О шокирующих осознаниях и курящих незнакомцах

      Юра просыпается на груди Отабека, который обнимает его одной рукой, а другой перебирает его волосы, наматывая светлые пряди на палец, и смотрит слегка задумчиво. — Доброе утро, — смущённо, и оттого тихо, говорит Плисецкий, и вдруг осознает, что хочет получить поцелуй.       Как в этих бабских фильмах, где после перепиха главные герои встречаются потом в каком-нибудь магазине или на работе. Там всегда все начинается с мягкого утреннего поцелуя. А может быть и нет, Юра же не смотрит всю эту выдуманную дичь.       Но целоваться (поправочка: целоваться с Отабеком) хочется так сильно, что губы чешутся. Из-за штор в спальне царит полумрак, сероватый и мягкий. Отабек коротко касается губами его виска. — Я пойду помоюсь и завтрак приготовлю. На стиральной машинке тебе одежду и полотенце оставлю. Поспи ещё немного.       Юра угукает и соскальзывает в лёгкую дрему, а когда открывает глаза в следующий раз — вроде минут через пять, но точно прошло больше, слышит свист чайника.       Юра зарывается в одеяло на половине Отабека — строго говоря здесь обе половины его, но мысленно Юра все равно называет их по-разному. Уснуть больше не выйдет, поэтому Плисецкий садится на кровати.       Комната в серо-бежевых тонах небольшая, но аккуратная, почти аскетичная даже. На стене висит календарь с красной рамочкой, на тумбочке стоит фотография музыкальной группы — Отабек стоит справа от солиста и улыбается так искренне, что у Юры щемит в сердце. Юре эта фотография кажется смутно знакомой — с какого-то фестиваля, наверняка была в его ленте «контакта».       Юра проводит рукой по шее, тут же вспоминает про губы Отабека на ней вчерашней ночью. Юре хочется узнать, остались ли у него засосы, которые надо скрыть от дедушки. Но для этого надо встать и пойти в ванную.       На машинке и правда лежит чёрная футболка с белой надписью «Fuck off», зелёное махровое полотенце и зубная щётка в пластиковой упаковке.       Юра смотрит в отражение — засосов нет, только одно едва заметное пятнышко под ключицей. Юра трет его с лёгкой улыбкой.       Он не любит фанатизм, но против меток — тем более не очень болезненных или заметных — ничего не имеет. А еще ему очень хочется быть помеченным Отабеком. Хочется сохранить не только воспоминания — очень приятные, к слову, — но и что-то реальное. Что-то, на что Мила сможет указать, удивлённо распахивая глаза.       Юра немного смущается от своих мыслей — так можно было бы размышлять, если бы у них были какие-нибудь предпосылки к отношениям, но все что было у них — просто секс, и Юра достаточно сознательный, чтобы понимать, что про отношения, начавшиеся с глупого пьяного поцелуя нечего и думать.       И все же, с Отабеком было очень хорошо. Лучше, чем с кем-либо другим. И он такой… кажущийся идеальным. Зарядку вечером дал, лежал, стараясь не разбудить, завтрак готовить пошёл.       Прямо сейчас купить кольцо и попросить стать спутником жизни. Господи, да его первый парень не был таким продуманным и заботливым, когда Юра впервые остался у него на ночевку. Они оба тогда были девственниками, а его родители уехали на дачу. Юра хмыкает, вспоминая постельное белье с розочками и свечи на подоконнике. И плевать, что двенадцать часов утра, а рядом занавески. Тогда вся эта атмосфера — тихая музыка на фоне, вонь дешёвых ароматических свечек и постоянные вопросы вроде: «тебе нормально?», «все хорошо?», «тебе приятно?» — все это бесило невероятно, вся эта перенежность и перезабота.       А сейчас, точнее вчера, была тишина, разбавляемая лишь вздохами судорожными, поцелуями и тихими стонами — потому что стонут громко только в порнухе или наиграно; руки уверенные, а не боящиеся каждого своего действия, запах чистоты и сигаретного дыма, которые на удивление великолепно сочетались… и Отабек. И не было вынужденных объятий и неловких взглядов.       