О шокирующих осознаниях и курящих незнакомцах

Юра наотрез отказывается от того, чтобы Отабек заехал за ним в пятницу на мотоцикле, несмотря даже на то, что на улице не по-октябрьски тепло. Да и в конце-концов ему все-таки надо учиться, поэтому он просит Алтына встретить его у метро утром в субботу. На улице теплее, чем было в сентябре, и Юра вешает куртку себе на предплечье, закуривает кое-как сигарету, ожидая Отабека. Тот приходит спустя четыре затяжки. Юре хочется наброситься на него прямо здесь, наплевав на толпы людей вокруг, и в особенности ту бабульку, которая стоит со внучкой на остановке и смотрит на него с таким презрением и укором, как будто он не сигарету курит, а по улице голым ходит. Но Юра сдерживается, улыбается, жмет Отабеку руку, и они идут в сторону дома Отабека почти молча. Лишь на перекрестке Юра замечает — у Отабека в глазах голод. Такой же, как и у него самого. А у подъезда из кустов выскакивает рыжий кошак, и Юра моментально откладывает все свои грязные мыслишки в сторону. Кот трется об ноги, бодает лбом протянутую руку, мурчит. Отабек присаживается на корточки рядом. — Кот, прекрати еду клянчить, я только что видел, что тебе сосиску выносили. Юра поднимает на Отабека взгляд. — Его прямо так и зовут — «Кот»? Отабек улыбается, чешет кота за ушком. — Его кто как только не называет. Кто Васькой, кто Борькой, кто Рыжим, кто Марком — сокращенно от Морковки, потому что не сразу поняли, что это не кошка. Его тут все подкармливают. Коммунальный кот. Общий. Юра смеется, смотрит на Отабека, в чьих темных глазах отражается светлое небо, и думает в очередной раз: «как же мне фортануло-то, именно его по пьяни засосать. И как мне повезло, что он мне просто сразу ебало не разбил». — А чего его кто-нибудь к себе не возьмет? — А он убегает. Брали, и не раз, а он только дверь откроется — и в подъезд. Живет в подвале, ему туда тряпок старых снесли. Так что он у нас здесь не страдает, не волнуйся, — говорит Отабек, открывая дверь подъезда. И потом, уже в лифте спрашивает: — Ты сильно кошек любишь? *** Отабек в буквальном смысле набрасывается на него, едва дверь с легким щелчком закрывается. Юрина куртка безвольно падает на пол, сам Плисецкий отчаянно целует Отабека. Черт возьми, как же он скучал. Отабек целует глубоко, можно было бы сказать, что требовательно, но он не требует — он просто делает так, что Юра сам ни за что в жизни не захочет останавливаться. А Юра и не хочет. Он обвивает руками шею, и затылок, уже привычно, колет подушечки пальцев короткими волосками. Отабек подхватывает его под ягодицами, и Юра перекрещивает свои ноги на его пояснице. Он теперь прижат к двери, поэтому выше, и это добавляет какой-то остроты этому, и без того сумасшедшего от переизбытка эмоций, моменту. — Блять, Бек, надо после кота руки помыть. Отабек издает нечто среднее между рычанием и стоном, ставит Юру на пол, говорит: — Ты в ванную, я на кухню. *** Юре кажется, что ему никогда не было лучше. Они лежат, и их ноги переплетены под одеялом, у Отабека во впадинке между ключицей и шеей багровеет засос. Как же хорошо, черт возьми. Отабек, вроде, слегка дремлет, Юра, лежа на его груди, листает ленту вк в телефоне. Они успели немного перекусить, потом опять пошли в спальню, и время пролетело как-то совсем незаметно — за окном уже почти догорел розовый закат. Отабек целует Юру чуть выше уха, шепотом предлагает сходить покурить. В одних трусах и футболке на балконе прохладно, и Юра ставит одну ногу на другую. Отабек, похоже, вообще холода не чувствует, а ведь вроде только после болезни. На небе видно несколько ярких звезд. Отабек косится на Юру, потом показывает сигаретой на небо, цвета индиго. — Видишь, как будто крест перевернутый? Это лебедь. Юра смотрит, но все равно не понимает, о каких конкретно звездах говорит Отабек. — Я только большую медведицу знаю. Отабек улыбается, тушит сигарету, выбрасывает бычок в окно. — Здесь звезд почти не видно. Ты бывал когда-нибудь вдали от города ночью? — Юра кивает — на дедушкиной даче, даже на звездопады августовские смотрел. Но никогда не мог созвездия различать. — Я раньше жил в пригороде, там такие звезды яркие были, а если еще и на машине километров на пятнадцать уехать, то кажется, что вся вселенная на тебя смотрит. Юра продвигает немного руку по подоконнику, наталкивается на пальцы Отабека. А потом говорит не думая: — Может как-нибудь за город съездим? — И понимает, что он спизданул. Холодеет внутри. «Просто секс» не подразумевает