Четверг, центр Рима, 13:07
Дождевые облака, словно специально под его настроение, заполнили небо, грозясь облить водой прохожих без зонтов, а серый асфальт начал потихоньку темнеть, стоило мелким каплям упасть на землю. Поправив воротник далеко не самой тёплой ветровки, которую он взял с собой из дома на случай холодных вечеров, Сульфус вышел из табаккерии* с купленными билетами и встал у остановки, дожидаясь нужного автобуса, на котором доехать до места назначения было бы быстрее всего и менее затратно. Первым пунктом в его нелёгкой миссии была собственная квартира, которая уже четвёртый день пустовала и находилась в жутком бардаке. Именно туда надо было поехать первым делом, чтобы было с чего начать поиски или строить первые более правдоподобные теории о том, как всё произошло, и где похитители могут держать Раф на данный момент. Единственной более важной задачей было только попасть туда. Однако бумажка с ярлыком и закрытый на ключ замок двери вскоре тоже стали не помехой, стоило вспомнить, что третий экземпляр ключей он хранил у себя в сумке на всякий случай, а незаметно отклеить ярлык можно было с помощью тёплого воздуха. Спустившись на этаж ниже, парень позвонил в седьмую квартиру, где жила одинокая старушка, синьора Сорди. Женщина обладала плохим слухом и страдала провалами в памяти, из-за чего её даже не стали допрашивать в понедельник, как остальных соседей, но сейчас именно это могло сыграть на руку Росси, чтобы проникнуть в квартиру, хоть он и понимал, что пользоваться недугами старой женщины подло. Когда за дверью послышались медленные и тяжёлые шаги, Сульфус тут же сочинил байку для достоверности, чтобы получить то, за чем он сюда и пришёл. За феном. — Здравствуйте, синьора Сорди, — улыбнулся он, когда старушка открыла дверь и, поправив очки, спросила, кто он. — Я Сульфус. Ну, внук Рины Росси, Вашей соседки. — А-а-а!.. Точно!.. Вспомнила! — усмехнулась женщина. — Придумают же экзотические имена… Вот в моей молодости мальчишек называли в честь актёров и режиссёров. Вот, кто-то из родственников сына Федерико, например, назвал… То ли сестра моя… Или это был дядя?.. Не помню! Вот я своего сына назвала Роберто!.. Ой, или… Не! Моего сына зовут Федерико — в честь Феллини** — а моя тётка назвала сына Роберто, в честь Де Ниро! Вот! — Да-да, точно, — натянуто улыбнулся парень, осознавая всю неловкость ситуации. — У меня просто… Эм… Дед химиком был. Потому так и назвали. — Чего? — Мне дед имя дал, — чуть громче произнёс Сульфус. — Химию обожал. — Ясно-ясно… Как, кстати, Рина поживает? Давненько я её не видела, а она месяц назад обещала на чай зайти. Мы с ней так и не закончили скатерть украшать. Красивая-я!.. Ох, красотища! — восхищённо охнула синьора Сорди, показав руками размер скатерти. — Пошли, покажу! Потом бабку позовёшь — мы с ней доделаем. — А-а-а, подождите! — опомнился Росси, едва не забыв, зачем пришёл сюда. — Я… Пришёл по её просьбе… — обрывисто произнёс он, нехотя ощущая, как тяжело говорить об умершей бабушке. — Она попросила… Блин, короче, у Вас можно позаимствовать фен на десять минут? Её сгорел, а ей волосы посушить нечем. — О, да, конечно. Сейчас принесу. Постой здесь минутку. Со своим несложным заданием синьора Сорди справилась вполне успешно и быстро — по дороге в ванную она не забыла, что на пороге стоит внук её соседки и что ему надо одолжить фен. Поблагодарив старушку, Сульфус вновь поднялся на пятый этаж и подошёл к двери девятой квартиры, на замке которой и красовался кусок бумажки с печатью. «Лишь бы сработало…» — подумал парень, подключив фен к розетке около радиатора и направил тёплый воздух на бумагу, надеясь на то, что клей высохнет и бирку не придётся отдирать самому. Когда ярлык упал к подошве его кроссовок, Сульфус победно улыбнулся и вставил ключи в замок. Улыбка тут же пропала с его бледного лица, когда раздался характерный звук механизма. Началась игра в «изобрази ход событий», стоило ему вспомнить детали результатов экспертиз, которые он подслушивал у двери каждый раз, когда в семейный особняк приезжал следователь, нанятый отцом для расследования похищения, ибо обращаться напрямую к полиции было бесполезно, учитывая связи Гейба. Первое, что сказал мужчина — «дверь открыли родным ключом», а значит, похитители украли комплект ключей или сделали копию, вернув оригинал. Росси тихо матернулся, внезапно вспомнив свою халатность к потерянным ключам на собственном дне рождения — скорее всего именно ими воспользовались уроды, когда ворвались в квартиру, а значит, похитителей или «крысу» надо искать среди всех гостей виллы Росси, что находились в его окружении четырнадцатого мая. «Чёрт, тут надо и школьников допрашивать и весь штаб прислуги…» — замялся он, вспоминая, сколько народу присутствовало на его вечеринке. — «Минимум, человек тридцать!» Сделав нужную заметку в небольшом блокнотике, чтобы ничего не забыть и не упустить, Сульфус открыл дверь и снял обувь, чтобы, на всякий случай, не оставить в квартире лишних следов грязи, ибо он и так сбежал из-под надзора полиции и проник в квартиру незаконно. — Твою мать, ну и вонь, — скривился Росси, когда в нос ударил противный запах тухлятины. В квартире до сих пор воняло дешёвым пивом, а при осмотре места преступления никому из оперов не пришло в голову хотя бы открыть окна, чтобы проветрить помещение. Пришлось терпеть. Оставив кроссовки на коврике, парень прошёл в коридор и быстрым шагом направился в ванную, где и обнаружил кулон с анаграммой. Поиски дополнительных подсказок ни к чему не привели. Сульфус вновь осмотрел ящик под раковиной, затем внимательно осмотрел дверь, которую — судя по сломанной ручке и по мелким трещинам на дереве — Гейб пытался собственноручно зверски выломать. Осмотр в кабинете так же не дал ничего полезного, как и на кухне — похоже, Мизери навёл бардак во всех комнатах ещё и чтобы получше спрятать потенциальные улики. Тяжело вздохнув, Сульфус открыл дверь в спальню и вошёл в комнату. Это помещение обыскали лучше всего, забрав в лабораторию почти всё: ноутбук, одежду, личные вещи и даже матрас, который Гас обнаружил с воткнутым ножом и идеально чистой запиской; потожировых или прочих биологических следов человека на ней обнаружено не было. Даже красная напоминающая кровь жидкость, которой похитители написали «Один неверный шаг — и ей не жить», оказалась обычной старой темперой, разведённой в воде. Сейчас же комната была абсолютно пустой, будто в ней годами никто не жил: осталась лишь мебель с книгами. Росси ещё раз осмотрел всё, но ничего нового не обнаружил. Следователи постарались перевернуть квартиру вверх тормашками, чтобы не упустить ни одной зацепки. — Бл**ь… — матернулся он, сжав ладони в кулаки. Тупик. По-другому назвать данную ситуацию он не мог. Расследование уже четвёртый день не даёт никаких результатов, а ему не позволили даже попробовать разобраться самому или как-то помочь. Его просто закрыли в четырёх стенах, откуда он в итоге сбежал. Вот только толку от этого не было никакого. — Ну, где же ты, когда ты мне так нужна?! Эй! Покажись! Его огорчал и тот факт, что «Лунная» девушка тоже пропала. С тех пор, как она указала ему путь к кулону с анаграммой, она больше никак не давала о себе знать. Сульфус не видел её ни в реальности, ни в кошмарах, которых повидал немало за всё это время, а, самое главное, он даже не знал, как её призвать. Какой ритуал нужно совершить или что произнести, чтобы она вновь присела около него и утешила лаской или порицанием, направляя на правильный путь? Как элементарно позвать её, не зная даже имени таинственного беловласого призрака, который частенько навещал его, когда отчаянье заполняло душу, а разум требовал ответов на вопросы? И это ему было неизвестно. Парень всё же вновь прошёлся по комнатам, стараясь найти хоть какой-то след паранормальщины, к которой он уже привык за три месяца. После её «самоубийства» в отеле, спасения из Тибра, случая на выпускном и той неприятной ситуации с чёрным монстром, Сульфуса уже ничего не удивляло. Он просто-напросто привык к тому, что за его жизнью следит призрак абсолютно незнакомой девушки, что в трудную минуту могла поддержать, помочь и подсказать верный путь. Будь на его месте кто-либо другой, наверняка уже давно бы оказался в психушке — Сульфус был готов поспорить, что, если бы Гас услышал его разговор с ней в понедельник, он бы явно обнаружил друга, который говорит что-то в пустоту, сходя с ума от мысли, что Раф похитили. Никакой девушки с белыми волосами и синими глазами в белом платье он бы точно не увидел. Он зашёл в ванную и в туалет, надеясь хоть на мгновение увидеть в зеркале её отражение, зашёл и в кабинет, где она как-то отразилась на стекле гравюры, когда Раф лежала в больнице после аварии. Парень даже под разным углом несколько раз посмотрел в зеркало прихожей — вдруг чёрный монстр снова появится? Однако и страшной твари с красными глазами и жуткой улыбкой маньяка он не увидел. На секунду он усмехнулся от мысли, что следователи не просто забрали в лабораторию всё подозрительное, что под руку попадалось, но ещё и постарались изгнать из квартиры всякую нечисть с духами, чтобы держались подальше отсюда… «Секундочку…» — интересная мысль вмиг посетила его, стоило вспомнить, на чём закончилась его последняя «встреча» с призраком «Лунной» девушки. Достав из кармана всё тот же блокнотик, парень перелистнул его к самому началу, добираясь до самой первой заметки:«азжуей зи иамр кпао щеё ен зопнод — Уезжай из Рима, пока ещё не поздно»
