Муки совести.

Знаю, можешь сердце мне пронзить Ласковым, нежным взглядом, Вижу, эту тайну не раскрыть — И не надо. Заструится звёздный Млечный Путь Под твоею кожей. В эту ночь вдвоём нам не уснуть… Д. Колдун, «Дай мне силу»       «Здравствуй, дорогая моя девочка! Заранее прошу прощения за то, что ты прочтешь в этом послании. Но иначе не могу, а не то я подведу моего сына, которого ты спасала, защищала и закрыла в последний раз его удивительные глаза. Глаза мечтателя и воина. Когда я узнала, что ты своей магией исцелила владыку Трандуила, то задалась вопросом: отчего за столько тысяч лет никто не смог исцелить его драконьи ожоги? Этот же вопрос я задала и владыке Элронду, когда мы заехали в последний приют по пути в Синегорье. Он долго раздумывал, словно решал, сказать или нет. Затем, на следующее утро, провожая нас в дорогу, все же объяснил: «Только Истинный Целитель, который, к тому же, испытывает чувство Истинной Любви к раненому, способен победить этот недуг», — это его слова. Тебе решать, как поступить: прожить вечность в одиночестве и оплакивать то, что не вернуть, или все же принять ту любовь, что испытывает к тебе владыка. А самое главное, принять то чувство, что испытываешь сама к нему. Оставь свое упрямство, дочка. Я видела, как он смотрит на тебя. Он ждет и готов ждать всю вечность, но нужно ли это ожидание тем, кто уже любит? Подумай еще вот о чем. Ворон защищал и пожертвовал своей жизнью не ради владыки Лехолесья, а ради тебя. Чтобы ты, все же, стала счастливой. Не обмани его ожидания. Чтобы его жертва не была напрасной, будь счастливой. С молитвами о тебе Ауле, дочь моя Тауриель. Дис».       Рука безропотно отложила письмо на стол. Глаза смотрят в одну точку испугано, словно боятся поверить в только что прочитанное. Что это? В начале письма те же руны, что и на рунном камне Кили. «Обещаю».       Значит, письмо подлинное, и то, что в нем написано, правда. Как правда и то, что лесная дева уже знает, чего хочет ее израненное сердце.       Словно на что-то решившись, Тауриель поднялась со стула и направилась в купальню, что примыкала к ее скромной комнатушке. Она долго и с каким-то затаенным блаженством совершала омовение. После купели так же долго умащивалась маслами, словно совершала ритуал. А потом подошла очередь особенной женской магии. Волосы… Рыжий огонь, спускающийся ниже колен, огненная молния в бою, всполох осеннего солнца среди зеленой листвы.Она священнодействовала, расчесывая и играя со своими волосами. Это было медленно, так по-женски. Тауриель только сейчас начала познавать свою женскую суть. «…как он смотрит на тебя». А как? «Как на главное светило, на небосклоне своей вечной жизни!» — прозвучало в голове голосом Таура.       Тауриель даже не удивилась. Она лишь прикрыла зеленые очи, и сладостная, предвкушающая улыбка заиграла на нежных устах. «Твои волосы… Глядя на твои волосы, я чувствую, как огонь течет по моим венам», — простонал голос короля в ее сознании.       Она не отвечала ему. Она хранила молчание. Но он знал, что она слышит и принимает его.       Закончив расчесываться, она вернулась в комнату. На ее скромном ложе лежало оно. Простое серое платье. Но простота была обманчива. Едва ткань, коснувшись кожи девушки, обвилась вокруг ее стана, плеч, рук, груди — по всей этой ткани пошли волны от нежно-розового до нежно-голубого. Это был настоящий симбиоз женщины и ее платья. Они словно заключили тайное соглашение и теперь зависели друг от друга. — «Тебе понравилось?» — «Да. Оно прекрасно.Благодарю». — «Вот как?»       Выйдя в сад, она знала, куда следовало направиться. Это был маленький закрытый павильон. Она была так уверена, что он есть, но внутри ни разу не была там.       И еще Тауриель почему-то не боялась. Убеждена — не обидит. Была уверена в нем, как в своих клинках. Не подведет и не сделает больно. Лишь защита, забота, любовь.       Во время пути до павильона, он незримо присутствовал и шептал ей те слова, что звучат во время ночей любви. «Живу, дышу тобой. Не могу напиться твоей красотой. Ты та, что извлекла тьму из моей души и омывала ее своими слезами…»       В павильоне было тихо. Снаружи не проникали даже звуки леса. Простая обстановка включала в себя мягкую удобную кушетку, круглый столик с кувшином вина и двумя кубками.       И все.       Она подошла к окну и отодвинула белоснежную занавесь. Смотрела и ничего не видела. Просто ждала.       Вздох за спиной, ее волос, не заплетенных в косы, коснулись пальцы, унизанные перстнями. И вот мягкие пряди живой рекой заскользили между этими длинными, аристократичными пальцами, омывая их.       Сильные руки сжимают ее плечи и, бережно поглаживая, поворачивают лицом к королю. Она смотрит, не опуская взгляд. Они долго изучают друг друга, а потом он, притянув ее и чуть наклонившись, касается ее губ своими.       Целует, словно утоляет жажду — долго, терпеливо и…самозабвенно.       Она, теряясь в поцелуе, едва удерживает равновесие, но тело вдруг становится как из тумана, она, цепляясь за мощные плечи, облаченные в шелк, издает особый горловой звук. Мужчина, дождавшись именно этого знака, подхватывает и несет ее к кушетке. А дальше нет имен и титулов, стираются года и столетия. Время остановилось… Есть Она.       Есть Он.       Есть сплетение тел и теней в закатном солнце на белоснежной стене.       И шепот…       Он звучит громче, чем раскаты грома в горах. «Ты простила…» «Ты ни в чем не виноват…» «Я люблю тебя… Ах, как я люблю тебя, и все, что связано с тобой…» «Я люблю тебя, и все что любишь ты, я тоже люблю…» «Коварна, как весна…»       Низкий мужской смех слышится далеко за пределами королевского сада, и Лес, слушая этот звук, вдруг встрепенувшись, начинает наливаться новой, и такой давно забытой силой!