под собой поездки на природу. Но Отабек переплетает их пальцы, берет левой рукой Юрину сигарету и докуривает ее одной большой затяжкой. А потом притягивает Юру к себе, отходя при этом на полшага назад, и Плисецкий оказывается зажат между ним и подоконником. Хотя зажат здесь слово совсем не правильное. — Давай. Знаешь, есть всякие турбазы, там можно на пару ночей остановиться. Юра улыбается, все напряжение, только что возникшее, исчезает, и он тянется к губам Отабека. Их поцелуи мягкие, легкие, такие уже привычные. Правая рука Отабека и левая рука Юры до сих пор переплетены, и холод из открытого окна струится по босым ногам, и их дыхания смешиваются. Это все такое… правильное и настоящее, что у Юры сердце щемит. *** Отабек только загадочно улыбается на все вопросы Юры о том, куда они собираются, и во время завтрака, и пока они одеваются и идут в гараж за мотоциклом — сегодня чуть прохладнее, чем вчера, да и ветер немного сильнее, но дождя быть не должно. Они едут достаточно долго — минут сорок, или около того; хотя если бы они были на машине вышло бы в два раза дольше. В конце-концов, когда Юра уже почти замерз, да и руки начали неметь, Отабек сбрасывает скорость и заезжает в какой-то неприметный переулок. Юра смотрит на вывеску на здании, рядом с которым остановился Отабек — «Кото-кафе», и немного умирает. Смотрит на Алтына, и удивляется — почему же он не видит у него над головой нимба. Потому что Отабек определенно святой, иначе и быть не может. *** Они играют в интересную настольную игру, пьют чай, Юра тискает всех кошек, которые к нему подходят. Серая с белым воротничком постоянно пытается залезть в чашку носом. Уходить не хочется, но Юра понимает — надо. Ему завтра на учебу. Да и они уже просидели здесь не меньше двух с половиной часов, а платят-то тут за время. Пока они курят у выхода, он спрашивает Отабека, сколько он ему должен, но тот смотрит, чуть наклонив голову, и серьезно отвечает, что нисколько. — Юр, у меня гонорары довольно большие. Мне такие деньги не особо нужны, все, что мне нужно, у меня есть, и даже больше. Я все равно столько не трачу. Юра открывает рот, пытается сказать что-то про то, что он может заплатить за себя, что ему неловко, что-нибудь еще, но Отабек кивает в сторону мотоцикла. И Юра понимает, что он не поедет сегодня домой. Не потому что Отабек на это намекает, нет. Потому что он хочет этого. — У тебя завтра есть репетиция? *** Юра решается, когда Отабек кладет ему в тарелку жареные пельмешки. Глубоко вздыхает и на едином дыхании выпаливает: — Как ты относишься к легкому бдсм? *** Юра, на самом деле, ненавидит чувствовать себя беспомощным, боится неизвестности, но с Отабеком ему не страшно. Тем более, что тот явно не фанатик, как и сам Юра, да и у них не будет ничего такого — Юре просто хочется побыть полностью в чужой власти. У Отабека кровать без перекладин, поэтому они втыкают между матрасом и спинкой сломанный карниз — крепеж сорвался несколько месяцев назад, а тот его до свалки не донес, на балконе бросил. Юра полностью осознает, что они собираются делать, когда Отабек протягивает ему темную маску для сна. А потом, когда Юра не видит ничего — ни света, ни темноты — Отабек перехватывает его руки, заводит их за голову, осторожно связывает запястья и привязывает их галстуком к тому самому сломанному карнизу. — Не больно? — Все хорошо. Я скажу, если, — Замолкает на секунду. Бдсм не особо располагает к разговорам и просьбам. Но Отабек понимает. — Я развяжу сразу, как попросишь, — коротко целует его в уголок губ и встает с кровати. Юра слышит, как расстегивается пряжка его джинс, как с легким стуком опускается на тумбочку его телефон. И слышит, как в ушах отдается стук его собственного сердца. Первое прикосновение теплой руки к бедру ощущается как взрыв фейерверка. Отабек выцеловывает все его тело, проводит шершавыми пальцами по каждому миллиметру его кожи, и из-за того, что Юра не видит ничего, это чувствуется так остро, так ярко. Отабек развязывает свой галстук, стягивает с лица маску, и Юра четко видит его лицо почти в полной темноте комнаты. И каждой клеточкой тела он чувствует эту близость. Уже сквозь полудрему он чувствует, как Отабек целует его в макушку сразу после того, как вынимает карниз из кровати и кладет его на пол. Просовывает ногу между его бедер и засыпает. К черту первую пару, к черту конспект по истории, который лежит у его компьютера дома. Юра ни секунды не жалеет, что решил остаться сегодня у Отабека.