О шокирующих осознаниях и курящих незнакомцах

— Юр, правда, езжай домой. Я отосплюсь, и получше станет. А ты только заразишься. Юра сжимает губы. Ну какой же дурак, мать его. — Да я уже заразился, если так. Потом будет твоя очередь меня лечить. Где у тебя аптечка? — Шкафчик левее от того, что над мойкой, — Говорит Отабек и уходит в спальню. С Юрой иногда бороться и спорить бесполезно, он это уже, похоже, понял. В аптечке лежит упаковка презервативов, смазка, градусник, «доктор мом» и блистер стрепсилса с двумя таблетками. Юра цокает языком. Отабек вообще не болеет что ли? Ставит чайник, заглядывает в холодильник. Лимон есть, это уже хорошо. Лучшее средство — чай с лимоном, если лекарств нет. В нижнем ящике обнаруживаются овощи. Нельзя сказать, что в большом количестве, но для супа их будет достаточно. Картошка с луком лежат в ящике по соседству с раковиной. Юра заваривает чай, берет градусник и чашку, несет осторожно — почти до краев чашку налил. Все-таки капает немного на тумбочку, выругивается тихо. — Пей. И градусник поставь, пожалуйста. Я минут через пятнадцать вернусь. — Юр, да все в порядке. Не переживай так, это простуда простая. Юра смотрит хмуро на Отабека. Как ребенок, ей-богу. *** Юра долго и придирчиво смотрит на куриные грудки в магазине. Он любит готовить, но вот с выбором мяса у него большие проблемы. Вот эта кажется нормальной, но ему не нравится прожилка белая. А эта слегка голубоватая. Потом Юра вспоминает, что его, вообще-то ждет Отабек с температурой, и хватает первый попавшийся желтый контейнер. Аптека печалит своими ценами. Продавщица смотрит на Юру хмуро — до конца ее смены минут пятнадцать, ясное дело, что ей уже домой хочется, она уже и халат даже сняла, а он тут пришел. Юра смотрит на нее не менее хмуро — его больной вообще-то ждет, а это ее работа, так что нечего тут так вредно коситься. Цену за билет Юра почти отбивает. Чек выкидывает, чтобы Отабек не вздумал потом пытаться вернуть деньги; он это не из меркантильности все делает, а потому что хочет. И считает это правильным. Отабек заслуживает заботы. У самого подъезда Юра наступает в холодную лужу, матерится, и открывает дверь в подъезд. *** Зайти в теплую квартиру после сырого холода — настоящее блаженство. — Температура какая? — Спрашивает Юра с порога, стягивая куртку. Свою. А перед выходом он на секунду замешкался, руку потянул к кожанке Отабека. — Тридцать шесть и семь. Конечно, Юра не верит. Ни капельки. — А если честно? Юра стягивает мокрый кроссовок и носок, и с одной голой пяткой, которая при каждом шаге прилипает к полу, заглядывает в спальню. Отабек тяжело вздыхает — Юра в некоторых вопросах упрямый, как баран. — Тридцать семь и восемь, — говорит он честно. *** Отабек честно выпивает противовирусное, терафлю и пускает в нос капли. Юра спрашивает, вырезали ли тому миндалины, и получив положительный ответ, немного успокаивается. Значит, это не ангина. *** Юра плачет. Крупные капли падают на столешницу. И слезы не собираются останавливаться. Плисецкий шмыгает носом. Юра ненавидит резать лук. Но надо, потому что он нужен для супа, как и морковка, и картошка, и даже курица, будь она неладна со своей белой прожилкой на боку. Юра запоздало понимает, что он не купил вермишель, но у Отабека (скорее всего по счастливой случайности) она есть, на самом дне пластикого пакета, но это лучше, чем ничего. Юре честно не хочется будить задремавшего Отабека, но ему нужно поесть, а куриный суп — лучшая, по Юриному мнению, еда для больного человека. Лоб у Отабека уже не такой горячий, дыхание