— Может, ты имела ввиду совсем не то, о чём я подумал с самого начала?.. — задумчиво прошептал Росси, ещё раз перечитав записанное послание из кулона и задав самому себе ещё несколько вопросов, будто искал потаенный смысл. Хоть это было и странным, но, а что если анаграмму оставила не Раф, а именно «Лунная»?.. И что, если она имела ввиду не просто бежать из города куда-то далеко, а, к примеру, на окраину, чтобы продолжить поиски где-то там? — Чёрт, я уже с ума схожу… В коридоре раздался негромкий стук ручки по бумаге. Росси надеялся, что его привычка вспоминать формулы или искать решение на задачки по химии вновь поможет ему додуматься до правильного шага, ибо что делать и куда идти, когда единственный ориентир завёл его в тупик, он не знал. Копаясь в мыслях, Сульфус старался вспомнить о других словах «Лунной» — теперь её слова стали его главным компасом, да и вообще, всегда им были, пусть он и не всегда слушался. — Изменить судьбу… Бойся не подняться… — напряжённо шептал он, прокручивая в голове диалоги с ней. — Избавиться… От источника бед! Их недавний диалог в ночь пятнадцатого мая моментально всплыл в памяти и именно его Сульфус должен был понять правильно с самого начала. Изначально его главным источником всех бед был Гейб и его маниакальная зависимость, которая привела к похищению Раф, однако «Лунная» просила поговорить с девушкой, чтобы узнать истинный ответ, чтобы она была в безопасности, не в одиночестве… — «Мама умерла, оставив на попечение «горе-папаше», которому я и особо-то не была нужна… Малаки несколько часов назад отказался от меня и назвал предательницей… Гейб мне никто, и видеть я его не хочу, а о других родственниках я знать не знаю… Ты понимаешь, что у меня больше никого нет?.. Никого, кроме тебя…» «Так вот о ком ты говорила…» — Сульфус наконец догадался, что делать дальше. И как он сразу не додумался, что «источником бед» был холодный мужчина, позволивший испортить психику маленькой дочери и буквально отдавший её в руки изверга, а не сам Мизери, что просто продолжил начатое? — Значит, особняк Бьянки… Внимательно осмотрев своё жилище ещё раз, чтобы ненароком не оставить следы своего присутствия, парень прихватил канцелярский клей, надел обувь и поспешил закрыть дверь, чтобы оставить место преступления в таком же состоянии, как и до проникновения; бумажный ярлык так же был приклеен на место. Осталось лишь вернуть фен синьоре Сорди, надеясь, что она не успела забыть внука соседки за то время, что он провёл в обыске собственной квартиры…***
Четверг, где-то на окраине Рима, 14:25
— И долго мне ещё ждать мой обед? — постукивая ножом по тарелке от нечего делать, Гейб поднял голос на девушку, что стояла у плиты и что-то жарила. Он же всё не мог успокоиться, оставался бдительным и подозревал её во всех смертных грехах от одного лишь её присутствия, ибо после того шоу, которое она ему устроила сначала в квартире Росси, а потом уже в комнате на четвёртом этаже, он не мог себе позволить расслабиться. Он ведь не валенок, как Теренс, который сам же начал выпускать Рафи из-под «домашнего ареста», когда та стала вести себя послушнее. — Жди, — не сразу и сухо ответила она, посолив мясо на сковороде. В течение нескольких минут она больше не промолвила ни слова. Мизери чувствовал, что её поведение — лишь затишье перед бурей: после того, как Росси хорошенько «промыл ей мозги» в течение трёх месяцев, навязав идею о том, что она может жить, как ей вздумается, Рафи никогда больше не станет плясать под его дудку добровольно. Он всегда подчинял её себе, надавливая на больное и применяя грубую силу, и сейчас, если он хочет надеяться на её искренность, надо суметь обвести её вокруг пальца, прежде чем она выкинет очередной фокус. По её поведению и по хитрым голубым глазам было видно, что она что-то замышляет или просто тянет время, чтобы её поскорее нашли и забрали отсюда. Отняли у него. Чтобы он снова потерял её и уже, скорее всего, навсегда, как это случилось в марте. На выпускном с ним была одна Рафи, а сейчас перед ним — совсем другая, не его Рафи. И это жутко разочаровывало, если не бесило… Выключив конфорку и отложив сковороду в сторону, девушка положила мясо и салат на тарелку и, облокотившись о столешницу, начала есть, специально мучительно долго прожёвывая пищу, стараясь взбесить Мизери. Хоть Теренс и посоветовал ей вновь стать «хорошей девочкой», Раф прекрасно понимала, что подобная «метаморфоза» должна происходить постепенно, ибо она знала, что Гейб не доверяет ей и вряд ли потеряет бдительность так быстро. Она прекрасно знала, что за человек её «бывший» (если его вообще можно таковым назвать), и как с ним справляться. И если раньше она могла его успокоить, исполняя любой его каприз, то сейчас, когда страх перед ним сменился ненавистью, надо было очень умело притворяться и потакать его желаниям постепенно. Гейб был не настолько глуп, чтобы поверить в её игру сразу же. А она уже не настолько трусливая, чтобы сдаваться. — Я не понял. Где моя еда?! — стукнув по столу, рявкнул Мизери, бросив бешеный взгляд на Бьянки. — Твоя еда на плите: вон на той сковородке и в той салатнице, — абсолютно спокойно ответила девушка, указав вилкой на плиту и положив в рот аппетитный кусочек мяса. — Я приготовила достаточно — подойди и положи себе сколько угодно. На её слова шатен предпочёл ответить не сразу. Хоть рука так и рвалась отшвырнуть пустую тарелку, а нож вставить в дверцу ящика прямо около лица девушки, Гейб тяжело выдохнул и медленными шагами подошёл к ней, не спуская с неё разъярённого взгляда зелёных глаз. Вспышка гнева потухла, однако недобрый огонёк злости всё ещё горел в душе от одного только её спокойствия — знает, сучка, что, если он сейчас как-либо поднимет на неё руку, она скорее подавится и подохнет прямо тут, а не с испуганными глазами и трясущимися руками положит ему поесть и пожелает приятного аппетита, как это делала раньше, когда он заставал её за готовкой. — Знаешь, Рафи, я безумно соскучился по тем дням, когда ты проявляла заботу и была очень любезна со мной, — начал он. Проглотив лист салата, девушка удостоила его вниманием. Аккуратно взяв у неё из рук вилку и тарелку, он попробовал блюдо, после чего оставил тарелку на столешнице. — И как? Вкусно? — безразлично спросила она, с раздражением наблюдая, как он прожёвывает еду, и едва ли не желая, чтобы кусок мяса застрял прямо у него в глотке. Придётся взять другую вилку… — М-м-м… Вкуснотища. Хочу ещё твоего жареного мяса!.. — с разъярённым рыком схватив её за предплечья, шатен моментально повалил девушку на плиту и прижал её руки к поверхности, чтобы та лежала прямо на конфорках. — Отпусти меня! Ты что творишь?! — шокировано вскрикнула девушка, оказавшись на твёрдой поверхности и почувствовав, как обе кисти рук оказались в его хватке. Страх одной мощной волной накрыл её — она даже лежит не на столе, а на, мать её, плите! Зная его садистские наклонности белокурая подозревала, что сейчас ей достанется по полной программе. Однако для неё безумие шатена перешло все границы, стоило ей заметить, как он даже не принялся расстёгивать пряжку ремня свободной рукой, а лишь включил конфорку, на которой она и лежала. — Ты совсем больной?! Сейчас же отпусти меня! Мизери! Гейб лишь толкнул её в грудь, принуждая лежать смирно и наплевав на то, что та ударилась головой. Ему уже было давно чихать на состояние её здоровья. Раз она так халатно всегда относилась к нему и к его чувствам, то он с радостью отплатит ей той же монетой. Цифры на табло сменялись одна за другой, пока не остановились на девятке — шоу начинается. Крича и стараясь хоть как-то высвободиться из его рук, Раф дёргалась и вырывалась, как могла, но безуспешно. Невзирая на её действия, слова и даже на пинки, Мизери всё равно крепко держал её руки, дожидаясь, пока стеклянная поверхность плиты не начнёт жечь ей спину. Неплохое наказание за непослушание. Раз ремень и ссадины на животе её в своё время ничему не научили, пора прибегать к пыткам поинтереснее. Запрограммировав максимальную температуру, он схватил её кисти уже в обе руки и навалился на неё всем весом, будто собирался прижать к раскалённому стеклу и заодно и взять силой. За годы безразличия, за предательство и за измену. За всю ту боль, которую она ему причинила. Однако до этого пока далеко. Пусть сначала удовлетворит его искуплением вины, а кульминацией его стараний и терпения строптивого нрава девушки станет уже игра в постели. — Ты вроде сказала, что моя еда — на плите, вот я и хочу её отведать. В глаза мне смотри, стерва! — ухмыльнувшись, вновь рявкнул Гейб, буквально впиваясь ногтями в запястья. Бьянки стиснула зубы, томно простонав от крайне неприятного ощущения и осмелившись взглянуть ему в глаза. А они не выражали ничего, кроме наслаждения и сумасшедшего желания, ибо невозможно было по-другому описать его страшные зрачки, которые довольствовались тому, как сейчас она беспомощно дёргается под ним, а потом — как будет орать от ожогов на спине. А тем временем конфорка начала уже нехило греть стекло, а вместе с ним и майку — единственный барьер между жаром и нежной кожей девушки. Гейб мучительно медленно приблизился к ней почти вплотную. Она уже ожидала грубого поцелуя в губы или его любимого приёма — укуса в шею — но он предпочёл добить её иным способом. — Ты думаешь, что самая умная? Думаешь, я не вижу, как ты стараешься, чтобы я вновь начал доверять тебе и позволил сбежать? Ошибаешься, Рафи, ошибаешься. Если ты смогла меня провести один раз на выпускном вечере, то второго такого шанса я тебе никогда не дам. Просто запомни и смирись с этим, — прошептал он ей на ухо. Глаза Раф вмиг сузились, стоило почувствовать усиливающийся жар под майкой. Девушка попыталась вырваться опять, но этим она лишь усугубила