О шокирующих осознаниях и курящих незнакомцах

Капли мягко накрапывают за окном, стучат по металлическому отливу за стеклом; в комнате прохладно — все-таки октябрь почти, а отопление конечно же, еще и не думают включать — и серый полумрак клубится по углам, и слышен лишь убаюкивающий шепот дождя, да спокойное размеренное дыхание. Юре очень хорошо и уютно — он лежит поверх Отабека на диване, и их обоих обнимает пушистый здоровенный плед, который в обычное время служит покрывалом для кровати Алтына. Юре спокойно так, как не было, похоже, никогда, он балансирует где-то на зыбкой границе между сном и явью, и чувствует себя на удивление защищенным, лежа на груди Отабека, одна рука которого лежит на его спине, а вторая размеренно перебирает прядки его волос. Он, видимо, тоже находится в легкой полудреме. И Юре в этот миг кажется, что времени не существует вовсе, что учеба, общение с кем-то — просто игра воображения, что происходящее именно сейчас — единственная реальность — тягучая, расслабленная и по-настоящему домашняя. И ему бы очень хотелось, чтобы так было всегда, чтобы эта сладкая нега, чуть горчащая табаком от футболки Отабека, никогда не исчезала. Он немного вытягивается и проводит кончиком носа по шее Отабека. Тот хмыкает, глубоко вздыхает и целует его в макушку. Идиллия. Юра закрывает глаза, готовый вновь соскользнуть в полудрему, но Отабек вдруг начинает тихо говорить, и его голос вибрацией отдается в груди. — Юр, у нас в следующую субботу выступление в одном клубе, может ты хочешь сходить? — Юра подкладывает под подбородок руку и смотрит на Отабека. Конечно он хочет. Очень хочет. Но денег лишних нет, а плата за концерт, да и всего за неделю до события несомненно будет непомерно высокой для него. Отабек, похоже, читает это в глазах Юры и поспешно добавляет: — Я дам пригласительный. И твоим друзьям тоже, если они захотят. Юра утыкается лбом в его ключицу. Запускает руку в его волосы, проводит по бритому, находит губами губы. Как же это охренительно, каждый раз эти искры, это чувство, будто начинаешь задыхаться, если этот поцелуй прервется. И самое главное — ему кажется, что они оба это чувствуют. — Я буду счастлив прийти, — шепчет он на выдохе за секунду до того, как где-то рядом с его правым коленом не начинает вибрировать, а после и звонить мобильник Отабека. Алтын коротко целует его, шепчет: — Прости, я должен ответить. Юра говорит себе, что Отабек не должен просить прощения. Кто они? Есть секс по дружбе, а они, видимо, друзья по сексу. И Отабек имеет полное право отвечать на звонки, он ему, Юре, не принадлежит. А в голове все равно настойчиво бьется нечестная мыслишка: «хочу, чтобы принадлежал», но Юра тут же отмахивается от нее, он не хочет иметь ничего больше приятного совместного времяпрепровождения. Потому что от отношений и чувств одни проблемы и трудности. А они никому из них не нужны. Юра отстраняется от своих совершенно идиотских мыслей и пытается понять, с кем и о чем говорит Отабек. Скорее всего с кем-то из группы. — Тот переход к припеву? Блин, я не помню, как по аккордам, сейчас наиграю, скажу. Отабек встает и открывает шкаф возле телевизора. На верхней полке (она всего одна, остальных вовсе нет) стоит несколько книг, папка, из которой вываливаются листы бумаги, а в нижней части шкафа стоит гитара на подставке. Вот и ответ Юре на незаданный вопрос — где у Отабека спрятана гитара, должна же быть она у него. Отабек тем временем проводит по струнам, сидя по-турецки и положив телефон на диван прямо перед собой. Потом зажимает какой-то аккорд — Юра в этом совсем не разбирается — несколько секунд играет, и Юре очень хочется запомнить его таким навсегда — с закушенной губой и сосредоточенным взглядом. Из микрофона на громкой связи звучит голос, потом короткие гудки. Отабек по-прежнему сидит рядом с диваном и смотрит на него слегка виновато, но с какой-то мягкой полуулыбкой, отчего Юра, если бы он злился, сразу бы капитулировал. Юре хотелось бы попросить его сыграть что-нибудь, но он отлично знает, что это раздражает