ровное, но он выглядит таким… беззащитным, уязвимым, что у Юры что-то внутри щелкает. «Материнский инстинкт» — слышится в голове ехидный голос Милы. Она произносит это каждый раз, когда Юра специально ходит в магазин за пакетиком вискаса, если к нему ластится очередная уличная кошка и смотрит голодными глазами (а это происходит очень даже часто). Юра ставит суп на тумбочку, рядом с двумя чашками и каплями для носа. Смотрит еще секунду на Отабека. Черт, какой же он все-таки красивый. И четкая линия скул, и ресницы темные. И губы, которые сейчас все в трещинках. Юра легонько трясёт его за плечо. Отабек медленно открывает глаза, смотрит слегка расфокусировано. — Поешь немного, ладно? Можешь не доедать, если не захочешь. Отабек садится на кровати, смотрит на Юру совершенно неопределяемым взглядом. — Юр, тебе правда было необязательно все это делать. Юра почти сердится. Почти — потому что сердиться на Отабека в принципе тяжело. — Я тебя сейчас сам кормить буду. Ложечку за солиста, ложечку за барабанщика, ложечку за поклонников… Отабек мягко улыбается. — Спасибо, — говорит Отабек, и совершенно неожиданно берет его ладонь и прикасается к ней губами. У Юры в кончиках пальцев пробегает разряд. Он на секунду чувствует, как дыхание сбилось. Юра сглатывает. Вроде как в коленях какая-то даже слабость появилась. — Я… я пока чашки отнесу, а ты кушай. *** Диван у Отабека мягкий, и плед уютный. Но непривычно засыпать в этой квартире, отдельно от ее хозяина. В тишине слышно, как Отабек спокойно дышит в спальне. Только вот сон не идет, несмотря даже на то, что он устал сегодня и получил столько разных эмоций. Юра вздыхает, идет в коридор, берет из кармана куртки пачку сигарет и выходит на балкон. Сигарета поджигается со второй искры зажигалки. Воздух пахнет прелой листвой, влажностью, ночь разрезается шумом машин под окнами. Юра вдыхает дым глубоко в легкие. Как-то все… неправильно. Слишком все стало уютным, домашним, привычным. И это опасно. Потому что влюбляться — опасно, привязываться — опасно, чувствовать мурашки от чужих прикосновений — опасно. Юра сейчас чувствует себя почти на минном поле. Юре нравится сама идея отношений без обязательств, он так и жил почти год. И с Отабеком у них тоже отношения без обязательств. Вот только ни одного из тех, с кем он спал, он не отпаивал лекарствами. И не смотрел вместе телевизор, и не целовался долго и почти трепетно. Юра запускает левую руку в волосы. А потом прикасается ей к губам. Отабек целуется потрясающе, а в этом Юра уж что-то, да понимает. Любит он целоваться. Вспоминается сразу тот случай из прошлого мая: мерзкий, оставивший после себя глухое эхо отвратительно обидных слов. Юра зажигает вторую сигарету. Он тогда познакомился с парнем в одном клубе. В памяти всплывают только серые глаза, как рыбья чешуя во льду в магазине, и еще то, что имя начиналось на букву «к». Через несколько минут после того, как Юра вышел из душа, тот парень положил на его колено руку. Юра потянулся за поцелуем… И наткнулся на холодный взгляд и ледяную ухмылку. — Шлюх не целуют. Юра ни секунды не жалел, что уехал тогда от этого ублюдка. Именно этим, наверное, Отабек и подкупал: он целовался искренне, чувственно. Юра докуривает сигарету и бросает ее в окно. Глаза уже начинают слипаться. *** Утром Отабеку лучше, только нос заложен. Он провожает его до двери, благодарит его несколько раз, обнимает крепко, и прикасается губами к Юриной шее. Юра знает, что на следующих выходных они опять встретятся, и мысленно уже считает дни. Это уже, похоже, вошло в привычку.