ситуацию — парень понял, что она вот-вот обожжётся, чего он только и ждёт. Ему надо помучить её, добиться мольбы о пощаде и её готовности сделать всё, что угодно, лишь бы не чувствовать боли. Это и есть тот самый рычаг, то самое больное место, на которое он давил, чтобы она сдалась. Девушка выдохнула и, перестав сопротивляться, смирно легла на спину, признавая поражение — вместо слов Сульфуса, ей вспомнилась их тренировка в воскресенье… — Тебя никто и никогда здесь не найдёт, — продолжил шатен, всё прижимая её кисти к стеклу, как можно сильнее, но уже не впиваясь ногтями, пока негромкие стоны боли вырывались из её губ — кожа на позвоночнике уже начала сильно потеть и буквально гореть от соприкосновения с покрасневшим кругом на плите. — Ты принадлежала мне, принадлежишь и всегда будешь принадлежать, и я тебе клянусь, ты скорее увидишь труп Росси у моих ног, чем он вытащит тебя отсюда, а ты от меня отвертишься, только когда я получу своё. Точнее — никогда… Тяжело дыша, Раф вновь перевела на него взгляд. — Ты же знаешь, что я никогда не смогу насытиться тобой. Я всегда желал лишь одну тебя… Не представляешь насколько… — как зачарованный говорил он, едва ли не дыша ей в губы. — А ты, шлюха, каждый день действуешь мне на нервы и каждый день ставила мне рога! Это так ты меня благодаришь за всю ту заботу и безграничную любовь к тебе?! — Прекрати, я уже всё тебе сказала! — сомкнув челюсть, негромко процедила девушка, несмотря на то, что пока ещё не сильно высокую температуру можно было терпеть. Надо поскорее остановить его, иначе ожога не избежать. — Гейб, я всегда тебе была благодарна! — Что, прости? — с иронией в голосе недобро усмехнулся Мизери. — Ты была мне благодарна? Не расскажешь, в чём заключалась твоя благодарность? — ОТПУСТИ МЕНЯ! БОЛЬНО-А-А-А-А! — изобразив нестерпимую боль и закричав, как резаная, девушка отвечать не стала. Пусть сначала отпустит, а потом получит объяснения — «дожарить» поясницу на горячей конфорке в её планы точно не входило. — УМОЛЯЮ, ОТПУСТИ, ГЕЙБ! ПОЖАЛУЙСТА! — Скотина… — прорычал Мизери и потянул её руки на себя, позволив ей слезть с плиты и со столешницы. Тихо хныкая и тяжело дыша, Раф уставилась на него, в душе ликуя тому, что Гейб повёлся на очередной блеф и притворство. Однако шатен не собирался терпеть и требовал ответа, продолжая сжимать кисти её рук и еле сдерживая своё неумолимое желание коснуться её побледневших губ, которые бы заметно приукрасила её кровь. Она всегда выглядела такой соблазнительной и привлекательной после каждого подобного «разговора по душам» и каждый раз он ждал, когда она признается в глупости, ответит взаимностью и отдастся ему, поклявшись в вечной верности. Ему даже не нужно будет свадьбы, чтобы почувствовать себя самым счастливым человеком на свете… — Я тебя очень внимательно слушаю, милая. Говори скорее и по делу, — неторопливо взяв обе её руки в ладонь, пальцами свободной руки он коснулся её щеки, специально гладя по мелким шрамам на её коже. Интересно, шрамики от ремня на её животе уже успели зажить? Зелёные глаза вновь устремили взгляд на её голубые и притворно-ласковый голос продолжил допрос. — Рафи, не заставляй меня принуждать тебя говорить. Я задал тебе вопрос и я хочу получить на него ответ. — Ты можешь воспринимать каждое моё слово, как ложь, но я хочу быть откровенна с тобой в таких делах, иначе для нас обоих всё закончится плачевно, — «успокоившись», начала Бьянки. Одарив её недоверчивым и насмешливым взглядом, Гейб усмехнулся и потребовал продолжить. — До всей этой истории с Сульфусом я всегда была рядом с тобой… Вспомни каждый день, который мы проводили вместе… Вспомни всё, что было между нами… Я не раз говорила о своих истинных чувствах к тебе, которых по сути и не было никогда, но я старалась любить тебя, как могла, чтобы ты хоть каплю был счастлив и уважал меня так же, как и я уважала тебя и твои желания. Мы оказались в одной лодке: двое детей не любимых отцами, что лишились матерей и остались одни в этом жестоком мире… Две жертвы жажды денег и власти, которые не заслужили такой судьбы… Девушка не заметила, как её руки тут же ощутили свободу, но она успела уловить тот момент, когда ехидство и гнев на лице парня сменились растерянностью и отчаянием. Гейб моментально отвернулся, тяжело дыша, и отшагнул от неё, будто не хотел больше видеть и тем более слышать её слова, которых жаждал буквально минуту назад. Её слова словно были стрелами, пулями, что ранили сердце, ядом, что разъедал его душу изнутри, но не набором звуков, который он обычно привык игнорировать, ибо теперь она отыскала его «ахиллесову пяту». Это было подло, безумно подло давить на больное и говорить ему об умершей матери, но, увы, Раф не могла иначе. Грубая сила ей не поможет, так, может быть, его получится убедить словами? Даже если он и вновь предпримет попытку тронуть её — терять ей будет нечего: с каждым днём она слабеет и едва ли не угасает, как свеча, из-за болезни, а её психика уже на грани. Так пусть он позволит ей высказаться напоследок, прежде чем желание и возможность выразиться искренне замолчит навсегда. Еле слышно выдохнув, она продолжила, несмело сделав к нему шаг. — Я так же потеряла маму, как и ты. Я уже почти забыла, как она выглядит, и уже не помню её голоса, лишь помню, как сильно и нежно она любила меня. У меня остался лишь отец, который особо не стремился выразить свою отцовскую любовь… — Гейб стал слышать её голос громче и сдерживать эмоции стало ещё труднее. Он лишь опустил голову и упёрся руками о стол, будто хотел высвободить одновременный гнев и всё горе. Не получалось. Рафи подходила всё ближе. — Когда мы с тобой только познакомились — должна признать — ты мне понравился. Я видела в тебе такого же отчаявшегося ребёнка, такую же одинокую душу, которой нужен был кто-то, кто мог подарить немного тепла и любви… Но не той любви, которую увидел во мне ты… Она осторожно коснулась его плеча и он напрягся, тяжело дыша и не позволяя навернувшимся слезам скатиться по щекам. Она ни в коем случае не должна знать, что задела его за живое, но она продолжила признание, причиняя ему боль и терзая его душу воспоминаниями. — Я благодарна тебе лишь за то, что тогда ты был единственным, кто старался сделать меня счастливой. Ты хотел подарить мне любовь, которая могла бы заменить мне и отца, и мать. Ты старался превратить договор отцов не в брак по расчёту, а в знак судьбы, благодаря которому мы могли бы жениться по любви, а не потому что так пожелали Малаки и Маурицио… Если бы мы только учли желания и чувства друг-друга до того, как… — Заткнись, — одним словом он заставил её замолчать прежде чем она могла бы добить его окончательно, чего допустить было нельзя. Он ни в коем случае не должен был растаять и раскиснуть перед ней или из-за неё. Она специально врёт и лицемерит, стараясь выставить себя жертвой и смягчить его, чтобы сбежать. Она лжёт. Она в очередной раз причиняет ему боль и нагло переходит все границы, давит на больное, чтобы опять обмануть и оставить его ни с чем. Потерев глаза, Мизери резко повернулся к ней, заставив пятиться назад, наплевав на любые просьбы дать договорить. — Не надо меня обвинять в том, что ты сейчас находишься здесь. Не смей меня винить в том, что ты теперь умираешь от несчастья из-за того, что я тебя разлучил с твоим е*ырем! Ты никогда не думала о том, как себя чувствовал я! Ты никогда не пыталась понять! Ты даже не пыталась понять мою боль, мою любовь и чувства к тебе! Ты такая же сволочь, как и мой отец! — Если бы ты пил меньше и почаще держал руки при себе — мы бы давно друг друга поняли, — остановившись у треклятой плиты, Раф процедила это прямо ему в губы, что находились в всего в нескольких сантиметрах от её лица. — А ты предпочитал выпить и избить меня, вместо того, чтобы послушать хоть раз в жизни! Он на секунду посмотрел куда-то за спиной у девушки и вновь уставился на белокурую, коварно ухмыльнувшись, затем грубо схватил её за подбородок, заставив смотреть прямо в глаза — Раф даже не пискнула. — Заметь, милая, сейчас я трезв, а мои руки — на своём месте, — произнёс он, вновь схватив кисти её рук и придавив её тело к стеклянной поверхности плиты. Теперь уже действительно испытывая жуткую боль от соприкосновения с горящей конфоркой, Раф закричала во всё горло. Кожа на пояснице и позвоночнике буквально горела, а слёзы ручьём потекли из её глаз, что доставляло необычайное удовольствие шатену. Мизери лишь крепко удерживал её, чтобы стерва хорошенько обожглась и в следующий раз очень хорошо подумала, прежде чем говорить что-либо. Простить обидные слова, сказанные, к сожалению для него, искренне, он никак не хотел и не мог — проще было их как-то выбить или — в данном случае — выжечь из неё, чем прощать или просто слышать их. Терпеть разговоры о родителях и о полном отсутствии чувств со стороны Рафи было выше его сил, а смириться с правдой и с жестокостью судьбы — тем более. Насладившись вдоволь её криками, он выключил конфорку и под болезненные стоны и плач сдвинул девичье тело на столешницу, довольствуясь тому, что в этот раз своего добился он. Раф, лишь вздрагивая от ожога, лежала на холодной поверхности и едва ли не выла от боли, не отрывая взгляда от своего мучителя, что тут же решил воспользоваться моментом. Она прекрасно понимала, что последует за смягчившимся довольным взглядом после трёпки — утешительный поцелуй, который всегда казался унизительным завершением пытки, а не проявлением садистской любви. Как и раньше, ей больше ничего не оставалось, кроме как закрыть глаза и со всей силы сомкнуть губы лишь бы всё произошло быстро и максимально безболезненно — силы