людей. Но Отабек по-прежнему сидит рядом с диваном и смотрит на Юру. Плисецкий сползает с дивана и садится рядом с Отабеком. — Сыграешь? — Что? — он слегка приподнимает бровь и смотрит без обиды, которую Юра боялся заметить в его глазах, заинтересованно смотрит. Как будто они в шахматы играют, и Отабек ждет его хода. — Предоставлю выбор тебе. Отабек склоняет голову чуть на бок, закусывает краешек губы, потом широко улыбается. — Думаю, ты оценишь, — зажимает аккорд, и вдруг резко начинает петь, и его голос не совсем подходит для этой песни, но Юра хохочет почти до слез на глазах, и начинает подпевать: — Ты ходишь в нижнем белье По квартире моей Я понимаю: лето — жарко Но меня пожалей Так издеваться нельзя И я начну скоро выть, — Отабек смотрит на Юру, и в его глазах, несмотря на серую слякоть за окном будто пляшут солнечные зайчики. — Я ничего не хочу Хочу лишь только тебя Моя гитара в пыли Три месяца и три дня, — Юра не выдерживает, и встав на четвереньки, подползает к Отабеку, кладет пальцы на его левую руку, заставляя перестать играть. Их лица опять безумно близко, и это по-прежнему потрясающе. — Я тоже тебя хочу, — все что он смог громко прошептать, потому что его вдруг затопило какое-то теплое и сладкое чувство, и между ребер будто надулся воздушный шарик. Отабек откладывает гитару в сторону, сразу, почти по-хозяйски запускает руку в волосы на его затылке, и целует. Юра кладет руку ему на плечо, сжимает мягкую ткань футболки, и в его голове слепящей вспышкой молнии проносится мысль: «Никогда не отпущу». Юра распахивает глаза — этой мысли в его жизни не место, ни к чему хорошему это не приведет — почти отшатывается от Отабека. Ему надо уйти. Уйти немедленно, безвозвратно, ни за что больше не посещать их концерты, вычеркнуть из памяти лицо Отабека и его теплые руки, потому что это закончится очередной катастрофой. Отабек смотрит на него ничего непонимающим взглядом, спрашивает участливо: — Юр, все в порядке? Юра промаргивается. Ничего, все в порядке. Ну мелькнула стремная сопливая мысль, ну с кем не бывает. А у них с Отабеком только секс (о-ху-и-тель-ный) и приятные выходные. Вот он и не хочет, чтобы эта суббота заканчивалась. Все в норме. — Да шею капельку защемило, знаешь, бывает, ни с того ни с сего, не волнуйся. А сам вздыхает, для достоверности трет от низа затылка почти до ключицы, и думает о том, какой он дебил, такой момент клёвый испортил. Но ничего, они сейчас упущенное наверстают, в идеале — неоднократно. *** Они лежат и курят электронную сигарету — Отабек, когда холодно и окно открывать не хочется, чтобы простыни и подушки не пропахли насквозь табаком, в комнате предпочитает электронки. Зал и кухня — другое дело, а из спальни тепло выпускать неохота. Пара затяжек Юры — пара затяжек Отабека. Юра так курил за гаражами с пацанами из класса, когда на весь район — всего пара магазинов, где можно без паспорта добыть сигареты, или знакомые постарше у кого-нибудь были. «По-армейски», после школы, одну сигарету на пятерых. Сейчас, правда, все совсем иначе. Вдох — и змеящаяся стойка из полуоткрытого рта лениво поднимается вверх. Дым отдает легким запахом смородины. Отабек выпускает колечки, потом вдруг смотрит на Юру как-то лукаво. Потом хмыкает, Юра приподнимает брови, мол, что? — Умеешь курить по-цыгански? — И его немного хриплый голос сводит с ума. — Умею, — тоже ухмыляется. Отабек садится на кровати, Юра следует его примеру. Отабек затягивается, но дым в себя не вдыхает, передает смородиновый вкус изо рта в рот. Потом следует Юрина очередь, потом опять Отабека. На четвертом кругу про электронку они забывают, сплетают языки — не яростно, как у Юры часто бывало с другими парнями, а тягуче, и пальцы в волосы запускают, и Юре кажется, что они друг в друге тонут. Почему-то хочется, чтобы не казалось. Юра откидывается на кровати, Отабек целует сперва его губы, потом шею, потом ключицы. Поднимает глаза, говорит шепотом (и почему они шепчут, Юра уверен, что звукоизоляция здесь чудесная. Возможно потому что в этом есть