Я следую за всеми твоими движениями. Мои желания принадлежат тебе. Я оплакиваю потерю моего солнца. (Из описания цветка Календулы, поворачивающегося вслед за солнцем.
***
— Дэннис! Что ты натворил? Ты должен во всём сознаться! — Только не начинай. — Разве ты не понимаешь? Мне страшно. Я думала, ты справляешься. Просто скажи, пока ещё не поздно. — Я передумал. — Ты не можешь! Это неправильно. Неважно, чего мы хотим. Он придет, чтобы очистить её, и никто из нас не должен ему помешать. — Она такая правильная. Такая идеальная. Ты же видишь, Патриция! — Я вижу, — Патриция скорбно вздохнула и вытолкнула Дэнниса далеко за пределы освещенного круга. — Хэдвиг, ты уже взрослый и должен понимать, — начала она длинный разговор.***
Прошло всего несколько минут, и он вернулся. Эрика вгляделась в его лицо, желая удостовериться, что перед ней та личность, которой принадлежит одетая на нём одежда. — Дэнниса здесь нет, — с улыбкой успокоила её Патриция и протянула одну из своих новых водолазок, — надень, он уже выбросил твою блузку. Я сожалею. Эрика тут же натянула предложенную одежду и почему-то почувствовала себя в ней защищенной. Присевшая рядом Патриция отвела взгляд. Чёрная ткань, идеально обтягивающая тонкий стан Эрики, как будто кричала остановиться, молила изменить своим убеждениям, доказывала, что они похожи гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. — Вместо меня будет приходить Хэдвиг. Я с ним договорилась. Постарайся не злить и не расстраивать его. Иначе он отдаст свет Дэннису, а тот совершенно не справляется с собой. Эрика едва заметно вздрогнула от отвращения при упоминании Дэнниса. То, что тот не справлялся с собой, было мягко сказано. Ей хотелось раздавить его, как блоху, хотелось, чтобы Патриция, такая твёрдая и заботливая, вовсе уничтожила бы его и осталась одна в теле этого несчастного психа, но та смогла лишь уговорить Хэдвига не выпускать его… Хотя почему она хотела того, чтобы Патриция осталась и полностью заняла контроль над телом? Разумнее было бы оставить одного Хэдвига, побить его или обмануть, отобрать ключи и сбежать наконец. Эрика подняла глаза на Патрицию. Впервые она осознала, что благодарна ей. И эта благодарность мешала. Она могла бы подружиться с Хэдвигом, запугать, даже убить — свобода была бы у неё в кармане. Но перед Патрицией было совестно, и она сама удивлялась своим чувствам. — Спасибо, — всё же невозмутимо ответила она. Сильная девочка. Патриция смотрела, как Эрика быстро берет себя в руки и успокаивается, и думала, что та напоминает ей грациозного хищника, за которыми она когда-то любила наблюдать в зоопарке. Они тоже, даже попав в ловушку, оставались спокойными и рассудительными. Уверенными в себе. Застывшими идеальными статуями, готовыми в любой миг сорваться с места и использовать подвернувшуюся возможность. Сильные и прекрасные в своей чистоте, кажущиеся идеальными и завершёнными. Эрика — сплав дикой, неукротимой энергии и природной естественности. Она не нуждается в воспитании, но ей нужна поддержка… Но всё это, конечно, иллюзия. Была бы сильной, если бы испытала боль. Патриция мягко улыбнулась, пряча в улыбке горечь. Если бы всё было так просто, если бы каждая нечестивая душа могла остаться грязной, если бы Зверь не был так голоден, если бы был выбор… Нестерпимо захотелось одарить теплом свою подопечную, совершенно спокойно сидевшую рядом, приобнять, приободрить. Сдерживаясь, Патриция изящно сложила руки на своих коленях, подалась вперед и коснулась лба девочки теплыми губами. Эрика закрыла глаза. Почему-то этот поцелуй успокоил её. — Сейчас я ненадолго уйду в город, — заботливый голос Патриции чуть дрогнул, будто она растрогалась. — Отдыхай. Эрика почувствовала, как спружинила, избавившись от веса, кровать, услышала шаги. Дверь мягко закрылась.***
Вернулась Патриция с небольшим букетом свежих цветов. Это были не опостылевшие лилии, источавшие свой приторно-сладкий запах даже во время увядания, а что-то другое. Ярко-оранжевые и желтые головки с темными сердцевинами; легкий, свежий аромат. Словно солнечные пятна выделились они на фоне серых стен и стерильно-чистой ванной. — Это календула, — сообщила Патриция, заметив заинтересованный взгляд. — Каждое утро она радостно выражает свою любовь, открывая свое лицо приветным лучам солнца, и неотрывно следит за его каждодневным ходом, послушно склоняя свой хрупкий стебелек ему вослед. Очень преданный цветок, не находишь?***
