Голод_Жажда_Безумие

Ее разбудил хлопок аппарации, и в комнате появилась Джо-Джо. От неожиданности Гермиона чуть не упала с кровати, и еще минут пятнадцать пришлось потратить на то, чтобы убедить эльфа, что все в порядке: наказывать себя просто нет необходимости — она все равно собиралась просыпаться. Не сказать, чтобы та полностью отмела эту идею, но, по крайней мере, немедленной экзекуции не последовало. А вставать и правда пришлось бы — день был в самом разгаре. — Простите, мисс Грейнджер, Джо-Джо не нарочно, — в пятьдесят восьмой раз извинялась эльф. — Но вас хочет видеть целитель Смит. — Да? — ну надо же! — Я... Передай, что я выйду через пару минут, — эльф кивнула и уже собралась было аппарировать, как вдруг Гермиона окликнула ее. — Джо-Джо! — Слушаю, мисс? — пропищала та. — Мастера Люциуса лучше будить осторожнее. Спросонья он может проклясть тебя прежде, чем поймет, что это ты. — Как пожелаете, мисс Грейнджер, — ответила эльф и поклонилась так низко, что коснулась пола кончиком носа. Джо-Джо исчезла, а Гермиона огляделась в поисках хоть какой-то одежды. Уснула она в том же комплекте, что призвал для нее заклинанием Люциус. Смит, конечно, врач и обнаженной ее уже видел, но встречаться с ним в одном белье это все же не повод. Натянув брюки и пригладив наспех волосы, она выскользнула из комнаты. — Выглядите вы гораздо лучше, — заметил целитель, улыбаясь, когда она, наконец, отыскала его в хитросплетениях комнат. Он оказался привлекательным темноволосым мужчиной, с чуть тронутыми сединой висками. Неожиданно яркие за стеклами очков синие глаза седину эту как бы уравновешивали, добавляя живости образу в целом. Кожа довольно смуглая — должно быть, он много времени проводит на солнце. Импозантный мужчина в самом расцвете сил. Пожилым его назвать просто язык не поворачивается. В словах его слегка проскальзывал акцент: он, наверное, из Канады, а может и американец. — Я и в самом деле отлично себя чувствую, — согласилась Гермиона. — Наверное, стоит официально представиться. Терезиас Смит, — протянув руку, он одарил Гермиону таким крепким рукопожатием, что едва не переломал ей пальцы. Интересно, врачи специально отрабатывают подобные приемы в институте? На случай, если вдруг наметится недостаток в пациентах? Стараясь морщиться незаметно, она пробормотала: — Гермиона Грейнджер. Имя ее ничего ему не сказало. Он точно не из Европы, в противном случае должен был бы, как минимум, удивиться, что героиня войны находится под одной крышей с Люциусом Малфоем. Как много ему известно о Люциусе, интересно? Разумеется, он знает больше остальных, но вряд ли настолько много, чтобы считаться его другом. — Вы не волнуйтесь, просто я обязан был вас проведать, — вернулся Смит к цели визита. — Необходимо было убедиться, что вы пошли на поправку и впредь будете более осторожны. Еще один солнечный удар нам вовсе ни к чему. Да вы садитесь, — он указал ей на кресло, будто бы она к нему в гости явилась. Изобразив подобие улыбки, Гермиона все же устроилась на самом краешке. Теперь-то ясно, как ему удалось поладить с Люциусом. Они же из одного теста сделаны! Этот Смит такой же высокомерный и напыщенный, есть в нем при этом что-то хищное. Однако он слишком обходителен и умеет завуалировать свои слова так, что комар носа не подточит. — Я вам очень благодарна за все, что вы для меня сделали, — проговорила Гермиона. — У вас, должно быть, полно работы. Еще раз спасибо, что выкроили для меня время. — Ну что вы, мисс Грейнджер, я тут совершенно ни причем. Это целиком и полностью заслуга Люциуса. Он и вызвал-то меня потому лишь, что, несмотря на все его старания, температура не спадала, — Смит устроился в кресле напротив, вытянув ноги вперед. — Вам, можно сказать, повезло, что у сына Люциуса в детстве тоже случился солнечный удар. Без подобного опыта он вряд ли смог бы помочь, и сами понимаете, чем все могло обернуться в этом случае. Гермиона кивнула. — Вообще-то обычно подобной рассеянности я не допускаю. Просто в тот день я была немного... расстроена, было о чем подумать, и я провела весь день под открытым небом, позабыв о еде и питье. Смит пристально уставился на нее. — Вы из-за него так расстроились? Не до конца уверенная, правильно ли она его поняла, Гермиона переспросила: — Что, простите?! — Из-за Люциуса? Расстроены вы были из-за Люциуса? — А не слишком ли много вы себе позволяете, мистер Смит? — процедила Гермиона, чувствуя, как щеки заливает румянец. — Вовсе нет, — он вдруг поднял руку и теперь указывал на что-то позади нее. Обернувшись, она увидела, что Люциус оставил на столе все свои лекарства. — Он бы убрал это, не будь вы в курсе. Совершенно очевидно, что вы знаете о том, что он ВИЧ-инфицирован. — Я... Ох, ну хорошо, вы правы, — сдалась Гермиона. — Выходит, все, что я позволил себе, так это допустить, что вы переживаете за его состояние. Вы все еще полагаете, что я невежлив? — Я и правда переживаю за него, — неохотно согласилась Гермиона. Осознание это ей и самой было в новинку. Смит вздохнул. — Похвально, что вы так о нем печетесь, но все же это не повод жертвовать своим здоровьем. Впредь, пожалуйста, будьте внимательнее. Озадаченная, Гермиона молча кивнула. Она что и правда думает лишь о Люциусе, позабыв о себе? Признаться, ее и правда заботило состояние Малфоя — пора принять очевидное — но разве не переживала бы она так за любого, кто смертельно болен?? Ведь не