House Of Wretched

      Беги, пока можешь.       Ты волен стучаться в каждую дверь, искать ключи в каждом кустике, жалобно бормотать каждое слово, которое только способно привлечь внимание хоть одного неравнодушного в этом месте.       Но знай, что тебе никто не поможет.       Реки крови и невысказанных надежд будут преследовать тебя так же быстро, как преследует зайца хищный зверь; и, рано или поздно, ты утонешь.       Так же, как и в собственной беззаботности, когда, забывшись, пятилетним, но достаточно смышленым ребенком вернулся со дня рождения едва знакомого тебе мальчишки, перемазанный тортом от подбородка до кончика твоего длинного носа. Жизнь, впрочем, как море, и с новыми событиями накатывают новые волны, угрожающие задушить.       Ты растерялся, стоило открыть дверь квартиры и ступить в темное, необычно холодное и неприветливое помещение.       Стоило ожидать такой реакции; раньше тебя всегда встречала мать, с улыбкой на лице и, может, даже какой-нибудь сладостью в руках. Она любила тебя больше отца, злящегося непонятно почему каждый вечер, больше новорожденной сестры, которая появилась после нескольких походов ваш уютный дом незнакомых мужчин, и этим самым заслужила и твою привязанность.       Не увидев ее, ты утонул в страхе уже у порога.       Ты прошел мимо ванны, но услышал, как плеснула вода, будто желая привлечь твое любопытное внимание. Разумеется, ты заглянул внутрь — а как иначе? — вот только ничего в темноте не разглядел. Следовало подойти ближе, присмотреться к тому, что плавает в наполненном корыте, пускает большие пузыри газов от разложения, смотрит на тебя своими поблекшими глазками, которыми когда-то проливало слезы или смеялось тебе в лицо, как старшему брату.       Оно больше не встанет, и ты, понимая это, уходишь.       «С мамой все хорошо?» — остальной дом все так же пустует, когда ты минуешь кабинет главы семьи, впервые в своей короткой жизни просматривая его сложные и неразборчивые записи — раньше он никогда не подпускал тебя к своим документам. Мир этого мужчины невероятно сложен — и дураку понятно, что он старается угодить, старается прокормить вас из последних сил, но стоит ему взяться за бутылку, сознание бедолаги безостановочно плывет все по такому же морю, только более темному, чем твоя детская лужа. Задыхаясь в водах, барахтаясь, он наносит удары своей жене, оставляя синяки на ее нежной коже, тебе, мальчишке, который уже привык быть грушей и для ребят постарше. Он заставляет тебя ненавидеть вспышкой, а затем по-умному жалеть.       Ты минуешь чужой уголок через темный коридор, и тебе кажется, что тысячи глаз смотрят на тебя с фотографий — стариков, которых ты так любил и которые пытались помогать тебе и твоей семье, пока не умерли от старости, дальних родственников — папиных, — по какой-то причине не признающих тебя, недолюбливающих. Под их взглядами ты сжимаешься, дрожишь, ведь до этого через кромешный мрак ходил лишь за руку с матерью, которая могла уберечь от всех бед.       Возможно, это первый твой шаг к более самостоятельной жизни, даже с такого раннего возраста. Шаг, который придется сделать совсем одному.       И — надо же! — ты минуешь небезопасную зону, как герой боевика или фильма ужасов. Ты ощущаешь себя яснее; темные, немытые волосы (ты никогда не любил принимать душ) падают на плечи, и ты вспоминаешь, как яростно мама пыталась их остричь, но даже в столь юном возрасте ты уже умел отстаивать самого себя.       «Сейчас бы я отдал и волосы, и игрушечную палатку, и даже свою комнату, чтобы...»       Ты не договариваешь, потому что, открывая дверь, видишь, как качается в петле твой отец.       Он необычно спокоен, но его взгляд, прожигающий тебя, печален и безнадежен. Тебе кажется, что что-то здесь не так.       — Пап? — ты тянешь руку к неподвижному телу, но внезапно в нее впиваются костлявые пальцы.       Вскрикнув, ты поворачиваешь голову.       Мама лежит рядом, на постели; подушка под ее головой пропитана кровью, и женщина так же неотрывно смотрит на тебя заплывшим взглядом, сжимает болезненно, и на ее запястье ты замечаешь раны. Возможно, она пыталась навредить себе, и отец разозлился, ударив ее головой; поэтому ли он грустит?       Ее губы беззвучно шевелятся, будто в просьбе о помощи, и ты, то ли желая придать им хоть какой-то звук, то ли просто не будучи не в силах терпеть такое зрелище сломанного человека, кричишь в голос.       Выбегаешь наружу, в коридоры — пустые коридоры, — стучишь в каждую дверь, к каждому соседу, к каждой ниточке, связывающей с безопасностью, с существом, готовым помочь. Зовешь, зная, что отец, возможно, и видеть тебя не хочет, но зато мама ждет. Зовешь, говоря, что девочка, которая была тебе родной, пусть и странной, утонула, что родители в крови, не шевелятся, не отзываются, даже знака не подают о том, что все еще тебя не покинули.       Но никто не приходит. Никто не хочет помочь. Это дом проклятых.

***

      — Аргх!..       Ларри подрывается на постели, мгновенно принимая сидячее положение и ошалело оглядываясь по сторонам.       Его темная комната. Плакаты с зомби и любимыми рок-группами повсюду. Жесткий раскладной диван и открывающаяся со скрипом дверь.       — Дорогой? — Лиза осторожно заглядывает в комнату, обеспокоенно разглядывая сына. — Все в порядке?       Джонсон лишь сдавленно кивает, сглотнув липкую слюну. Женщина подходит, давит на его плечи, вновь заставляя лечь, и Лоуренс утыкается носом в ее запястье, покрытое едва различимыми шрамами — они зажили со временем, как оправились от прошлого и двое этих людей, которые теперь бесконечно нуждаются лишь друг в друге.       — Опять сны? — Ларс снова положительно качает головой и жмурится, когда его треплют по длинным волосам. — Отдыхай. Хоть завтра занятий и нет, я не хочу, чтобы ты опять ходил с синяками в глазах.       — Что за шум? — недовольно прошептал парень, прислушиваясь; снаружи доносились встревоженные голоса, топот аж нескольких ног, кто-то резко вскрикнул, отчего мать и сын вдвоем вздрогнули. — Глубокая ночь! Какого..?       — Что-то случилось с миссис Сандерсон, — Элизабет выдохнула и мазнула губами по прыщавому, покрытому еле-заметными морщинками лбу юноши. — Я не ходила разбираться, но соседи вызвали полицию. Не думай об этом сейчас.       — Проклятый дом, — раздраженно пробурчал художник, откидываясь на подушку; кажется, к утру он больше не заснет. Но не только из-за громких звуков сверху; беспокоило кое-что другое.       Кто-то из несчастных жителей вновь не достучался до соседей с запертыми от мира сердцами.