на сопротивление просто-напросто иссякли. Мизери всё же частично исполнил её волю: осторожно взяв её подбородок, он коснулся её губ, но тут же больно надавил на челюсть, вынуждая приоткрыть рот и позволить углубить поцелуй, заглушая все болезненные стоны и не обращая внимание на горькие слёзы, потёкшие из её глаз — девушка невольно послушалась, плача уже даже не от боли на пояснице, а от стыда и от чувства измены. Пусть Гейб и целовал мягко, будто просил прощения за ожог, но фальшь этой мягкости она уже давно могла отличить от искренной нежности, с которой её всегда целовал Сульфус, ради которого она и терпела всё это, ради которого она и добровольно сдалась в плен своего прошлого и своих кошмаров. От этого становилось ещё хуже, когда осознание всего ужаса этой ситуации стало больно бить по сердцу. — Прекрати… — сглотнув, прошипела она, когда он прикусил её нижнюю губу и кончиком языка слизнул кровь. — Умоляю… Не сказав ни слова, Мизери схватил её за предплечья и стащил со столешницы прямо на пол, тут же резко отпустив. Стоны вновь вырвались из её губ, когда она попыталась перетерпеть боль, беззвучно сомкнув челюсти. — Больно, Рафи? Вот и мне всегда было больно, — прошипел он, глядя на то, как она всячески выгибала спину, чтобы не касаться пола и облегчить болезненные ощущения, ибо девушке казалось, что с неё просто содрали кожу: вместе с ожогом от самой конфорки, на теле остались следы и от потемневшей майки, которая в любой момент могла просто-напросто вспыхнуть, продержи её Гейб подольше. — Не поняла и в этот раз — в следующий будешь молить меня о смерти. Пошла вон. Чтобы она немедленно поплелась прочь из кухни, повторить приказ дважды не требовалось — трясущимися пальцами девушка ухватилась за ножку стола и медленно поднялась на ноги, тихо постанывая от ожогов, и тут же понеслась к лестнице, когда в голове мелькнула мысль, что парень вот-вот снова выпьет, догонит её и продолжит пытать, как и обещал. Не разбирая пути, она врезалась в Теренса. — Я же говорил тебе, чтобы ты вела себя осторожнее! Какого чёрта ты начала язвить и выделываться?! Ты понимаешь, что он не отпустит тебя просто так? — прошипел он, протягивая ей пантенол. — А я тебе повторяю, что не отступлю! Я буду язвить и выделываться, потому что я — не его игрушка и не его рабыня! — утерев губы тыльной стороной ладони, рявкнула она в ответ. — Пусть перебьёт, пусть выпорет ремнями или сожжёт на костре! Он делает это, потому что не может смириться с тем, что я не собираюсь жить, как он хочет, и что никогда не любила его! Он просто слабый мальчишка, который только и умеет угрожать! — Заткнись, идиотка, он услышит! — шикнул Теренс, намереваясь закрыть ей рот ладонями. Раф лишь ударила его по руке. — А ты его боишься. Тебя никто не держит здесь! Зачем ты ему прислуживаешь?! Теренс! Неужели, ты не понимаешь, что он до конца жизни будет пользоваться тобой?! Почему ты боишься его?! — чуть ли не с истерикой и нервным смешком спрашивала Бьянки, указывая на кухню. — Он… Всего лишь… Мальчишка… Но Ипокри предпочёл молчать, и вся ситуация вновь вернулась к тому дню, когда её притащили сюда. Она снова будет заперта в полном одиночестве покалеченная, изуродованная… Но не сломленная. Она всё равно будет продолжать пытаться сбежать, или пока не помрёт, или пока Мизери не надоест тратить время на «воспитательные беседы». Она сбежит отсюда и точка. А Теренсу этого никогда не понять — он так и будет гоняться за призрачным гонораром, отложив свою человечность в дальний ящик… — Клянусь своей жизнью и своей любовью, я перетерплю всё, что угодно, но не сдамся до последнего… — резким движением руки вытерев губы, твёрдо и с неимоверной злостью произнесла она, глядя в стыдливые глаза Ипокри, что на секунду показался ей таким же маленьким мальчиком: таким сильным снаружи и таким слабым внутри. — Хочет от меня любви — пусть убивает и занимается некрофилией. Уговор о безопасности Сульфуса и о двух неделях моей свободы он уже нарушил — я сделаю то же самое. Хоть в Аду позлорадствую тому, как он остался ни с чем. Так и передай, когда пойдёшь докладывать о том, что делаю и как поживаю! Схватив пантенол и обделив парня прежним «спасибо», она быстрым шагом направилась к выделенную ей комнату, уже практически не обращая внимания на импульсы боли на спине. Боль сменилась яростью, ненавистью и жаждой мести — сейчас именно эти чувства пылали в её теле и душе сильнее ожогов, ибо, если пантенол и помогал заживить ожоги, то отпустить свои чувства на волю она не могла. Ещё слишком рано приводить приговор Гейбу в исполнение. Зато какое наслаждение она получит, отомстив шатену за годы издевательств и испорченную психику…Сейчас это была единственная мысль, которая грела ей душу, пока ладони наносили на поясницу крем с такой же аккуратностью, как когда-то бледные руки с предельной осторожностью обрабатывали ей царапины на спине…
***
Пятница, квартира Грасси, 17:20
Резкая пульсирующая боль вновь стала причиной стона. Кожа вокруг левого глаза, украшенная красной звездой снова начала зудеть, словно на неё плеснули кислоту, и парень, зажмурив глаза, негромко прорычал. Сульфус уже давно не испытывал этого дискомфорта, которым обычно сопровождалась очередная мистическая чертовщина: то очередной визит «лунной» девушки, то встреча с монстром. В голове раздались странные звуки, словно шум, издаваемый неисправным телевизором или радио — какие-то помехи, будто кто-то настраивал радиоприёмник. Парень сомкнул челюсти, ибо одновременно глохнуть от раздражающего звука и мучиться от жжения вокруг глаза было просто невыносимо. — Что происходит?! — процедил он, пока звук не стих, а глаз стал болеть меньше. На смену шуму помех послышался вполне привычный топот чьих-то ног и различные голоса. Открыв глаза, парень понял, что лежит на маленькой кровати в какой-то комнатушке, где таких коек около шести, как в детских лагерях. Он встал, протёр глаза и осмотрелся ещё раз, заметив ещё и голые стены с пауками и плесенью по углам и решётку на небольшом окне. Где-то вдали комнаты, как ему показалось, даже прошмыгнула маленькая мышь. — Ну и куда меня в этот раз занесло?.. Лишь выйдя в коридор и увидев скопление детей разного возраста, что шли туда-сюда с грустными лицами и в не самой новой одежде, Сульфус с горечью осознал, что попал в самое страшное для любого ребёнка место — в детский дом. Старые и серые стены здания буквально нагнетали атмосферу заброшенности и горя, которая чувствовалась каждый раз, когда мимо него проходил малыш или подросток или ссутулившаяся, не менее печальная воспитательница. Это место явно приукрашивают в фильмах или книгах, где подростки спокойно живут среди своих и занимаются, чем хотят, пока их не усыновят богатые родители и «не разлучат с детдомовскими друзьями». Оно было похоже больше на тюрьму, в которой утопали в печали дети, которым и так пришлось столкнуться с нелюбовью биологических родителей, их алкоголизмом или даже их смертью. И это было видно лишь по одному пустому взгляду их глаз или по одному слову, что произносили тонкие губы. Какая-то исхудавшая девочка невысокого роста хрипло пожаловалась, что у неё протёрлись штанишки — воспитательница с обречённым вздохом ответила, что той придётся потерпеть и пока носить, что есть. Даже не заметив присутствие Сульфуса, они прошли дальше. «Как я тут оказался? Меня ведь не сдавали в детдом и родители не усыновляли меня…» — задумался Росси, почувствовав, как мурашки пробежались по коже от сквозняка. Или от жуткой атмосферы в этом здании?.. Парень прошёлся по коридорам, пытаясь завести разговор хоть с кем-то из воспитанников, но его игнорировали абсолютно все: подростки, дети и малыши, как загипнотизированные, смотрели в какую-то далёкую точку и не обращали внимания ни на слова, ни на прикосновения. Сульфус уже было решил, что надо как-то выбираться из этого «дурдома», пока не услышал два взрослых голоса за дверью, что обсуждали вопрос об усыновлении кого-то. Росси прижался к стене и краем глаза заглянул в стеклянное «окошко» в двери, чтобы рассмотреть разговаривающих: в кабинете сидела взрослая женщина, а перед ней — мужчина лет сорока пяти, которого он будто когда-то знал, но не может вспомнить, кто это. — Значит, вы приняли решение взять опеку над маленьким ребёнком? — уточнила женщина, разбирая какие-то документы на столе. — Над самым несчастным и одиноким ребёнком. Я всю жизнь посвятил науке и так и не обрёл семейного счастья, а мой младший брат не позволял мне общаться с племянницей, считая меня сумасшедшим. Поэтому я и горю желанием подарить любовь и заботу такому же одинокому и несчастному существу, как я сам, — печально произнёс мужчина. — Я очень сильно надеюсь, что я пришёл в правильное место, и Вы поможете мне не только стать счастливым самому, но и принести радость в мир одного из этих детей. — Я с радостью помогу Вам, однако забрать ребёнка вы сегодня не сможете. Меня смутила Ваша история с братом и Вашей племянницей. Не поймите меня неправильно, просто мы несём ответственность за каждого, и проблемы с возвращением ребёнка, если он попадёт в плохую семью, нам не нужны. Я попрошу Вас принести заключение психотерапевта о Вашем психическом состоянии, иначе мы не договоримся. Пока могу позволить лишь выбрать ребёнка. — Разумеется. Мне другого и не нужно, синьора, — понимающе кивнул он. Оба вышли из кабинета, но Сульфуса так же не заметили, как и остальные «обитатели» детского дома. Парню осталось лишь проследовать за ними, пока любопытство заставляло задаваться вопросами насчёт личности этого синьора и кого он выберет. Но самым большим вопросом в голове парня оставался