какое-то очарование.) — Можно я? Юра сперва не понимает о чем он, но потом видит, что взгляд Отабека направлен на его ключицу, и едва выдыхает: — Да. Конечно да, — а потом закусывает губу, кладет Отабеку на затылок руку, второй стискивает подушку. Юра вдруг думает, что он хочет отсосать Отабеку. Хочет видеть, как он тяжело дышит, как закусывает губу, хочется в своих волосах почувствовать властную руку. Но это не сегодня — сейчас хочется полностью слиться, и чувствовать, как Отабек накрывает его теплой тяжестью. *** Юра расчесывает волосы — из-за влажности концы немного подвиваются, и опять смотрит на засос под ключицей. Улыбается, натягивает футболку, выходит в прохладу гостиной. Отабек сидит за столом над каким-то листом, стучит карандашом по столешнице. Смотрит на Юру. — У меня вообще вся еда закончилась. Масло осталось, и протухшая докторская колбаса. Не, есть еще ряженка, точно, — встает и идет к холодильнику — там и правда мышь повесилась — смотрит на ту самую ряженку. — Блин, позавчера срок годности вышел. Мюсли были вроде, но я в этом не уверен. Зато крупы есть, можно кашу сварить. Только на воде. Не, если гречка — то все нормально. Юра не выдерживает и фыркает. — Ну что поделать, пошли в магазин провизию тебе закупать. *** Дождь закончился, и стало даже светлее, чем днем. С буро-желтых листьев падают холодные крупные капли, так и норовят, заразы, прямо за шиворот попасть. Или на макушку. Они едят у палатки шаурму, потом решают просто прогуляться. У Отабека район чистенький, аккуратный. Не сказать, что элитный, но уж точно во много раз презентабельней Юриного. Они обходят вокруг довольно большого пруда, где плавают утки, и Юра жалеет, что у него с собой нет хлеба, чтобы их покормить. Он очень любил в детстве у дедушки на даче кормить уток. Они, конечно, были домашние, и плавали в неглубоком озерце, полностью заросшем ряской, но Юра все равно кидал им корки, которые тогда не особо ел, особенно верхнюю на черном хлебе. Начинает темнеть, с неба опять начинает накрапывать мелкий-мелкий дождь, и лужи, до того блестевшие мутными зеркалами, тут же становятся шероховатыми. Они идут теперь быстрее, натянув капюшоны, доходят до продуктового, и вдруг Отабек останавливается, Юра недоуменно смотрит на него. Алтын делает всего один шаг, чуть наклоняется и целует его. Юра сначала вздрагивает — они прямо на улице целуются, при этом живя в России — но потом расслабляется. На улице почти темно, они оба в капюшонах, и непонятно даже, что они оба парни, да и никого вокруг нет — все сидят по домам. Отабек находит его руку и щекотно проводит пальцами по ладони. Юра улыбается, и это, по сути и разрывает их поцелуй. Отабек улыбается ему в ответ и кивает в сторону зеленой вывески магазина. *** Отабек почему-то ведет его по лестнице. Юра сначала не понимает, зачем, если есть лифт, но когда Отабек берет его за руку и почти танцевальным движением заставляет упереться спиной в стену, Юра понимает. Пахнет сырым полом, табаком и почему-то блинами. А они целуются, опустив пакеты, на этаж ниже квартиры. У Юры в голове настойчиво бьется песня, и он шепчет несколько строчек прямо в поцелуй: — Плакали, плакали батареи и трубы, Я целую, целую, твои нежные губы. И мало ли, мало ли, что подумают люди, — Отабек шепчет в ответ, и им обоим совершенно наплевать на то, что они (вроде как) поют их в неправильном порядке: — Мой прокуренный голос, твои тёплые губы, Нам так нравится мёрзнуть. Юра фыркает, расстегивает его куртку, упирается лбом в мокрую ветровку на плече Отабека, сцепляет руки на теплой ткани его футболки. И как он только не замерз? И они шепчут через строчку, почти так же, как совсем недавно курили электронку — по очереди: — Знаешь думать и париться — бесполезная тема, Мы с тобой поднимаемся, по лезвию в небо, И не хочется сдержанным быть и обыкновенным, Когда ты это бешенство запускаешь по венам. А потом Отабек прямо на ухо тихо говорит ему, и от теплого дыхания по шее бегут мурашки: — Плакали, плакали батареи и трубы, Я целую, целую, целую, целую.