к Плисецкому. — Я всё ещё не знаю твоего имени, — говорит он, поднимая сиденье мотоцикла и доставая оттуда два шлема. — Юра. Неловкость наваливается внезапно, щеки начинают гореть. Он просто взял и поцеловал его меньше часа назад. — Итак, Юра, — говорит Отабек, застегивая шлем, — у нас есть несколько вариантов дальнейшего развития событий. Первый — Я довожу тебя до дома, мы неловко целуемся, и ты уходишь, размышляя, не упустил ли ты свой шанс. Я не могу сказать, что этот вариант мне сильно нравится, — Юра чуть хмыкает и согласно кивает. Уголки губ Отабека приподнимаются в лёгкой улыбке. — Второй вариант: я опять же довожу тебя до дома, но дальнейшее развитие событий несколько иное. — Дома дедушка, — перебивает Юра, и Отабек кивает, заводит мотоцикл. — Тогда мы едем ко мне. Держись крепче. Кожаная куртка скрипит под пальцами. Огни ночной Москвы опьяняют своим смазанным мельтешением, холодные упругие струи ветра пронизывают насквозь, и Юра прижимается к Отабеку ещё ближе, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Они подъезжают к девятиэтажке ближе к окраине города. Юра и сам живёт не очень далеко отсюда. Осенний воздух кажется теплее, стоит им остановиться. Юра заходит в исписанный маркером лифт, Отабек нажимает на кнопку с цифрой «пять». Юра уже слишком трезв, чтобы заговорить, но еще немного пьян, поэтому особого смущения или стыда до сих пор нет. В квартире-двушке сделан свежий ремонт, но на полу и на всех горизонтальных поверхностях хаотично разложены ноты. Юра довольно долго возится с кедами, за это время Отабек проходит на кухню и возвращается с двумя банками пива. — Покурим? — кивает в сторону балкона, и Юра послушно идет за ним. Городской шум проходит в открытое окно вместе с тусклым светом, угольки сигарет танцуют в мягком рыжеватом полумраке. — Тебе же есть восемнадцать? — спрашивает Отабек немного хрипловатым голосом. — Не то чтобы это что-то изменило, но для галочки надо спросить. — Даже девятнадцать есть. Не волнуйся, проблем не будет, — пиво развязывает язык, придает иллюзию отваги. — Часто ты спишь со своими фанатами? — Спрашивает Юра. На самом деле это его не касается, но почему-то оказаться одним из многих ему не очень хочется. — Часто ты целуешь незнакомых людей? — Голос у Отабека с нотками веселья, и Юра невольно фыркает. — Неа. Первый раз такое. Отабек скидывает бычок в окно, смотрит нечитаемым взглядом тёмных глаз. — Вот и меня обычно не целуют незнакомые парни. Юра бросает свою сигарету следом за сигаретой Отабека, смотрит на музыканта с ожиданием. Отабек симпатичный, милый, а Юра, к тому же, слишком давно не ощущал чьего-либо тепла. Алтын, Юра всё же вспоминает фамилию с плаката, наклоняется, кладет руку на его затылок и целует. Юра привык к пустой страсти, редким поцелуям, которые почти невозможно получить, к леденящей своим одиночеством пустой половине постели. То, как его целует Отабек — нежно, чувственно, тягуче-ласково, заставляет в его душе что-то хрустеть, как весенний лед на реке, давая трещины в контроле чувств. Юра вцепляется в темную толстовку почти отчаянно, принимает тепло и нежность, старается, изо всех сил старается вернуть их сполна. Отабек, не разрывая поцелуй, делает несколько шагов, вытесняя Плисецкого в гостиную. И там уже прижимает к стене в паре метров от двери в спальню. Вклинивает колено между ног: «Как же это охрененно», — успевает подумать Плисецкий, прежде чем Отабек забирается руками ему под футболку. Юра довольно мычит в поцелуй, запуская руки в густые волосы на макушке. Отабек разрывает поцелуй, спускается по шее чуть влажной дорожкой легких, совсем не болезненных укусов. Юра одно время поддерживал связь с парнем, которому нравилось метить его