примешано здесь ничего, кроме сострадания и сопереживания. Сочувствия, которого он может и не заслуживал, но на которое она, тем не менее, была способна! — Пейте больше жидкости, — Смит извлек из кармана предмет не больше спичечного коробка, и в следующую секунду перед ней уже была обычных размеров упаковка из шести бутылочек. — И еще вот это все. Они восстановят запас потерянных вами витаминов и микроэлементов. Сегодня обязательно соблюдайте постельный режим и ни в коем случае не выходите из дома. К делам возвращайтесь постепенно, по мере необходимости. Но в течение сорока восьми часов настоятельно рекомендую вам не перенапрягаться. Гермиона кивнула, взяла протянутые ей напитки и поставила их на стол. — Спасибо вам за все! — Не стоит благодарности, мисс Грейнджер, — улыбка вышла на удивление теплой. — В конце концов, это моя работа. Кстати о работе... А где Люциус? — Должно быть, еще не проснулся. По лицу целителя скользнула тень неудовольствия. — Он что всю ночь просидел у вашей кровати?! Гермиона снова залилась румянцем. Этот человек! Тон его голоса, его слова не оставляли сомнений, что он убежден, будто между ней и Люциусом что-то происходит. Можно было бы попытаться все ему объяснить, вот только он наверняка из тех, кто, если уж что-то вбил себе в голову, вряд ли изменит свой вердикт. — Что ж, раз уж я все равно здесь, проведаю заодно и его, — огласил свое решение Смит, поднимаясь со стула. — А вы пока займитесь собой. Эти растворы вам просто необходимы. Велите эльфу приготовить завтрак. Хорошо бы фрукты — в них много воды, а она сейчас просто необходима. Арбуз бы подошел идеально, — задумавшись о чем-то, он, наконец, замолчал и направился в комнату Люциуса. Гермиона упрямо тряхнула головой, но ослушаться все же не решилась. Джо-Джо принесла для нее дыню, арбуз и булочку. При виде еды дольше сопротивляться голоду стало бессмысленно, и в считанные секунды тарелка опустела. Настала очередь принесенных Смитом напитков. Она уже наполовину опустошила одну бутылочку, как вдруг целитель ворвался в комнату. — Совсем себя не бережет, — бормотал тот про себя, наворачивая круги по комнате. — Теперь до вечера, наверное, не проснется, — тут он взглянул в ее сторону и даже улыбнулся, заметив, что Гермиона всерьез принялась за напиток. — Так-то лучше. Она лишь молча кивнула. Не похоже, что Смит торопится уйти. Сев в то же кресло, где сидел до этого, Терезиас вновь погрузился в раздумья. — Не желаете перекусить, мистер Смит? — неуверенно предложила она, все еще не понимая, почему он до сих пор здесь. — Нет-нет, благодарю вас, мисс Грейнджер, не хотелось бы вам надоедать, — и снова растворился в своих мыслях. Гермиона совсем запуталась. Вчера Смит рвался обратно на работу, а сейчас спокойненько сидит себе в кресле, о больных будто и позабыв. Ей почему-то казалось, что он хочет что-то сказать. Что-то, чего говорить не должен был из-за врачебной тайны, и потому взвешивал все за и против, решая, в праве или нет поделиться с ней. Гермиона решила подождать. И ожидание оправдалось. Минут через десять Смит выпрямился в кресле, преисполненный решимости. — Мисс Грейнджер, чем конкретно Люциус и вы здесь занимаетесь? «Совсем не тем, чем вы думаете!», — чуть было не крикнула Гермиона. Однако вовремя взяла себя в руки и постаралась придумать ответ, за который бы Люциус не прибил ее на месте. — Люциус кое над чем работает, — наконец решилась она. — А я ему просто помогаю. Смит кивнул, постукивая по столу пальцами. — Чем бы вы ему не помогали, прошу вас — не прекращайте. — Но почему?! — Гермиона едва не подпрыгнула, обуреваемая любопытством. — Я взял кое-какие анализы и обнаружил, что количество вирусных частиц в его крови наименьшее, пожалуй, с тех самых пор, как я начал его наблюдать. А это было три года назад. В изумлении Гермиона уставилась на него, раскрыв рот. В душе затеплилась надежда. Его организм борется!! — Не слишком-то радуйтесь, — попытался вернуть ее к реальности Смит. — Это может быть разовой реакцией организма и в конечном счете ни к чему не привести. Гермиона, однако, чувствовала, что все это он сказал лишь потому, что должен был. Взглянув ему в глаза, она поняла, что он и сам хочет верить в лучшее. Вдруг пришло совершенно неожиданное осознание, что ей все больше и больше нравится Терезиас Смит. Не из-за того лишь только, что именно он принес единственное радостное известие с тех пор, как она наткнулась на Люциуса в чайном магазинчике. Он действительно беспокоился о Малфое, хотел его исцеления. И не потому, что это принесло бы ему известности, как целителю, поставившему на ноги единственного мага, зараженного ВИЧ. Просто Люциус был ему небезразличен. Вскоре Смит встал и невесело ей улыбнулся. — Я уверен, что Люциус в надежных руках, — после небольшой паузы добавил он. — Проследите, чтобы он поел, а если не проснется к восьми часам, его нужно разбудить. Необходимо будет выпить таблетки. Гермиона проводила его до камина, исправно кивая в такт его словам. — Спасибо, целитель Смит! — Если вдруг я понадоблюсь, просто крикните в камин мое имя. Вот это передаст мне сигнал, — он продемонстрировал нечто, очень похожее на магловский пейджер. — И я примчусь в кратчайшие сроки. С этими словами он взял пригоршню летучего пороха, ступил в камин, назвал адрес и исчез в вихре холодного зеленого пламени. _______________________________________________________________________ Будить Люциуса ей, как ни странно, не пришлось: часа через три он сам выбрался из своей комнаты. Гермиона читала на диванчике в гостиной, когда он молча плюхнулся на стул у письменного стола, едва удостоив ее взгляда. Вряд ли он выспался, вид его, по крайней мере, прозрачно намекал, с каким превеликим удовольствием тот вернулся бы обратно в постель. Помолчав еще минут пять, Малфой заговорил, не удосужившись даже взглянуть в ее сторону. — Смит осмотрел Вас? — Да. Он кивнул и вдруг взглянул на нее, вот только едва ли такому взгляду было впору радоваться. — Что говорит? Жить будете? — Буду. — Ну что ж, — последовал ответ. — Хоть кто-то из нас. Ну и как сказать ему о том, что Смит посмел обсуждать с ней его состояние? Ведь сказать просто необходимо: известие о том, что количество вирусных частиц пошло на спад могло бы подарить ему надежду. Надежда, судя по всему — как раз то, чего так не хватает Люциусу; лишь вера в лучшее сейчас способна вытянуть его из той трясины, где он увяз наедине со своей участью. — Смит и к вам заходил! — все же решилась рассказать ему Гермиона. — И сказал, что ваше состояние впервые с тех пор, как он начал вас наблюдать, можно назвать удовлетворительным. — Как мило, что мой целитель счел необходимым обсуждать с Вами мое состояние. Гермиона нахмурилась. Никакой реакции... Он что, не понял?! — Вы разве не слышали, что именно я сказала? Вам лучше! — Это сегодня, мисс Грейнджер, — в голосе смертельная усталость. — А что насчет завтра? — Завтра и будет завтра! — парировала Гермиона, не в силах дольше оставаться спокойной. Она вскочила со стула и теперь наматывала круги по комнате, потирая виски, будто неожиданный приступ мигрени не давал ей сосредоточиться. — Уж вы-то Люциус просто обязаны знать все о силе мысли! Вам не мешало бы поучиться оптимизму, если хотите вылечиться! — Насколько мне известно, от моего заболевания вылечиться невозможно, — спокойствие Малфоя прямо-таки выводило из себя. До чего упертый баран! — Можете тешить себя ложными надеждами сколько душе угодно, но меня в это будьте добры не впутывать! — Вы же волшебник, чистокровный к тому же, как часто любили подчеркивать. Разве вы не допускаете мысли, что у вас куда больше шансов выжить, чем у среднестатистического магла?! — этот довод мог оказаться более выигрышным. — Был еще один ВИЧ-инфецированный волшебник, от смерти магия его не спасла, — вздохнул Люциус. — Вас куда легче терпеть, когда Вы меня избегаете. Нельзя ли вернуть все на круги своя? Гермиона аж топнула в сердцах. — Раньше у вас, по крайней мере, была мечта, пусть даже и настолько садистская, как истребление под корень всех маглорожденных! «Напрасно Вы пытаетесь вывести меня из себя!» Тяжело опустившись в кресло, она вдруг осознала, что именно только что ляпнула. Уткнувшись в руки лицом, она заговорила спокойнее, хотя все так же живо, торопясь сказать как можно больше: — Ну как же так, Люциус?! Денег у вас куры не клюют, вы могли бы поспособствовать поиску панацеи. Но нет, вместо того чтобы бороться, вы просто попиваете себе таблетки, ожидая смерти. Вы будто хотите умереть! — Смириться со своим жребием и хотеть его — вовсе не одно и то же. — Смириться и сдаться тоже вещи разные! Люциус лишь ухмыльнулся. — Мисс Грейнджер, я Вам не какой-нибудь упертый гриффиндорец, который идет до конца, будь он победным или же нет. Истинный слизеринец точно знает, когда пришла пора остановиться, отойти в сторону, сдаться, если хотите. И терзаний по этому поводу вовсе не испытывает. Какой смысл продолжать борьбу, если исход пользы уже не принесет? Эти разглагольствования стали последней каплей. Гермиона запустила в него книгой прежде, чем успела подумать о последствиях. Малфой ловко увернулся, но маска безразличия быстренько спала с его физиономии. Он был в шоке. Цветочки, она еще только начала! Вновь вскочив на ноги, она нависла над ним, полная праведного гнева, и никто бы не посмел в эту секунду назвать эту девочку, ростиком всего-то метр шестьдесят, маленькой. — Так вот в чем дело? — она уже вопила во весь голос, кровь прилила к лицу, а воздуха вдруг стало мало. — Ваша жизнь вам кажется бесполезной? А знаете, где вам точно нечего ждать, Малфой? На том свете!! Потому что, если правда, что ад существует, туда-то вы и отправитесь!! Он вдруг прищурился, и его хваленая выдержка полетела к чертям. Гнев закипал у него внутри, вихрем заворачиваясь где-то в глубине и вырываясь наружу через стальные, полные ярости глаза. Он поднялся в кресле, оказавшись вдруг до неприличия близко, ведь она и сама до этого в него чуть ли не впечаталась. И прежде, чем Гермиона догадалась отскочить в сторону, Люциус схватил ее за руки чуть ниже локтей. — Отправлюсь?! — прошипел он и вдруг встряхнул ее, что было силы. — Если существует?! Глупое Вы создание, я уже в аду! Большая часть моей жизни сплошь из ада состояла! — на лице смесь безумной ярости и в то же время отчаяние. — Кого мне там бояться?! Дьявола? Я вижу его, глядя в зеркало, он — мое отражение! Голос стих, а в глазах вдруг появилась растерянность. Гермиона не шевелилась, чувствуя, как крепко он сжал ее руки, причиняя боль, и подумала о том, что наверняка теперь будут синяки. Слова его стучали в голове барабанной дробью, будто током пронзая все тело, как зажеванная пленка повторяясь вновь и вновь. ...я вижу его, глядя в зеркало... Невероятно медленно он разжал пальцы. ...