лишь один: почему и как ОН сюда попал? Его никто не видит и не знает, Раф здесь нет, ибо она с детства жила с обоими родителями, а после смерти матери осталась под опекой отца. И этот учёный-мужчина с грустным, но вполне добродушным голосом, никак не смахивал на холодного и бессердечного Малаки Бьянки, о котором он наслышал немало. А может?.. «Может, Малаки был приёмным ребёнком, а усыновил его этот мужчина? Поэтому Бьянки — такой неприятный тип, и с дочерью общался, как с неродной?..» — интересная теория тут же появилась в голове парня, но тут же рассеялась, когда в помещении, куда женщина привела учёного, он не обнаружил ни одного ребёнка, который чертами лица был хоть каплю похож на отца Раф. — Я могу пообщаться с ними? — спросил мужчина. — Да, — немногословно ответила женщина и открыла дверь. — Джулия, Элена, Эдоардо, Маттео, Катерина и Андреа. Ребята, выйдите на минутку! Увидев за дверью незнакомого мужчину, дети тут же улыбнулись, и в маленьких глазах блеснула искра надежды, что именно их обладателя заберут из этого жуткого места и что именно он вновь обретёт семью. Под грустные и немного завистливые взгляды остальных детишек, чьи имена не прозвучали, счастливчики поспешили положить игрушки по местам и побежали к двери. — Эти дети находятся тут чуть ли не с пелёнок… — грустно констатировала факт женщина. — Джулия и Элена — близняшки — подкидыши, Эдоардо оказался здесь, когда его с матерью бросил отец, а та была не в состоянии за ним ухаживать и обеспечивать его; вскоре мы узнали, что она скончалась от передоза наркотиков. В полтора года Маттео забрали органы опеки, когда его родители-алкаши устроили дома скандал и мать зарезала отца. Андреа — отказник из роддома, а родители Катерины пропали без вести за границей. От каждой истории этих детей Сульфуса передёрнуло, однако его внимание мгновенно привлёк какой-то негромкий скрип. Повернув голову в сторону, он увидел темноволосого мальчика за углом. Ребёнок случайно наступил на скрипучий паркет и приложил палец к губам, угрожающе глядя на Росси, требуя молчать и не подавать виду, что тот увидел его. Парень недоумевающе оглянулся и вопросительно показал пальцем на себя, удивляясь тому, что хоть кто-то из находящихся здесь людей его видит. Мальчишка тут же кивнул и не менее грозно провёл указательным пальцем вдоль основания шеи, будто намекал, что черноволосому не поздоровится, если сдаст его с потрохами. Росси скривился и отвернулся от мальчика, а тот поспешил спрятаться, когда женщина повернулась в сторону коридора. — Я бы взял их всех, если бы мог, — с ласковой улыбкой произнёс мужчина, оглядывая каждого. — Маленькие несчастные ангелы… — Дети, проходите скорее. Синьор хочет познакомиться с вами, — улыбнулась она, сопровождая детей в коридор, когда те хором поздоровались с «гостем». — Пойдёмте в их спальню — там можете спокойно поговорить. Коридор заполнился негромкими, но радостными голосами, и дети вприпрыжку пошли с мужчиной в комнату, чтобы произвести наилучшее впечатление и поскорее обрести хотя бы папу. Сульфус грустно улыбнулся, понимая радость и надежду, которую в данный момент испытывали эти детишки, пятерым из которых, скорее всего, придётся в следующий раз вернуться в комнату в слезах, ибо всех учёный усыновить не мог. Сам же мужчина от общения с ребятами словно мгновенно помолодел: печальное выражения лица озарила улыбка, а по тёплому взгляду серых глаз было видно, как он горел желанием пообщаться со всеми. Похоже, он безумно любит детей. — Ой, постойте, я, кажется, забыл свой портфель! Дети, подождите минутку, — опомнился учёный. Сульфус инстинктивно обернулся, будто портфель был у него, и вновь увидел того злобного мальчишку, вот только теперь малой не просто крался по скрипучему паркету, пользуясь галдежом радостных детей, но и копался в портфеле, про который мужчина совершенно забыл. — Эй! Ты что там делаешь? — увидев, как пацан что-то достал из портфеля, поднял голос Сульфус и направился к нему. — Тебя разве не учили, что нельзя рыться в чужих вещах?! Мальчишка, поняв, что в этот раз его поймали с поличным, так ещё и какой-то парень, которому он приказал молчать, тут же среагировал и схватил портфель, помчавшись прочь. Громкий скрип паркета услышали теперь все. — СТОЙ! ТАМ МОЁ ЛЕКАРСТВО! — запаниковал мужчина и помчался за мальчиком. Вслед за ним погналась и женщина, попросив детей вернуться в комнату самим и ждать их возвращения. — Жалкий ворюга!.. — гадко процедил светловолосый мальчик, которого воспитательница представила синьору, как «Андреа». — Постоянно надо что-то чужое взять или что-нибудь натворить! А потом ещё и удивляется, почему его никто не усыновляет! — Конечно, это же Габи! Вечная жертва! А из-за него нас никто забрать отсюда не хочет! — возмутилась Катерина. — Ага… Правильно его отец сделал, что бросил! Лучше бы этот гадёныш сдох, вместо своей матери! — не менее гадкие слова произнёс Маттео, от злости пнув ногой дверь, после чего простонал. Друзья по несчастью поддержали мальчика и медленным и уже не таким радостным шагом направились в комнату, грустно рассуждая о том, что с ними будет. Злобные слова про малолетнего воришку сначала повергли Росси в шок, однако стоило вспомнить его в их возрасте и стало даже неловко. Дети, увы, жестокие. Особенно к тем, кто от них отличается или по каким-то причинам ведёт себя плохо с остальными. Разбираться в мотивах никто не будет — всем попросту наплевать на чужие проблемы, зато критиковать и оскорблять за спиной — все первые… «Стоп, что?» — странный вопрос тут же всплыл в голове Сульфуса, когда он снова прокрутил в голове диалог сирот. — «Габи?..» Он устремил взгляд в конец коридора, куда зачем-то помчались взявшиеся практически из ниоткуда врачи из бригады скорой помощи и тут же побежал за ними, пока не врезался во что-то. Приоткрыв янтарные глаза, Росси увидел всё тех же врачей, которые бежали вперёд, а перед глазами вновь появился призрак «Лунной» девушки, что преграждала ему дорогу. — Ну, что опять?! Дай мне пройти! — вскрикнул парень. Призрак нахмурился и молча покачал головой. — Это не твоё прошлое. Оно тебя не касается, — её строгий голос раздался в голове, пока бледные губы призрака молчали, не шевелясь и не издавая ни звука. Сульфус снова услышал отвратительные звуки помех, а всё вокруг начало коверкаться, словно изображение, записанное на старой испорченной кассете. Он, зажмурившись, закрыл уши и закричал, когда звук стал ещё громче, а «Лунная», как робот, вновь безэмоционально повторила. — Это не твоё прошлое! Оно тебя не касается! Последнее, что увидел Сульфус, прежде чем провалиться в темноту — группу врачей и носилки с телом мальчика. «Отравление» — последнее, что он услышал, прежде чем силы покинули его окончательно…***
Как ни странно, проснулся он не в поту и с отдышкой, как это происходило после подобных снов, а довольно спокойно. «Почаще бы так в кровати просыпаться…» — недовольно проворчал он, зевнув и осторожно потянувшись, ибо в этот раз отдыхал он даже не у Гаса дома, пока капитан Грасси на дежурстве, а в машине матери Гаса, ибо глава семейства и слышать не хотел о парне, не то, что видеть у себя «в гостях». Ворчание сразу же прекратилось, когда он задумался и обрывки этого очень странного сна вновь замаячили перед глазами. Снова детский дом, снова дети с печальными лицами и тот мальчик со знакомыми чертами лица, что украл портфель учёного, а потом был увезён в больницу с отравлением. Учитывая имя «Габи» — так похожее на имя Мизери — и суровые слова «Лунной», Сульфус уже было решил, что видел во сне детство Гейба, но, а как же тогда Маурицио? Как же тогда родной отец, у которого он с рождения живёт, как у Христа за пазухой?.. — Сульфус, тебе пора или к ясновидящей, или в психушку… — потерев глаза, прошептал он, поняв, что составлять биографию людей по снам — полный бред и бесполезная трата времени. Раз уж «Лунная» появилась в очередном кошмаре, после которого, обычно, ничего хорошего не происходило, лучше бы уж дала подсказку или показала, что сейчас с Раф, ибо подсказки призрака были его единственной дорогой, не ведущей в тупик. От похитителей не было никаких указаний или требований выкупа, поэтому действовать нужно очень осторожно. И не менее быстро… До особняка Бьянки Сульфус добрался довольно быстро, так как после изнурительных и затратных поездок по городу на общественном транспорте передвигаться по городу на мотоцикле с грязными номерами было наилучшей идеей. Вновь усевшись в «седло» железного коня, на котором и начался его путь к сердцу одноклассницы, Росси очень скоро оказался в районе Ватикана, где жил с Раф практически по соседству. Печально лишь было то, что каких-то положительных чувств он от поездки не испытывал. Точно так же в груди не трепетало сердце от вида знакомой улицы и ворот — сейчас ему предстоит встретиться не с объектом любви, а с, возможно, будущим тестем. Оказавшись у знакомых стен и увидев в дали всё то же мрачное здание, дорогу к которому украшали уродливые статуи, Росси позвонил в домофон — камера видео-наблюдения тут же включилась. — Кто? — угрожающий грубый голос прозвучал из динамиков. — Я из налоговой службы, — соврал парень. По рассказам девушки он прекрасно понимал, что за человек — Малаки Бьянки, и как с ним нужно разговаривать. Одной фразы «Я — молодой человек Вашей дочери» или «Я пришёл поговорить» было бы достаточно, чтобы свести вероятность попасть в особняк к нулю. А вот попробуй не открой кому-нибудь из налоговой… — В чём дело?! Все налоги были уплачены ещё две недели назад! — для убедительности, Сульфус достал листы бумаги со своими записями, которые начал «внимательно рассматривать», будто проверял что-то. — Боюсь, что нет, синьор Бьянки, имеются задолженности за газ за апрель, — камера тут же отключилась. — ВОТ ЧЁРТ! Росси уже было решил, что план не сработал, однако своеобразный металлический стук подтвердил обратное. Заскрипел механизм и приоткрылась калитка, робко приглашая незваного гостя пройти. С подобным «гостеприимством» его встретили у порога самого дома, входную дверь зачем-то оставили приоткрытой. Сульфус медленно вошёл в дом, внимательно оглядываясь по сторонам, будто чувствовал, что может угодить в ловушку, несмотря на то, что пока находился в этих стенах на законном основании, а не как в предыдущие два-три раза, когда «подворовывал» одежду и личные вещи Раф, а потом и вовсе спёр документ о заключении сделки между Малаки и Маурицио. Серые давящие стены и прохлада всё равно не позволяли расслабиться. Буквально каждый уголок «кричал» о том, что это за жуткое место и что надо быть предельно осторожным. Как девушка жила здесь всю свою сознательную жизнь, для парня было загадкой. — Ну, здравствуй, «сынок», — с лестницы послышалась вроде бы снисходительная, но чересчур с пренебрежением сказанная фраза, заставившая Росси обратить внимание на хозяина дома. Одетый в тёмно-синий деловой костюм, Бьянки медленно спускался по лестнице, не отрывая взгляда от Сульфуса и оглядывая его с ног до головы. — Сначала соблазняешь Рафи, не отличившуюся большим умом, и портишь мне сделку, затем проникаешь в мой дом, как жалкий вор, и копаешься в моих документах, а теперь притворился работником налоговой службы, чтобы наведаться в гости? Что ж, неплохо. Хитро, но глупо, учитывая то, что скорее всего, твой визит так же бесполезен, как и ты сам. Сульфус про себя усмехнулся, хоть и удивился, как мужчина догадался о том, кто именно забрал документ. Хотя, по холодным и стеклянным глазам Малаки было видно, что у мужчины других подозреваемых нет: его дочь вряд ли когда-либо осмелилась бы покопаться в его вещах. — Не сомневайтесь. Мой — как Вы выразились — «визит» так же бесполезен, как и Вы в роли любящего папочки. — Вот засранец, ещё и дерзит, — покачал головой и произнёс мужчина так, словно разговор с парнем забавлял его, но с каждым словом его тон становился всё серьёзнее и злее. — Очень неосторожный ход, юноша. Обманом проник сюда, так ещё и в открытую хамит. А я ведь могу позвонить в полицию, и ты вылетишь отсюда, как пробка из-под шампанского. — Очень смешно, — фыркнул Сульфус, сделав шаг навстречу Бьянки. — Ваши взаимоотношения с семейкой Мизери настолько вышли из-под контроля, что уже никто не вылетит отсюда — любой вызов на адрес особняка Бьянки считается ложным. Так же, как и каждый раз, когда Ваша родная дочь, заперевшись в комнате, рыдала в трубку, что до неё домогаются и её избивают, а её просьбы помощи игнорировали. Пока Ваш несостоявшийся зять, бухой в хлам, долбился к ней в дверь, а Вы сидели у себя в кабинете или вовсе находились в командировке, и Вам было абсолютно наплевать. От этих слов лицо Бьянки особо не изменилось, но злобу в его взгляде Сульфус уловил сразу же и продолжил полемику. — Видите, как Ваше безразличие вернулось к Вам бумерангом, синьор Бьянки? В полиции знают, что тут прописан психически нездоровый человек, и ни один местный коп не станет тратить время на «ложный вызов», — коварно улыбнулся Росси. — Так что, простите, «папочка», но я уйду отсюда только добровольно. Малаки отвечать никак не стал, а лишь вновь бросил на парня изучающий взгляд, внимательнее анализируя собеседника, который буквально загнал его в угол неудобной правдой, хотя подобной оплошности со своей стороны он никогда не допускал. Репутация не позволяла разговаривать на равных с мальчишкой, но и как-то низко назвать парня или оскорбить язык уже не поворачивался. Это уже не первый раз, когда отпрыск Аргона Росси обвёл его вокруг пальца, если вспомнить хотя бы статью в газете о хорошо спланированном побеге Рафи прямо из-под носа у Гейба. Всё-таки первое впечатление о том, что дурёхе снесло голову от любви к обычному безмозглому красавчику, теперь казалось ложным. Мужчина ухмыльнулся и жестом руки пригласил Сульфуса пройти в кабинет, намекая на то, что разговору суждено повториться. Вновь настроившись серьёзно, парень прошёл за хозяином дома. — Хитрый, харизматичный и крайне озлобленный сын Аргона Росси решил меня проведать, — начал Малаки, присаживаясь в кресло, будто вёл переговоры c деловым партнёром, в котором едва ли не видел молодого человека, что норовил выгнать ранее. — И что тебе от меня нужно? Пришёл просить руки моей дочери, «сынок»? — Как-нибудь в другой раз, — фальшиво улыбнулся Сульфус. — Может, поговорим серьёзно? Не хочу тратить Ваше и моё драгоценное время на бесполезные шуточки. — А это и не было шуткой. Это ирония, «сынок». Я прекрасно знаю, в каких отношениях вы с Рафи состоите и как ты на неё повлиял. Одного последнего диалога с ней мне было достаточно, чтобы понять, что моя дочь окончательно отбилась от рук. Надеюсь, ты сюда пришёл не для того, чтобы читать мне морали насчёт этого. Если да — можешь смело разворачиваться и убираться отсюда, ибо я ей всё уже высказал тогда. — А смысл читать Вам мораль? — усмехнулся Росси, стараясь докопаться до Малаки, разговаривая на «его языке». Он прекрасно понимал, что тема взаимоотношений с Раф для горе-папаши стала давно запретной, и затронуть её означало поставить точку в беседе. — Вряд ли Вы станете слушать какого-то абсолютно чужого пацана, если такие люди, как Вы, принципам не изменяют ни при каких обстоятельствах. Так что Ваши отношения с ней — Ваше личное дело, а насчёт моих — поговорим позже. Скажу сразу: разговор касается Раф, но в другом ключе. Я хочу поговорить больше о Габриэле. — Обычно о бывших спрашивают у партнёра, а не у его родителей, — последнее предложение явно удивило Бьянки. — Но что я могу сказать?.. Я имел дело с его отцом, а Гейб меня мало интересовал, как личность. Да, старался угодить Рафи, как мог. Унижался, как раб, балуя и требуя хоть какой-то взаимности, пока с меня не начал брать пример, иногда напоминая, кто тут главный. Это, пожалуй, единственное, что меня в нём устраивало: Рафи помолвлена с молодым человеком, который старается походить на меня, её «очень сильно любит», при деньгах. Чего ещё нужно для полного счастья? Увы, достойнее преемника мне судьба не преподнесла. Жена родила дочь — свою точную копию, внебрачных детей от шлюх я в жизни не признаю и не подпущу к делу моей семьи… И всё было бы идеально, если бы только ты мне всё не испортил, подтолкнув эту дуру на предательство. — Разве это было предательство? — спросил Сульфус, закинув ногу на ногу. — Синьор Бьянки, не поймите неправильно, но в моих намерениях не было портить Вам выгодную сделку. Я лишь помог Вашей дочери избавиться от недалёкого садиста и вернуть банк законному владельцу, который намного лучше Габриэля Мизери знает, как распоряжаться такими деньгами. Порвав контракт, Раф лишь убила двух зайцев одним выстрелом. — Вот именно, «сынок». Мне уже под пятьдесят, я не женат и не имею наследника. Кому я могу доверить банк семьи Бьянки, когда буду помирать? Неужто тебе? Или моей непутёвой дочери? — с сарказмом усмехнулся мужчина. — Неужели больше некому продолжить дело Вашей семьи? — пропустив колкость мимо ушей, Сульфус продолжил стоять на своём. — Раф говорила, что у Вас много родственников. В чём проблема написать завещание на кого-то из близких? Малаки призадумался и замолчал на некоторое время, затем грустная усмешка покинула его губы. — Были бы все эти родственники близкими — я бы ещё подумал. Не хотелось бы мне отдавать банк своему чокнутому братцу, лёжа при смерти… Надеюсь, ты теперь понимаешь, почему я вписал свадьбу Рафи и Гейба в договор? Потому что мне нужен наследник рода Бьянки, которому я бы мог доверить дело всей моей жизни. А раз моя покойная жёнушка не смогла мне родить его, то это сделает моя дочь. Точнее сказать, сделала бы… Поражаясь всё больше бессердечности и алчности «тестя», парень с пренебрежением следил за каждым его движением, пока тот поджигал сигарету. Сульфус еле сдерживался, чтобы не высказать всё, что думает о мужчине, но пока был вынужден молчать. Ему нужно разузнать побольше о Мизери и о его недвижимости, ибо только ради этой информации, которая поможет найти Раф, он сюда и приехал и только ради этого он единственный раз в жизни разговаривает с отцом девушки. Парень начал постепенно переводить разговор в нужное ему русло. — Получается, Вы просто воспользовались шансом сбагрить дочь, когда договаривались с Мизери о возвращении долга? Но почему именно Маурицио? Почему Вы не договорились отсрочить долг и вернуть с процентами, не замешивая в это дело Раф, или не подобрали партию получше? — Маурицио далеко не бедный человек, бизнесмен и предприниматель… Так просто совпало. Мне надо было придумать что-то в короткий срок, чтобы нас не прикончили его люди. Так что, у Рафи с Гейбом был бы шанс ещё и крупно разбогатеть, когда этот скот сдохнет. Кроме бизнеса и счетов в банках, Маурицио имеет в собственности недвижимость на территории Италии и в Европе. Один его особняк на озере Гарда стоит втрое больше этой «хижины», — ответил Бьянки намекая на свой дом. — Вы знаете все объекты? — поинтересовался Сульфус. — Где ещё он приобретал дома в частную собственность? — А тебе зачем эта информация? — Малаки тут же поймал себя на мысли, что его разболтали и он сказал лишнее. — Учти, у Маурицио дочерей нет — не видать тебе ни одной его виллы. — Правильно, потому что мне нужна не его дочь, а Ваша, которая сейчас находится у Гейба, — серьёзно констатировал