тело. Поначалу было необычно, даже прикольно, но со временем это стало противно и мерзко. Те синяки от укусов, что сходили больше недели со светлой кожи, напоминали о чем-то неприятном, грязном: о том, как Юра просил остановиться, но его не хотели слышать. Тот парень сжимал челюсти почти до прокушенной кожи, хватал бедра до лиловых синяков. Отабек же лишь прикасается к коже зубами, ни разу не больно, не противно и… это даже возбуждает. Отабек слегка прикусывает кожу на ключице, Юра охает от неожиданности, откидывая голову назад, а после ухмыляется — взгляд, направленный на ключицы, ему не померещился. Плисецкий опускает одну руку на край толстовки, слегка тянет на себя. Отабек поднимает на него взгляд затуманенных глаз. Зрительный контакт затягивается. Первым не выдерживает Юра, и выдохнув, целует, забрасывая руки на чужие плечи, чувствуя как на его спине Отабек стискивает его футболку. С Юрой никто и никогда не обращался так нежно: его плавно заталкивают в спальню, укладывают на кровать, немного придавливают своим весом, но от этого он даже ловит кайф, сам помогает Отабеку стянуть кофту, проводит по крепким смуглым рукам ладонью, задыхается от лёгких поцелуев, что Отабек рассыпает по его плечам. Юра точно знает, что никто из тех, с кем он спал, даже самые внимательные и заботливые, — никто не может сравниться с Отабеком в осторожности и чувственности. Почему-то Юра не может поверить, что они знакомы всего несколько часов, не может поверить в то, что не знает ничего, кроме имени, о человеке, за которого он так судорожно цепляется, к которому тянется за поцелуями, и который отвечает так сладко и трепетно, так правильно (Юра вообще не помнит, целовался ли он столько хоть с кем-нибудь, сколько за один лишь сегодняшний вечер). С его губ срывается имя Отабека, и тот смотрит в ответ с таким теплом во взгляде, что Плисецкий, кажется, загорается еще сильнее. Краснеет до самых кончиков ушей, отводит взгляд, царапает короткими ногтями чужую спину, лишь бы он перестал так смотреть. Юра плавится, сгорая от прикосновений, он горит в этом огне, как будто впервые ощущая, что его сердце с чьим-то бьется в унисон. Обычно Юра вызывает себе такси сразу после секса — иногда его партнёры сами просят об этом, но в этот раз ему очень хочется остаться на ночь. Отабек лежит рядом молча, они курят прямо в кровати, и Юра очень боится стряхнуть пепел мимо пепельницы. Потом они лежат, расслабленно целуясь, пару раз сталкиваясь носами и мягко улыбаясь от этого. Юра не знает, сколько прошло времени, но Отабек встаёт, натягивает трусы из шкафа и выходит из комнаты. Юра не уверен, является ли это приглашением на выход, но на всякий случай начинает одеваться. Отабек заходит в комнату, когда он уже натягивает футболку. Джинсы он, правда, ещё не вывернул. Отабек прислоняется к дверному косяку, скрещивает руки на груди. В левой руке он что-то держит. — Собираешься уезжать? — Ну… Не знаю, удобно ли оставаться у тебя. Отабек, будто понимая тот клубок эмоций, который сейчас оплетает Юру, подходит к нему и стаскивает футболку, целуя в основании шеи. Юра думает, что это можно считать разрешением остаться. — Я принес тебе Power Bank. Он заряжен. Поставь телефон, а то сядет. Завтра я могу отвезти тебя до дома, — говорит он ровно и четко, но Юрию кажется, что в его глазах притаилась легкая обида. — Спасибо, — Плисецкий подключает телефон, Отабек выключает свет и ложится, в считанных миллиметрах от него. Юра не может вспомнить, когда в последний раз рядом с ним на кровати засыпал не кот, не помнит, когда слышал сквозь затягивающую пелену сна фразу «спокойной ночи». Оказывается, засыпать, чувствуя рядом тяжесть и тепло чужого тела, очень и очень приятно.