он — мое отражение... И вот уже снова перед ней привычный замкнутый Люциус, погрязший в своем горе. Он мягко отстранился от нее и убрал руки прочь. — Вы здесь не для того, чтобы заботиться о моем душевном равновесии. Это бремя на Вас я взваливать бы не стал, меня самого это крайне мало заботит, и признаться честно я не до конца понимаю, что за дело Вам до меня. Я привез Вас сюда... — он вдруг замолчал, и вид у него был такой, будто голова вдруг страшно разболелась. — Зачем? — едва слышно пропищала она. Несколько неимоверно долгих секунд спустя он поднял взгляд, решительно встретившись с ней глазами. — Затем. Больше он не произнес ни слова, ни вслух, ни мысленно. Осторожно обойдя Гермиону, Малфой вышел из комнаты. _______________________________________________________________________ Отсутствовал он не так уж долго. Гермиона даже удивилась столь скорому возвращению. Только сейчас, наблюдая, как Люциус снова устраивается за столом, взбодрившийся и посвежевший после душа, она вдруг поняла, как сильно он изменился с их первой встречи много лет назад. Так вышло, что она стала свидетелем трех периодов жизни Люциуса Малфоя. В школе она знала его, как человека, на волосок висящего от того, чтобы стать воплощением зла; как ходячую пропаганду леденящих кровь намерений Волан-де-Морта. Совсем иным он предстал в момент битвы за Хогвартс: в тот день все маски были сорваны, и любой желающий мог лицезреть самую его суть — человека, отчаянно желающего уберечь от этого кошмара свою семью; отца, поставившего себе целью сохранить сына в целости и сохранности. Раскаивался ли он в тот момент? Пожалуй, лишь в том, что втянул во все это жену и наследника. Он пытался обелить себя и спасти их репутацию после, жертвуя огромные суммы на восстановление Хогвартса, свидетельствуя против других Пожирателей... Люди могли сколько угодно шептаться у него за спиной, презирая за изворотливость — озвучить ему свое пренебрежение никто готов не был. Малфоя все еще боялись, и вряд ли когда-то перестанут. И вот теперь ей по крупинке открывался новый Люциус. Конечно, выносить его все еще было трудно, но ведь порой трудновато было терпеть и саму Гермиону! Иногда ее энтузиазм, желание все контролировать и руководить, действительно начинали раздражать, да и всезнайкой ее прозвали не просто так. Так и Малфой позволял себе лишнее, будто поставив целью ежесекундно выводить ее из себя, вот только это, по сравнению с его прежним к ней отношением, было почти приятельскими насмешками. У него был ужасный характер, и все же он был на удивление сдержан и терпелив с ней. К тому же оказался практичным, вдумчивым и, что уж греха таить, умным человеком. С ним определенно нужно держать ухо востро. Гермионе казалось, что эти заключения были верны, что именно это и есть истинное лицо Малфоя. С чего бы ему притворяться? Она знала о нем такое, что и в страшном сне не привидится, к тому же они связаны Обетом. Все увиденное и услышанное здесь навсегда останется их тайной. Может раньше это и испугало бы ее, но сейчас, сидя в кресле и наблюдая за пишущим Малфоем, то и дело теребящим левой рукой прядь волос, страха она определенно не чувствовала. В животе заурчало, и Гермиона вспомнила, что Смит велел ей проследить за тем, что Люциус не голодает. Предчувствуя его недовольство, она, тем не менее, отложила книгу в сторону и откашлялась. — Что бы вы хотели на ужин? — Я не голоден, — пробормотал он в ответ. — Можете выбрать, что душе угодно. — Но вам нужно поесть! Он оторвался от рукописи. — Смит и Вас завербовал в свою кампанию «заставим его есть любым путем»? Гермиона не смогла сдержать улыбки. — Вы не слишком драматизируете? — В Вас саму когда-нибудь еду насильно запихивали? Она отрицательно покачала головой, хоть и подумала про себя, что некоторые визиты в Нору едва подобным не закончились. — Но это же чистой воды упрямство! Вам правда нужно поесть, чтобы организм боролся и вам это прекрасно известно, — он открыл было рот, опять намереваясь оставить за собой последнее слово, но Гермиона продолжала напирать, не дав ему и слова сказать. — Я прекрасно усвоила, что собственное здоровье вас не волнует, но если вы заморите себя голодом, кто закончит книгу? Во взгляде — ни намека на благодарность. Твердо и, будто назло упираясь, он стоял на своем: — Выберите сами, что захотите. Гермиона отказывалась понимать этого человека. Всего пару часов назад он от ярости задыхался, синяков ей понаставил, так крепко пальцы сжимал, а теперь — будто в хорошем настроении, пусть и упрямится для вида! Все это напомнило ей тот день, когда они ходили в город за покупками. Неужели всего несколько дней прошло?! Ее еще тогда поразило, как мягок он был с Паоло, как терпеливо реагировал на шутки той женщины из лавки (Гермиона все же разобралась, что именно она тогда говорила). Словом, вел себя, как совершенно нормальный человек. По крайней мере, до тех пор, пока не стал практиковаться в своем извращенном чувстве юмора на обратном пути и не заставил ее поверить в то, чего делать вовсе не собирался! Настроение у него, конечно, меняется со скоростью света. И так же неожиданно, как лестницы в Хогвартсе. Впрочем, пожалуй, ему простительно. Кто знает, что вытворяла бы она на его месте? Да и все эти лекарства вряд ли способствуют благоприятному расположению духа... Тряхнув головой, будто отгоняя прочь очередные размышления, она отправилась на поиски Джо-Джо. Просто