Моя корова, что хочу, то и делаю!

Высоко в небе ярко светила полная Луна, окружённая свитой из звёзд. По всему Простоквашину не было слышно ни звука. Спали все: и старый вредный почтальон Печкин, и корова с телёнком; уснули уже и Шарик с Матроскиным, крепко обняв друг друга; уснул и Дядя Фёдор. И ему снился очень странный сон. А снилось Дяде Фёдору вот что. Сначала ему снился большой зелёный луг, и он на нём сидит. Сидит и что-то рисует на земле бледно-малиновой краской. Что-то похожее на медведя с грибом на спине. Вдруг появились Матроскин и Шарик. И Матроскин говорит: “Дядя Фёдор! Идём чай с Печкиным пить!”, а Шарик добавил: “Печкин сегодня вкусный! Я три штуки съел. Идём, пока там что-нибудь осталось тебе-э-э! Бе-э-э! Бе-э-э!”. Шарик начал превращаться в милую пушистую овечку, а Матроскин зачем-то нацепил розовое платье с оборочками, розовую шляпку и начал пасти Шарика. Внезапно пошёл дождь. Земля стала плавно уходить из-под ног Дяди Фёдора, и вот он уже крутится в большом водовороте грязной жижи. Мимо проплывали три Печкина и хором пели матерные частушки, не имея ни малейшего намёка на слух и голос и напрочь позабыв про рифму и смысл: “У козы чётыре глаза, В чашке плавал Фёдор! Вот такой вот чай хуёвый У котов колючих!”. А вокруг носился галчонок и кричал: “А я чем могу помочь? Я почтальон Печкин!” Фёдор проваливался всё глубже, и, наконец, понял, что сидит на стуле в своей городской квартире, причём сидит он совершенно голый, а из квартиры куда-то пропала вся мебель. Откуда ни возьмись, появился Папа, почему-то одетый в костюм розовой феи. Он сказал: “Тебе в деревне лучше. У тебя ведь нет вечернего платья”, взмахнул волшебной палочкой, и в ту же секунду вместо Папы появилась пастушка с овцой. Одета она была точно так же, как Матроскин, но была человеком. Дядя Фёдор вдруг как-то застеснялся и начал прикрываться. Пастушка, видимо, была очень доброй и одолжила Дяде Фёдору своё платье вместе со шляпкой, оставшись абсолютно голой. “Тебе тепло?” – спросила она голосом Матроскина. Дядя Фёдор, не успев ответить, оказался в подъезде, где он впервые встретил Матроскина. Вниз по лестнице с громким хохотом пронёсся Печкин на велосипеде. “Корова у нас чья?” – вдруг прозвучал где-то сверху нежный Матроскиновский тенорок. Матроскин сидел на подоконнике и шевелил ушами. “Государственная.” – ответил Фёдор. “А мороз, который она вырабатывает?” – “Мороз наш.” – “Попрошу птичку нашу не обижать!” – Матроскин выпорхнул через окно, и замахал лапами, как птица. Вдруг откуда-то на Дядю Фёдора опрокинулся стакан чая. Розовое платье оказалось безнадёжно испорчено, и пришлось его снять и надеть привычную жёлтую футболку. “Здравствуйте! Возьмите меня к себе жить. Я вам всё охранять буду.” – раздался за спиной голос Шарика. Дядя Фёдор обернулся и увидел Шарика, который стоял, облокотившись на перила, и помахивал хвостом. Дядя Фёдор попытался что-то сказать, но рот у него был забит соломой. “Ну, а если во мне инстинкт просыпается, и меня в лес потянуло со страшной силой?” – продолжил пёс – “Делайте из меня что хотите, хоть чучело. Всё равно мне жизнь не мила. Всё, считайте, что я утонул.” Шарик начал спускаться вниз, и, уже почти скрывшись из виду, добавил: “Мясо лучше в магазине брать. Там костей больше.” Вдруг откуда-то снизу начала прибывать вода. Дядя Фёдор начал тонуть и… проснулся. Кровать была мокрой от пота, а трусы упрямо пытался разорвать жёсткий утренний стояк. Дядя Фёдор долго пытался понять, куда он попал, и, наконец, понял, что лежит в своей собственной кровати в своём собственном доме в Простоквашино. Все эти чаи и платья оказались лишь плодом разыгравшегося воображения. Теперь его мучал другой вопрос: что случилось с его членом? Такого раньше ни разу не было. Но это состояние прошло раньше, чем Дядя Фёдор смог понять.