Юра выходит из душевой кабинки, наскоро вытирается, натягивает футболку, с некоторым удовольствием осознавая, что она великовата, умывается и выходит из ванной. Отабек наливает кофе ему в чашку, ставит перед ним тарелку яичницы с беконом. Юра благодарно кивает. Они не говорят друг другу ни слова, и это немного… напрягает. Вот именно для того, чтобы не чувствовать этого гнетущего молчания, Юра и избирает обычно легкий путь избегания. Может быть, ему стоило вчера уехать. Но, черт возьми, как же приятно было проснуться в чужих объятиях. Юра нервно качает ногой, закинутой на колено.       Яркий солнечный свет, просачивающийся сквозь полупрозрачные легкие шторы и тихий гитарный перебор из радио, вкуснейшая яичница и расслабленный парень напротив него — все кажется дико непривычным, даже пугает отчасти.       Юра задевает ступней голень Отабека, вспыхивает моментально до самых ушей, почти давится глотком кофе. — Прости.       Отабек смотрит на него, и в утреннем свете видно, что глаза у него все же карие, да ещё и золотятся янтарём. — Всё в порядке.       Неловкое молчание прерывается лишь стуком вилок по тарелкам. И, наконец, Отабек заговаривает. Юре кажется, что они чем-то похожи — так же предпочитают промолчать и не начинать разговор. Но он вчера немного нарушил привычный ход вещей. Теперь очередь Отабека. — Твоя подруга вчера обмолвилась, что ты много говорил про нашу группу. Как так вышло, что ты не понял, что я в ней состою? Юра отводит взгляд в окно. — Я слушаю музыку, а не бегаю за исполнителями, как тринадцатилетняя девчонка. Отабек ухмыляется. — Хороший ответ.             Отабек смотрит в окно, а потом трет руку выше локтя. Золотистая кожа выглядит очень красивой в солнечном свете, а крепкие мышцы, что не выпирают, как у перекаченных идиотов, а лишь обозначается плавными линиями, указывая на скрытую силу, вызывают перед глазами слишком реалистичную картину — эти великолепные руки на его собственном теле. Во рту моментально становится сухо. Юра в один глоток допивает кофе, восхитительный, надо сказать, с корицей, как он и любит. Отабек заводит даже одним своим присутствием, а когда он отставляет тарелку в сторону и выдвигает из-за салфетницы пепельницу и закуривает, обхватывая своими губами (охрененными, Плисецкий знает) фильтр, у Юры в мозгу начинает натурально искрить. Ну, или не совсем натурально. Вернее даже будет сказать совсем не натурально.       Юра облизывает пересохшие губы, прикусывает нижнюю. Вчера его действия можно было списать на алкоголь, сегодня же он трезв. Отабек все так же заводит. Юра проводит ногой по чужой лодыжке. — Ой, прости, — говорит Юра, едва ухмыляясь.       Отабек не дурак, он прекрасно всё понимает, и глаза его будто темнеют, но лицо остается бесстрастным и пока он в три больших затяжки докуривает, и пока убирает посуду в раковину. Юра досадливо цокает языком. Неужели не понял?       Но Отабек подходит к нему со спины, и Юра напрягается. Сразу. А по позвоночнику в предвкушении пробегают мурашки.             Отабек кладет тёплые ладони на плечи Плисецкого, слегка надавливает, ведет по шее, до самой кромки волос. В мозгу будто идут помехи. Юра запрокидывает голову, утыкается затылком в чужой пресс. Отабек задевает немного шершавыми пальцами за самым ухом, и смотрит сверху вниз прямо в глаза — тепло-тепло. На Юру так никто никогда еще не смотрел, тем более такой вот случайный знакомец. Отабек делает шаг в сторону и наклоняет лицо Юры, медленно и мягко касается губ в легком поцелуе. Юра обвивает свои руки вокруг чужой шеи, теряется совершенно в ощущениях. Губы Отабека на вкус как кофе и сигареты, от него самого