попросит ее приготовить что-нибудь, а после вновь попытается уговорить поесть мистера Нехочуху. Эльф была на кухне, начищала до блеска сковородки и какие-то горшочки. Магловскую, грубовато вылепленную кухонную утварь. Ну надо же! В доме Малфоя! — Мисс Грейнджер проголодалась? — с надеждой в голосе защебетала эльф, тут же позабыв о посуде. Гермиона кивнула. — Пожалуйста, Джо-Джо, приготовь что-нибудь для меня и хозяина! — Что именно вы бы хотели, чтобы Джо-Джо приготовила? — эльф уже буквально подпрыгивала в предвкушении работы. А вот об этом она как-то не подумала. Есть хотелось, но чтобы что-то определенное... Задумавшись, она попыталась мысленно обратиться к Люциусу. Тот хоть и молчал, но Гермиона каким-то образом чувствовала, что он ее услышит. «Что из еды вы не любите?», — задала она вопрос про себя, размышляя, соблаговолит ли он вообще ответить. Он ведь ясно дал понять, что есть не собирается. Но узнать его предпочтения необходимо: с нее станется попросить приготовить именно то, что он не переносит, и тогда уговорить его уж точно не удастся. С его вздорным характером нужно по максимуму себя обезопасить — вот чему он ее точно научил... «Ненавижу баклажаны», — тихо произнес он, и ниточка, связывавшая потоки их мыслей оборвалась. Но Гермиона была рада и этому. Он сдался! Сложил оружие и уступил ей, Гермионе Грейнджер! Конечно, спор был бессмысленным, рано или поздно голод бы взял свое, но вкуса победы это не отравляло. Она попросила Джо-Джо приготовить первое, что пришло ей в голову — овощную лазанью без баклажан — и снова погрузилась в раздумья. Люциус очень странно на нее влиял, постоянно меняя и ее настроение тоже. Он будто дергал ее за веревочки, как марионетку: вот она на взводе, вот успокоилась, то она взвинчена, то ей все равно, сейчас злится на него, через минуту — само умиротворение... Два года назад она чуть было не погибла в его собственном доме, а он и бровью не повел. Вчера же забрался в ледяную ванну лишь бы привести ее в чувство. Два часа назад велел ей перестать донимать его своей опекой, сейчас вдруг эту самую заботу чуть ли не поощряет. Черт подери его раздвоение личности! Но ведь и в ней теперь будто боролись два человека. Одна половинка помнила все зло, что он причинил ей, все еще не могла простить ему всех его прегрешений. Голос этой Гермионы постепенно ослабевал, превращаясь в еле различимый шепот. Существовала и вторая половинка, которой было в его присутствии уютно, которая к нему привыкала и которой... будет его не хватать? Да-да, если он умрет, вернее, когда его не станет, этой сбившейся с пути Гермионе будет недоставать его общества! Во всем виновато то, что они здесь вдвоем, то, зачем они здесь! Она к нему привязалась, потому что видела, как он пытается очиститься, обелить свою душу. Нельзя было наблюдать, как он обнажал свои раны, и оставаться равнодушной, продолжать испытывать к нему неприязнь. Не меньше значило для нее и то, что он перестал относиться к ней, как к грязи на своих вычищенных до блеска туфлях. Конечно же она не дура! И прекрасно отдавала себе отчет, что причиной этому мог стать тот факт, что с некоторых пор, он самого себя ценил не выше, а грязи с грязью можно мешаться. Может статься, что он ни чему не научился и вопрос чистоты крови для него до сих пор на первом месте. Однако Гермиона почему-то верила всем сердцем, что это не так. Она так и не ушла из кухни, и Джо-Джо готовила в ее присутствии, почти доведенная до отчаяния. Несколько раз пришлось повторить, что она не за ней наблюдает, оценивая, что и как делает эльф, ей просто хочется подумать вдали от Люциуса. Джо-Джо кивала, хлопая круглыми глазами, и возвращалась к работе, ничуть не успокоенная, и постоянно оглядываясь. Оставалось еще десять дней наедине с этим человеком. Где-то внутри поселилась тревога и волнение. Если за четыре дня с ними столько всего произошло, что же будет через две недели?! Гермиона сглотнула. Она не знала, чем все это кончится, и волнение с каждой минутой лишь усиливалось. Людям свойственно начинать рассматривать друг друга, как потенциальных партнеров, когда других кандидатур не видно на горизонте. Естественная человеческая потребность. А они с Люциусом еще и наделены сверхмерным любопытством, их тянет друг к другу, им нужно понять, разгадать, вычислить. До добра это не доведет определенно... Уже было достаточно предпосылок. — Мисс Грейнджер хочет, чтобы Джо-Джо накрыла в столовой? — ворвался в мысли тонкий голосок эльфа. — Нет-нет, Джо-Джо, спасибо. Давай мне тарелки, я сама отнесу. ______________________________________________________________________ Поднимаясь из кухни в гостиную, Гермиона услышала оглушительный стук. Что такое? Она нахмурилась и пошла чуть быстрее, чем требовалось; тарелки, поддерживаемые заклинанием, плыли чуть впереди. Громкий, раскатистый грохот наполнил коридор, и Гермиона расслабилась. Гроза, только и всего, а тот стук — ливень по крыше барабанит. Кухня так хорошо звукоизолирована, что она не слышала, как все началось. Люциус устроился на столе, скрестив ноги, и наблюдал за грозой на улице с таким же неподдельным интересом, как и домохозяйка, дождавшаяся выхода новой серии «мыльной оперы». Он наложил на окно щитовые чары, и капли дождя исчезали, разбиваясь о невидимую преграду. Рукопись он, должно быть, предусмотрительно спрятал, во всяком случае, видно ее не было. Не произнося ни