Росси. Бьянки напрягся и вопросительно вскинул бровью. — Что ты имеешь ввиду? Рафи вернулась к Гейбу? Сульфус не стал отвечать, а лишь достал свой телефон и открыл «галерею». Повернув экран к Малаки, он начал прокручивать фотографии улик, найденных в разгромленной квартире: осколки бутылки, кровь, сломанная дверь и прочий бардак, оставшийся после «визита» Мизери. — В понедельник утром Гейб проник в мою квартиру — предварительно украв мои ключи — устроил погром и похитил Раф. Следователи уже побывали в особняке Мизери и следов её пребывания там не нашли, а значит, держат её в другом месте. Мне нужен полный список адресов всей недвижимости Маурицио, который Вам известен. Маурицио же наверняка брал кредит на каждый объект. Было бы глупо со стороны такого успешного человека годами только копить и покупать сразу дом или квартиру. Мужчина оторвал взгляд от экрана телефона и вновь встретился взглядом с Росси. — А что если я не скажу? Это конфиденциальная информация, я не могу её разглашать, кому попало. Пусть ты и решился отнять у Гейба любимую игрушку любым способом, я не имею права болтать о том, что Маурицио приобрёл на деньги, взятые из банка. Сульфус усмехнулся. — А будет то, «папочка», что Вас за намеренное утаение информации автоматически припишут к соучастникам преступления, а это тоже статья, — самодовольная ухмылка тут же пропала с лица Малаки. — И когда я, даже если без Вашей помощи, найду Раф — а я, поверьте, её точно найду — за решетку сядет не только Габриэль, но и Вы. Историю с домашним насилием над несовершеннолетней девушкой и с полицией, которая сюда уже давно не приезжает, никто не забыл, а Ваши деньги с адвокатами Вам уже не помогут. Я уже про Маурицио молчу. Так что, подумайте ещё раз — очень хорошо подумайте! — стоит ли молчать о полезной для меня и бесполезной для Вас информации, или лучше помочь мне и получить поблажку за «чистосердечное признание» и содействие в расследовании? Губы Малаки дрогнули и слегка скривились, что не осталось незамеченным. Сульфус буквально загнал его в тупик, требуя выдать нужную информацию, из-за чего он может либо предстать перед судом, либо пострадать от Мизери, который, словно око в небе, знал о каждом шаге банкира. Он уже собирался прогнать парня, ссылаясь на то, что ему нужно подумать, но по серьёзному взгляду карих глаз собеседника он понял, что деваться ему некуда. — У меня есть условия. Ты мне, я — тебе, — пробормотал Бьянки после недолгой паузы. — О том, что эту информацию тебе дал я, никто не должен узнать. Я терплю эту занозу в заднице уже больше десяти лет и не хочу более иметь ничего общего с Маурицио. Если он узнает, что сказал я, мне не поздоровится. Ты мальчик взрослый и неглупый. Рафи наверняка тебе рассказывала о том, что случается с теми людьми, кто играет не по правилам Мизери. — Тогда и с Вас я потребую молчать, — в ответ сказал парень. — Пообещайте тогда, что никто не узнает о том, что я ищу её. Мужчина уже хотел возразить, но Сульфус вновь перебил: — Вы мне, а я вам, синьор. Приняв поражение в этой игре шантажа, мужчина кивнул и сухо произнёс «клянусь», после чего молча встал и подошёл к сейфу, который незваный гость особняка когда-то уже открывал, чтобы добыть договор между Мизери и Бьянки. Из ящика, что хранил лишь важные бумаги и ни одной банкноты или монеты, Малаки достал толстую папку с копиями кредитных историй всех важных клиентов банка. Закрыв сейф, он небрежно швырнул её на кофейный столик. — Здесь хранятся все данные, которые мне известны. Забирай и проваливай. И желательно, больше тут не появляйся. Это была наша первая и последняя встреча с тобой, Сульфус Росси, — надменно произнёс мужчина, пока тот внимательно читал бумаги. — С тобой и с Рафи. Пальцы остановились на данных Маурицио и карие глаза быстро пробежались по цифрам — он нашёл, что искал, значит, оставаться тут и слышать колкости больше не придётся. Медленно встав и взяв свои вещи, Сульфус развернулся, намереваясь уйти. Пока мужчина с абсолютно безэмоциональным взглядом закуривал сигару, парень не сводил с него глаз какое-то время. — Не волнуйтесь, в следующий раз к Вам заглянет следователь. Ни меня, ни Вашей дочери, больной лейкозом второй стадии, Вы больше никогда не увидите, — так и не дождавшись какой-либо реакции от банкира, Росси покинул комнату, направившись к выходу. Есть дела намного важнее, чем бесполезное чтение морали алчному мужику с каменным сердцем и чересчур высоким мнением о себе. Малаки уже было спросил уточнение, насчёт «лейкоза второй стадии», но что-то его сдерживало. То ли шок, то ли смирение с фактом, мол «такова судьба». Он ничуть не удивился тому, что дочь унаследовала болезнь матери, вот только он никак не ожидал, что узнает об этом даже не от врачей или от самой дочери, а от незнакомого пацана, что пришёл лично разбираться насчёт Мизери. Банкир лишь перекрестился с каменным выражением лица и, достав из ящика ром, налил себе немного в бокал — это единственное, что увидел парень, подглядывая за мужчиной через дверной проём и надеясь на хоть какое-то проявление человечности с его стороны, которого он всё-таки не дождался. «Почему меня это не удивляет?..» — разочарованно подумал парень и медленно спустился по лестнице вниз. В голове неожиданно родилась такая же грустная мысль. — «Неужели, мама точно так же всегда относилась к своему первенцу?..»***
Суббота, где-то на окраине Рима, 20:20
— Гейб вернётся через несколько минут — нам обоим крышка, если он узнает, что я тебя выпустил из комнаты, — посмотрев на часы, напомнил Теренс, глядя на чересчур спокойную девушку, что сидела на крыльце и дышала свежим воздухом. Поняв, что ответа от неё можно и не ждать, он обречённо вздохнул, в очередной раз прокляв свою жалость к ней, когда, жалуясь на плохое самочувствие, Рафи умоляла выпустить на свежий воздух. Стараясь не терять бдительности, он продолжил наблюдать за ней. — Дай мне ещё пять минут, — через какое-то время ответила она, продолжая смотреть то на зелёную траву, колышущуюся от малейшего дуновения ветра, то на розово-оранжевое небо, на котором начинали сиять первые звёзды. Сидя в заточении уже шестые сутки, Раф впервые счастливо улыбалась и наслаждалась уединением, как и свежим воздухом. Всё-таки, каждый день слышать ворчания Мизери насчёт её отвратительного поведения, вроде перепалок на кухне и хамства, а потом прекрасно себя чувствовать от контакта с природой после практически полной изоляции было высшей степенью наслаждения в данный момент. Однако всё же она больше всего мечтала услышать, что Сульфус уехал из Рима, вместе с родителями. Знать, что он в безопасности, и видеть, как от этого бесится Гейб наверняка стало бы её последним желанием. Тихий всхлип и тяжёлый вздох покинули её губы, стоило подумать о самочувствии в физическом плане. Хоть душа каплю и радовалась, а вот мысль о том, что уже шесть дней она не делала спасительные инъекции и рак давал о себе знать, не давали ей покоя. Скрывать кровотечения и частые обмороки будет сложно, а если ей просто станет плохо — Мизери скорее потратит деньги на частного врача, чем рискнёт повезти её в госпиталь, откуда в полицию сразу же придёт весточка о её местонахождении. Ради своих принципов он и не подумает спасать ей жизнь — увы, на такие жертвы он не был способен. И это она всегда знала… Снова подул ветер, а её левая рука инстинктивно коснулась деревянной поверхности, словно потянулась к чашке персикового чая, которую пила в марте в саду виллы Росси… — «Итак, ударь меня», — поманил он, встав в боевую позицию. Она до сих пор помнит, как добрая воодушевляющая улыбка расцветала на его лице, пока она с недоумением и недоверием смотрела в золотистые глаза, которые уже тогда излучали тепло и энергию. Девушка улыбнулась, вспоминая, как жалобным голосом отказывалась, называя Сульфуса другом. — «Совсем оборзел?!» — недовольный вскрик, последовавший за несильным шлепком, и её первый в жизни удар попал ему в щёку. Тогда она боялась, что он рассердится на неё или отвернётся, а в итоге всё вышло ровно наоборот. Как и до этого, он лишь крепко прижал её к себе, нахваливая за первые попытки постоять за себя. За первые попытки борьбы со страхом, который сковывал её всю сознательную жизнь. Она не сделала этим чего-то плохого — первый, хоть и не меткий и не слишком сильный, удар оказался удачным и самым важным. — «Умница! Ну, ведь можешь же, когда хочешь?!» — с восторгом говорил парень, крепко обнимая и вселяя ей уверенность и силу своим оптимизмом, которых ей так не хватало тогда и не хватает сейчас. Да, он научил её драться, научил быть сильной, идти к своей цели до последнего и не сдаваться, хоть она и сделала одно исключение, чтобы не подвергать его опасности. Она стала сильнее, увереннее и даже чуточку смелее, и сейчас ей безумно не хватало тех моментов, когда после тяжёлых тренировок или маленьких неудач Сульфус сжимал её ладонь и, уверенным взглядом глядя в её голубые глаза, твердил, что у неё всё получится. Ей не хватало его гордого вида, когда она научилась ездить на мотоцикле и успешно заработала деньги на аннулирование контракта. Безумно не хватало тех мгновений, когда он даже не целовал, а просто обнимал и подбадривал, когда что-то не получалось или шло не так. Не хватало его самого. Пусть ей и твердили уже которые сутки, что он, как трус, спрятался в доме родителей, пусть её неприятели и пытались сломить её веру в любимого человека, она всегда знала, что Сульфус ищет её. Но пришёл её черёд «искать его» после всего, что они пережили, и после всего, что он сделал для неё, дав второй шанс на жизнь, а не на выживание. — Перестань глазеть на