тонко, прохладно-трепетно пахнет одеколоном и средством для бритья. Юре нравится. Но хочется больше. Такое чувство, будто он не сможет никогда насытиться им. И это чувство немного напрягает — он никогда подобного не ощущал. А тут будто добрался до того, что от него долго и тщательно прятали. Юра углубляет поцелуй, Отабек поднимает его со стула, обняв за талию. — Ты не торопишься домой? — Выдыхает он прямо в губы. Юра целует его в шею прямо туда, где в бешеном темпе бьётся венка. — Я весь в твоём распоряжении, — Отабек запускает руки под футболку, проводит шершавыми от гитарных струн подушечками по линии позвоночника, обводит ямки на пояснице, одной ладонью сжимает ягодицу через джинсы. Юра шумно выдыхает через нос, царапает чуть-чуть плечо. — Очень хорошо, — бархатисто шепчет Отабек (у Юры от этого шепота мурашки по спине бегут), а потом вдруг прикусывает ухо — сперва мочку, а потом быстрыми мимолетными прикусываниями поднимается по хрящику. Плисецкий ахает, чувствуя, как сбивается дыхание. Эрогенные зоны — полная ересь, как он всегда думал. Он даже помнит, как долго утирал ухо после того, как один из его партнеров запустил туда язык. Это было слюняво и достаточно мерзко, но сейчас, вот именно в этот момент, он возбуждается за долю секунды до ряби перед глазами.       Он не очень хорошо осознает, как выходит так, что оказывается на диване — тут он полностью солидарен с Отабеком — идти до спальни нет никаких сил. Отабек лежит сверху, покрывает шею невесомыми поцелуями, и Юра просовывает руку под его футболку, ведет по тёплой, горячей даже коже, немного надавливая ногтями. Не так, чтобы было больно, а чтобы показать как сильно он его хочет. Отабек целует его глубоко, медленно, заставляя задыхаться, лишая способности думать, мыслить, ощущать что-либо кроме его рук и губ. Они трутся друг об друга, как двое слетевших с катушек от гормонов подростка, Юра стискивает чужую футболку на спине, дышит тяжело, а Отабек находит рукой его свободную ладонь, прижимает её к подлокотнику и переплетает их пальцы. Юру ведет, Юру срывает, в висках стучит лишь собственный пульс и судорожное дыхание Отабека. Юра находит чужие губы, а Алтын под футболкой оглаживает его ребра. Юра кончает, а через несколько секунд и Отабек обмякает. Плисецкий переводит дыхание, а потом усмехается и говорит тихо: — Думаю, тебе придётся дать мне ещё и трусы. ***       Перед выходом они целуются так долго, что Отабек отрывается, поправляет Юрину челку, и отходит на шаг. — Если мы продолжим, то я не уверен, что отпущу тебя.       Юра улыбается, сам не уверенный в том, что он уедет, если они не остановятся сейчас, но дома ждет дедушка, а завтра рано утром на учёбу и потому он застегивает куртку во второй раз за сегодняшний день — Отабек расстегнул её несколько минут назад, и берет протянутый ему мотоциклетный шлем.       Доезжают до Юриного дома они до обидного быстро — Плисецкий был бы рад покататься, крепко прижимаясь к Отабеку подольше. Он отдаёт шлем, поправляет волосы, и смотрит на парня. Прощаться не хочется.       Встретятся ли они ещё? Или эта ночь — «волшебная», как любят писать девушки на тупых форумах — была первой и последней? — Если захочешь повторить, то у тебя есть мой номер, — говорит Отабек, и сердце Юры замирает на миг. — Я полностью свободен на этих выходных. Отабек приподнимает в улыбке уголки губ. — Тогда спишемся ближе к ним. До встречи, Юра. — До встречи, — отвечает он и почти забегает в свой подъезд, прижимается спиной к холодной стене напротив лифта. Один из его самых сумасшедших поступков обернулся чем-то, что не поддается никакому объяснению. Это тёплое, греющее чувство под ребрами тоже.       Юра закрывает глаза и улыбается. На губах до сих пор ощущается фантомный привкус кофе и сигарет.