слова, Гермиона протянула ему его тарелку. Он взял ее так же молча. Что такого интересного он увидел там за окном? Ну гроза и гроза, подумаешь редкость! Люциус принялся за еду крайне медленно, как-то рассеянно даже. Так обычно ест человек, одновременно с приемом пищи читающий. Уж это ей было известно не понаслышке. Молчание затягивалось, начинало тяготить, и в конце концов, не выдержав, она осмелилась спросить: — Что именно вы делаете, Люциус? — Вы же не ждете, что я стану отвечать на идиотские вопросы? Задетая, Гермиона насупилась. Каков хам! Еще больше ее раздосадовало то, что, съев едва ли три-четыре ложки, он отставил тарелку в сторону. К тому времени она проглотила уже больше половины и теперь вынуждена была чувствовать себя обжорой из-за того, что он, видите ли, не голоден. — Вы бы поели еще, — бросила она. — Лазанья удалась на славу. — А я и не отрицаю, — раздалось в ответ. — Вы хотели, чтобы я поел — я поел. Количество еды Вы определить позабыли. — Мы тут, что условия сделки обсуждаем? — Гермиона медленно, но верно начинала закипать. Вдруг ее осенило: он нарочно ее цепляет — в последнее время это стало одной из его любимейших забав. Полная решимости не играть по его правилам, она поспешила взять себя в руки. — Вы хоть раз по-настоящему любовались грозой? — подумать только! Начинает светскую беседу, будто предыдущего разговора вовсе не было. — Никогда не приходилось. Блеснула молния, озаряя комнату, а вслед за ней — новый раскат грома, настолько мощный, что вилка у него на тарелке задребезжала в ответ. Плавным взмахом палочки он отослал посуду прочь. Гермиона хотела было возмутиться, как вдруг он чуть сдвинулся влево и похлопал по столу, словно приглашая ее присесть рядом. — В таком случае, присоединяйтесь! Она сочла за благо не спорить с ним сейчас, пока он в «добродушной фазе». С неохотой оттого, что пришлось уступить, нерешительно вскарабкалась на стол и столкнулась с новой напастью: хоть места было вполне достаточно, приходилось напрягаться, чтобы колени их не соприкасались. К счастью, Люциус, похоже, ее ухищрений не замечал, в противном случае уж точно бы не удержался от язвительного комментария. Размеры окна создавали впечатление, что стена вовсе отсутствует. Ощущение было такое, что сидят они на открытом воздухе. Гермиона грозу не любила. Не то, чтобы она боялась молнии... Просто знала насколько разрушительной, стремительной и непредсказуемой та может быть. А уж оказаться на ее пути живому существу — страшнее испытание и придумать сложно. На улице разыгралась настоящая буря: деревья пригнулись от мощнейшего ветра, будто стараясь защитить от него свои листочки, укрывая их могучими стволами; ливень распадался на мириады капель невообразимых размеров с такой быстротой, что земля не успевала впитывать воду. Вспышка молнии вдруг разрезала небо пополам, отделяя виллу от городка, так неожиданно, что Гермиона даже подпрыгнула на месте. В ушах отзвуком раздавался треск, а моргая, она долго еще могла видеть неясный зигзагообразный силуэт, словно вытатуированный на зрачках. Она попыталась проникнуть в его сознание, понять, выяснить, соответствует ли его нынешнее настроение буре за окном. Что-то подсказывало ей, что вряд ли, это же Малфой — шкатулка с противоречиями! Ее старания увенчались успехом, и когда их мысли столкнулись, Гермиона вздрогнула, ощутив внезапный прилив безграничной нежности. А что, если их Обет имеет и другую сторону медали: случайный, непредсказуемый выброс гормонов счастья во время таких вот контактов?? Да нет, не может этого быть, наверняка всего лишь совпадение! Люциус был безмятежен, умиротворен даже. Гроза его будто успокаивала. Какой же он сложный, противоречивый, запутанный. И с чего вдруг ее это не раздражает, а... умиляет что ли? Сосредоточившись, Гермиона решила попытаться вызвать у него те же непрошеные ощущения, по его вине ею испытанные. Как же это... Ресницы его дрогнули, глаза распахнулись, и он так порывисто втянул воздух, что стало ясно — задача выполнена. Свои действия, которые помогли ей этого добиться, описать она бы не смогла, ведь слова — лишь сухая констатация факта, а вся эта связь, все то, что с ними происходит — нечто неуловимое, неосязаемое, структурированию не поддающееся! Если уж совсем примитивно, она словно наощупь нашла у него в голове нужную кнопочку, и voi-la! Взглянув на него повнимательнее, Гермиона пришла к выводу, что он не догадывается, что сделала она это нарочно. Что если и у него все случайно вышло? Куда эта неразбериха их приведет? Как еще они смогут влиять друг на друга?? От мыслей этих ее затрясло, что, слава Мерлину, Люциус принял за отвращение. — Совсем не впечатлены? — «Впечатлена» — не то слово, — тихо ответила она. Они продолжали сидеть в темноте, а гроза потихоньку успокаивалась. Где-то за пределами досягаемости, из-за тяжелых облаков в темноте неразличимых, но создающих густую завесу, иногда просвечивали вспышки молнии. Они-то и стали единственным источником света в этой погрязшей в темноту комнате, когда свеча зажженная Люциусом полностью догорела. — За что вы ее любите? — прошептала Гермиона. — Грозу, я имею в виду. Он медлил с ответом, ей показалось, вечность. «Иногда не лишне вспомнить, что такое истинная мощь». Гермиона вгляделась в очередной приближающийся грозовой фронт. А ведь он прав! Вот настоящая сила; все остальное — лишь жалкие попытки людей добиться подобного