меня, будто я сорвусь с места и убегу. От вас, двоих, я свалю из этого проклятого дома только изнасилованной, так что не утруждайся. Я не убегу, — сымитировав грустный и слегка хриплый голос, произнесла девушка и зашла в дом, не получив никакого ответа от Теренса, кроме одного… — Если хочешь потянуть время и спастись — наладь отношения с Гейбом, — сказал он, взяв её за руку и принуждая остановиться. — Хоть один раз прислушайся к моему совету, Рафи. И тогда полиция найдёт тебя раньше, чем он успеет как-либо тебе навредить. Девушка даже не взглянула на него. Слова про вред казались теперь не просто глупостью или бредом, а откровенной иронией или очень смешной шуткой. После того, как он её, едва ли не в прямом смысле, зажарил на плите, Раф уже сложно было представить что-то похуже, а судя по тому, как Теренс это сказал, складывалось ощущение, будто ни пощёчины, ни удара бутылкой по голове, ни, тем более, сцены на кухне вовсе не было, а она всё это придумала себе сама. Про себя усмехнувшись, она лишь задала вопрос «в никуда». — Что ты предлагаешь? — она тут же получила в руки бокал и бутылку вина со штопором. Недоумевая, Бьянки всё же взглянула на Ипокри. — Будь искренней и хотя бы сделай вид, что тебе нужно его прощение, как это было, когда вы поругались на кухне. Пусть он и будет всё отрицать, но постарайся хоть как-то наладить с ним отношения, а не усугубляй ситуацию, тогда… — Я сбегу? Сомневаюсь, — цинично закончила за него Раф. — Ладно, мне всё равно уже терять нечего… Бутылка с красным, как кровь, вином оказалась в её руках. Видимо, ничего умнее, кроме общего тоста «за любовь», Теренсу в голову не пришло, хотя, если уж как-то налаживать отношения с Мизери, то только под градусом. Всё это время, дожидаясь возвращения Мизери, Раф просидела в комнате на холодном полу и обдумывала дальнейшие действия. Её не оставляло в покое предчувствие, что скоро случится что-то плохое, тревожные мысли не позволяли сосредоточиться и продумать чёткий план побега. А ведь, пользуясь мнимой свободой передвижения в этом проклятом доме, она успела изучить, где что находится и откуда, в случае чего, можно будет выскочить при первой же возможности. Вот только постоянный надзор Теренса оставался пока главной преградой. Внизу прозвучал хлопок двери и ненавистный голос и то ли от гнева, то ли от страха, сердце девушки забилось сильнее. Судя по тому, как недовольно и злостно ворчал Гейб из-за того, что отец отказался переводить ему деньги на покупку чего-то ему необходимого, «подлизаться» к нему с бутылочкой хорошего Кьянти было бы очень кстати, но почему тогда ей так страшно держать в руках бутылку и бокал со штопором, приближаясь к его комнате? «Ты сможешь. Ты сможешь. Он тебя не тронет… Не тронет…» — твёрдо говорила она про себя, приближаясь к комнате, откуда доносилось недовольное рычание и грохот. Несмело постучав, девушка замерла, когда шум стих, а за дверью послышалось разрешение войти. — Чего тебе?! Я, кажется, разрешил тебе находиться только в комнате наверху, в ванной и на кухне, и то — под присмотром Теренса! — грозно произнёс парень, повернувшись и посмотрев на девушку. Раф закрыла дверь и медленным шагом вошла в тёмную комнату. Учуяв запах спиртного и поймав на себе слегка затуманенный взгляд Мизери, девушка расслабилась. Судя по одной валяющейся бутылке пива, он выпил совсем немного и пребывает пока ещё в адекватном состоянии, чтобы можно было с ним вести беседу, не рискуя своей шкурой. Пусть он и казался сейчас грозным, осторожный диалог по душам и бутылка Кьянти были бы явно хорошими помощниками в «примирении», чтобы гарантировать себе хотя бы свободу от слежки Теренса на территории дома. Ради этого стоило рискнуть, иначе с Ипокри ей не удастся сбежать, а дожидаться чуда в лице полиции под вечной угрозой она больше не могла. Раф приблизилась к кровати, на которой сидел шатен, и поставила вино на тумбочку, после чего отшагнула. — Я просто хотела извиниться за то, что сказала то, чего не следовало, тогда, на кухне, — произнесла она вполне искренне, ибо извинялась за слова о матери Гейба, Анна-Лизе, которые всегда были больным ударом для Мизери. Парень недоверчиво взглянул на неё, скрывая усмешку над её жалкой попыткой втереться ему в доверие. — Опять же, расценивай, как хочешь. Но я была не права, упомянув «Её». Мне самой больно вспоминать, как моя мама умирала буквально у меня на глазах. Представляю, какого тебе — едва ли не чувствовать вину за то, что мама умерла, отдав свою жизнь тебе… Гейб молча открыл бутылку и сделал глоток прямо из горлышка, после чего устремил взгляд куда-то в сторону, не глядя на Бьянки. — Хреново… Вот какого мне было все эти сраные восемнадцать лет моей жизни, когда при малейшем проступке отец напоминал, что мать умерла, ради такого придурка, как я… — горько произнёс он, чем вызвал сочувствие со стороны девушки. Такие слова родителей не просто оскорбляют, но заставляют чувствовать себя одинокими и никому не нужными. Тебя никто не защитит, никто не заступится за тебя, а тебе лишь подливают масла в огонь, когда ты наоборот нуждаешься в помощи, в наставлении и в защите в трудную минуту. Девушка помнила это отвратительное чувство, когда такие же беседы с ней проводил отец, называя «дурой», «никчёмной», «непутёвой», «бестолковой» и прочими обидными словами, которые больно ранили в самое сердце сначала маленькую девочку, потерявшую мать, а потом и повзрослевшую девушку, что нуждалась в поддержке, как никогда. — Понимаю… — опустив взгляд, грустно ответила белокурая. — Не представляю, как ты жил без материнской любви все эти годы, раз Маурицио больше никогда не женился и… — Да я вообще все эти годы жил без любви, — грубо прервал её Гейб, вновь сделав глоток. — Сначала мать умерла из-за осложнений во время родов, потом меня за это возненавидел отец… — горькая и гневная насмешка покинула его губы. — А потом в моей жизни появилась ты и добила меня, променяв на Росси… Гадина… На оскорбление она никак не отреагировала, как и на яростный и одновременно пропитанный обидой взгляд, который она позже поймала на себе, когда он вновь взглянул на неё. На белокурую стройную красавицу с сияющими добротой голубыми глазами и пунцовыми щеками, которую он встретил когда-то давно и которая сейчас стояла перед ним как исхудавшая девушка с изуродованной кожей и потухшими глазами. А ведь он всегда стремился сделать её счастливой, чтобы, встречая и провожая каждый день, они не чувствовали себя одинокими, брошенными и недолюбленными детьми, а помогали друг другу восполнить ту утрату, которая лишила их детства и материнской любви. — Просто скажи, зачем ты это сделала?.. Вот что ты нашла в Росси, чего нет у меня?.. Почему ты предала меня тогда, в марте?.. — пьяным голосом, но с горечью и обидой спросил Мизери. — Я ведь всё для тебя делал!.. Рафи, я ведь люблю тебя! Я же всегда старался быть самым лучшим для тебя! Ответь мне, Рафи! Раф тут же опомнилась от воспоминаний и былое пламя ненависти вспыхнуло в её душе от одного вопроса «зачем?». Как он может вообще задумываться о причинах её побега и так называемой «измены», после всех побоев, после всех домогательств и угроз, которые нередко сыпались в её адрес? Как он может спрашивать её об этом, после того садистского наслаждения в его глазах от ударов ремнём по животу или от ожога на плите? Как он может задаваться вопросами о её верности, когда сам ходил «на лево» и прекрасно знал о том, что никаких романтических чувств к нему с её стороны не было и нет?.. Побледневшие ладони сжались в кулаки, Бьянки тяжело выдохнула, сдерживая гнев и чувствуя, как кровь едва ли не кипела в жилах. Теперь и она чувствовала ту обиду и оскорбление, но уже совсем по другому поводу, который, видимо, Мизери никогда не понимал и понять не сможет. «Просто потому что, вместо любви, ты породил во мне ненависть…» — так и хотелось выплюнуть ему прямо в лицо, но Бьянки воздержалась. — С нашими спутниками по жизни мы должны чувствовать комфорт и покой. Когда каждый день мы чувствуем холод от человека или страх к нему, ни о каких отношениях не может идти и речи. А это именно то, что я всегда ощущала, находясь хотя бы в метре от тебя, Гейб… Я старалась стать тебе другом и опорой, чтобы тебе было легче переживать проблемы с отцом, но о своих чувствах я тебе сказала ещё на первом году нашего принудительного общения. Ты же просто наплевал на меня и поступил, как тебе было удобнее, прогибая меня под себя и требуя вынужденной взаимности. А ведь у нас могли бы сложиться взаимоотношения намного лучше, если бы мы уважали друг друга и если бы выбрались из этой западни отцов вместе… Вот мы и выбрались, только вместе мы уже никогда не будем… Не желая продолжать дискуссию, Раф медленно развернулась и вышла из комнаты, оставив Гейба наедине со своими мыслями и теми больными для него словами, которыми в очередной раз она открыла ему глаза на горькую правду, что он всё никак не хотел признавать. Не любит. Не любит умершая мать, которую он никогда не видел, не любит отец, злой на него из-за потери горячо любимой жены, даже Рафи, что всегда была рядом столько лет, его не любит… Его не любит никто на этом поганом свете, на котором он страдает уже почти девятнадцать лет своей никчёмной жизни. И, судя по всему, он никого не сможет по-настоящему полюбить в ответ, ибо ни родители, ни невеста этому не смогли научить…— Я всё равно люблю тебя, Рафи… Любил и буду любить тебя… По-своему… — Мизери опустошил бутылку и с отчаянным рыком отбросил её в стену, заставив разбиться на десятки осколков, пока едва ли не ощущал, как точно так же разбивается его измученное сердце. — Тварь…