величия. Он шевельнулся, и его колено, которое она с таким трудом старалась не задевать все это время, коснулось ее. И прикосновение это было куда сильнее удара молнии. От него под кожей будто одновременно оголились все провода, ударяя таким напряжением, что она едва усидела на месте, пытаясь делать вид, будто ничего не произошло. Хоть бы он ничего не почувствовал! Ну почему, почему, почему он так на нее действует?! Почему?? Почему она просто не отпихнет в сторону его ладонь, осторожно поднимающуюся вверх по бедру?! Почему в голову лезут вовсе не приличные мысли?? Почему она продолжает сидеть, боясь пошевелиться, спугнуть его, в то время как Малфой медленно, почти лениво изогнулся, нависая над ней? Как возможно, что она знает наверняка выражение его лица в эту секунду, хотя и не видит его в кромешной темноте? Заскрипел старенький стол, когда он уперся другой рукой в столешницу, пытаясь сохранить равновесие, и его губы мягко прикоснулись к уголку ее рта. Слишком поздно. Он действует на нее именно так, и это пора признать. Отделить их эмоции друг от друга уже попросту невозможно — они стали единым целым в этой их непонятной мысленной связи. Последние крохи сомнения улетучились, когда в миллиметре от своих губ она ощутила его порывистое дыхание — он не мог решиться, не уверенный, хочет ли и она этого. Тогда-то Гермиона его и поцеловала. А он ответил с такой жадностью, что голова пошла кругом. Эти губы точно знали, что именно делать, чтобы поцелуй вышел идеальным, чтобы доставил ей наибольшее удовольствие. Они хотели доставить ей это удовольствие. Удостоверившись в том, что и она желает этого поцелуя, колебаний Люциус больше не испытывал. Стоп-стоп-стоп, они целовались впервые, так почему же тогда он делает все так правильно, так, будто целовал ее вчера и еще тысячу раз до этого?! Боже! Что за сладкая пытка! Как можно устоять перед ним, когда он вот так мучительно медленно проводит кончиком языка по ее губам?! Он и целуется соответствующе: сплошное противоречие, сочетание несочетаемого. Мягко, неспешно, но при этом настойчиво и даже требовательно. Нет, так дело не пойдет! Ей нужно больше! Мерлин, и что это с ней? Это Люциус во всем виноват, она и не знала, что в ней могут таиться подобные желания! К черту все! Она запустила пальцы в его длинные волосы и прижалась к нему, что было силы, пытаясь показать, чего действительно хочет в этот момент, перехватить инициативу в свои руки. Что ж, Малфой знал правила игры, и потому уступил ей, теперь она целовала его. За окном с новой силой разразилась гроза. И в то время как он был совершенно безмятежен, отдавшись во власть своих желаний, Гермиона не могла перестать думать. Даже сейчас, стараясь прижаться к нему еще плотнее. Что они делают? Это неправильно, они не должны... Мысли продолжали свой бег, но кто прислушивается к здравому смыслу, когда желание владеет и телом, и разумом, когда его рука находится именно там, где и должна быть сейчас, когда сама ночь на их стороне? Как можно пытаться образумить себя и тем самым прервать лучший в жизни поцелуй?! Разве когда-нибудь еще ей будет так же хорошо? Разве... И она сдалась, прекратила пустые терзания, и была вознаграждена. Губы его теперь переместились ниже, оставляя на шее дорожку из тысячи легких, необходимых, как воздух поцелуев. Ей пришлось разжать пальцы, отпустив его волосы. Необходимо за что-нибудь более устойчивое ухватиться, она же вот-вот лишится чувств. А еще так гораздо удобнее откинуться назад, и тогда он сможет обнять ее еще крепче. Очевидно и он находит такое положение более удачным. Мурашки по коже от его теплого дыхания на ее шее, от прикосновений этих губ к ее коже. Боже, хоть бы он снова проделал с ней то же, что тогда, на крыльце дома ее родителей! Хоть бы вспомнил, хоть бы догадался. Голова кружится от одной только мысли об этом, а от желания, кипящего внутри, почти что больно! Люциус чуть прикусил кожу в том месте, где так неровно бился пульс. Ощутив через секунду, как язык очертил это место, она поняла, что думать больше не в состоянии. Он, казалось, тоже потерял голову, но ситуацию по-прежнему контролировал. И хотя рука на ее бедре, сжимающая, поглаживающая и такая неутомимая яснее ясного говорила о его желании, каким-то образом он продолжал держать себя в руках. Продолжал... а как бы ей хотелось, чтобы он позволил себе сдаться! Он вновь накрыл ее губы своими, и в этот раз поцелуй был иным. Первозданная, первобытная даже, страсть вмещала в себя все, что только было можно: пыл, потребность, жажду, отчаяние, замешательство — уже неясно кто из них и что именно испытывал. Чувства эти метались из ее сознания в его, встречались, сталкивались, смешивались и становились единым целым. Чем-то большим, нанося удар по прежним предрассудкам, ломая все воздвигнутые ими и другими людьми стены, унося их с собою в бездну... И ничто больше не имело значения. Что такое буря за окном, по сравнению с тем, что происходит сейчас между ними?! Боже, если бы он... или она... Если они... Слова казались бесполезными, и она вновь проникла в его мысли. Он с шумом вобрал в себя воздух, отрываясь от ее губ. Теперь уже она ласкала его шею губами, сосредоточившись на сонной артерии. Щетина вовсе не отталкивала ее, наоборот было в этом что-то мужественное, дикое даже. Всего лишь полоска кожи отделяет ее от его зараженной крови. Как бы хотелось ей высосать из него все отравляющие его организм клетки, вернув ей былую чистоту. Как бы хотелось ей, чтобы и он желал того же... Может ей бы и удалось вселить в него желание бороться за свою жизнь, она, вроде бы выбрала верный способ убеждения, но их неожиданно прервали — комнату наполнил яркий свет и пронзительный голос. — Джо-Джо принесла... — начала было эльф, и замерла в ужасе, закончив предложение так тихо, что они скорее догадались. — Дес-серт. Их вернули к реальности, они до сих пор жмурились от непривычно яркого света. Люциус привыкал к нему даже дольше, и когда Гермиона отпрянула в сторону, его глаза все еще были слегка затуманены. Она заставила себя повернуться к эльфу, сгорая от стыда, ужаса и испытывая совершенно явное разочарование от того, что все вдруг прекратилось. Джо-Джо готова была разрыдаться. — Джо-Джо так виновата! Джо-Джо не хотела мешать! Гермиона выскользнула из-под него и спрыгнула на пол. Люциус даже не пошевелился. — Все в порядке, Джо-Джо, — свой голос она будто слышала со стороны. — Давай его мне. Эльф протянула ей креманки — судя по всему с шоколадным муссом — и вся вдруг как-то сжалась, словно желая вовсе исчезнуть. — Джо-Джо как следует накажет себя, мисс. Гермиона уже приготовилась возразить, но ее опередил Малфой. — Нет, Джо-Джо, не накажешь. Я запрещаю. — Слушаюсь, хозяин, — прошелестела эльф и в ту же секунду исчезла. Креманки она поставила туда, где еще минуту назад сидела сама. И запаниковала. В груди вдруг стало тесно, страх сковал сердце, а живот вдруг заныл — так бывает, когда чего-то очень ждешь и страшно при этом волнуешься. Люциус сидел, потирая виски, как если бы пытался прогнать головную боль, и, прислушавшись к его мыслям, она поняла, что желание его не покинуло. А она... Все заполонил первобытный страх, ей было так страшно от того, что случилось, что могло случиться. И куда больше от того, как все это понравилось ей! — Если считаешь нужным, — сказал он тихо. — Можешь уехать. _______________________________________________________________________ Сердце колотилось, как бешеное. Гермиона собирала чемодан, руки ее не слушались, ноги подгибались. Что спрашивается, так ее напугало?! Он ни к чему ее не принуждал, ей все понравилось, даже больше того — она сама хотела его. Хотела Люциуса Малфоя. Гермиона изо всех сил старалась не расплакаться. Как это могло произойти?! Она должна ненавидеть его за все, что он сделал с ней и ее близкими. Да он противен ей должен быть! Конечно она понимала, что их тянет друг к другу (кому не нравятся опасные мужчины, та определенно саму себя обманывает), гипотетически такого поворота событий можно было ожидать, но черт возьми это же гипотетически! Если бы они остались одни во всем мире, если бы не было предыдущих лет, наполненных предрассудками, потерями, взаимной неприязнью... Она же для него — олицетворение всего того, что он презирает в людях, как и он для нее. Казалось, над ней смеются даже черные шелковые трусики, которые она только что бросила в чемодан. Господи, какая же она все-таки идиотка! И на что она рассчитывала, спрашивается?! На его благородство? Это же Люциус Малфой, в нем нет ничего святого! Он привык получать от сделки сполна. Почему бы не взять то, что и так уже в полной его власти?! Кому она сможет пожаловаться?! Однако тихий голосок в уголке подсознания шептал, что она ошибается. Что он изменился, что он уже не тот Малфой, что был раньше. И конечно был прав. Эти поцелуи и прикосновения... Он не играл, не пытался получить выгоду от сделки, он был искренним. Люциус позволил ей самой решить, чего она хочет, и она воспользовалась этим правом сполна. Он действительно желал ее и, правда, изменился. Это она не могла перечеркнуть прошлое. Как бы правдив и честен в своих чувствах он не был, проще ситуация не становилась. Он серьезно болен, он умереть готов, а даже если бы не его заболевание, что в нем можно полюбить?! Этот человек отравлен злом, пропитан им от корней волос до кончиков пальцев. Слеза скатилась по щеке, так противно ей стало от самой себя. Зачем она продолжает себя обманывать?! Сколько еще можно закрывать глаза на очевидное? Он уже давно не слепой фанатик. И столько всего произошло за эти дни, что демонстрировало ей другого Люциуса: котенок, деньги за квартиру; то, как он ухаживал за ней, когда она валялась с солнечным ударом. То, как мягок он был с ней во время грозы; то, что он вообще хотел ее со всей ее грязной кровью в придачу. То, что не позволил Джо-Джо наказать себя. Есть ли еще сомнения в том, что он изменился? Ей стало страшно, но она должна признаться, себе в первую очередь: пойдет ли он дальше этой дорогой, или вернется к тому, чем был, во многом зависит от нее. С ней он стал лучше. Гермиона тяжело вздохнула. Она не готова отвечать за то, что он вновь превратится в чудовище. Люциусу нужна ее поддержка. А ей нужно знать, что чудеса случаются не только в книгах, что он способен измениться, стать другим человеком. Ей нужно показать всем, что Люциус Малфой признал свои ошибки и готов платить по счетам. Гермиона хотела спасти его. Пусть все это лишь идеалистические настроения, а она всего лишь романтичная дурочка, и ничего не выйдет. Как узнать, если не попробуешь, стоило дело того или нет?! Итак, дело за «малым». Осталось убедить Люциуса. Неизвестно, как она будет его увещевать, какие слова для этого подберет, и помогут ли тут слова, но Гермиона решила остаться...