Следующим утром её опять разбудил Хэдвиг. —Мисс Патриция сказала, что я взрослый и могу заменять мистера Дэнниса, — его переполняла гордость и чувство собственной значимости. —Ух! — как могла радостно поддержала Эрика. Возможно он достаточно самоуверен, чтобы попасться на крючок. — Это значит, что теперь ты можешь делиться со мной своими игрушками и принимать важные решения? — Да! Я теперь всё могу! Какая у тебя любимая игра? — Ну, наверное… — Эрика сделала крайне задумчивый вид.— Пожалуй, прятки! — Нее, где здесь прятаться? — Хэдвиг оглядел единственную в комнате кровать и тумбочку, с сомнением глянул на дверь ванной. — А выходить тебе нельзя. Эрика досадливо взъерошила волосы. — Тогда… У тебя есть шахматы? — надеясь хотя бы развеять скуку, спросила она. — Не знаю. Мы здесь недавно, — неуверенно ответил он, начиная грызть ногти. — Я пока что только тетрис нашел. Пару минут ушло на то, чтобы уговорить Хэдвига заняться поисками. Ещё час из-за двери доносились скрип, шуршание и неразборчивое бурчание. И только когда радостно сверкая глазами, Хэдвиг протянул ей коробку с шахматами, она выяснила, что он абсолютно никакого представления не имеет относительно правил. Он с радостью согласился научиться играть, но это оказалось довольно сложным занятием. Хэдвиг был подвижным ребенком, не желавшим проводить всё своё время в её подвале за скучными объяснениями. Он то и дело вскакивал и без объяснений убегал, и тогда до неё доносилась музыка или звук кухонных приборов. Эрика лишь вздыхала, заканчивала партию сама с собой и начинала новую.***
Патриция зашла вечером и как обычно протянула руку, приглашая поужинать. Её теплые пальцы немного дрожали, как будто она находилась в нерешительности или предвкушении. После еды они не пошли обратно, как каждый вечер до этого. Теперь Патриция повела её в гостиную, где уютно трещали дрова в разожженном камине. Там, не глядя ей в лицо, она открыла тяжелую крышку пианино и присела на специальную скамейку. — Я так давно не имела возможности играть кому-то. Ты не будешь против? И хоть Эрика и не могла сейчас видеть её лицо, она вдруг явственно ощутила, что та смущена. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, она неопределенно хмыкнула в ответ и забралась на диван, поближе к огню, поджимая под себя ноги. Пару секунд стояла тишина, а потом раздались чарующие звуки, и зарекающаяся не поддаваться на эти странные провокации Эрика вдруг расслабилась. Она настолько отпустила себя, что не заметила, как заснула после второй мелодии. Утром Эрика проснулась на своей кровати, отлично выспавшаяся, с остатком волшебных снов в голове. Умываясь, делая что-то наподобие зарядки, чтобы поддерживать себя в форме, завтракая, Эрика всё гадала, как же она попала в свою комнату. Патриция весь день незаметно улыбалась, вспоминая приятную тяжесть на своих руках, спокойное, умиротворенное лицо с наконец-то разгладившейся морщинкой на лбу, мягкие волосы, которые она гладила и перебирала целый час, прежде чем оставить девушку одну.***
Следующий вечер Патриция провела на её кровати. Она сидела идеально ровно рядом с босыми ногами Эрики и читала принесенную с собой сказку «Лев, Колдунья и Платяной шкаф». Эрика всё порывалась сказать, что она не маленькая и давно знает эту историю, да и читать сама умеет, но то, каким умиротворенным было лицо Патриции в этот момент, не позволяло ей этого сделать. Иногда Патриция прерывалась и рассуждала о сюжете, пытается втянуть Эрику в обсуждение, и под конец вечера, надо признать, у неё неплохо это получалось. Через несколько дней они говорили об английской поэзии и зарубежной литературе. И даже немного поцитировали свои любимые стихи. Далеко за полночь, уходя, Патриция удовлетворенно улыбалась и ежесекундно одергивала свои счастливые мысли, напоминая себе о несбыточности желанных фантазий. Каждый день Патриция расставляла везде свежие цветы. На раковину в ванной, на тумбу рядом с кроватью, на кухонный стол и на крышку пианино, и Эрика начала видеть в этом какой-то ужасный план, как будто что-то страшное произойдет, когда цветы в неизвестном ей списке закончатся. Или если они завянут, прежде чем Патриция их заменит. Но Патриция всегда успевала. Каждый раз цветы были разные, но неизменно желтые. И, кажется, Патриция знала про них всё. — Я никогда не последую за чем-то менее возвышенным. Когда я размышляю, мне кажется, что цветы имеют души более благородные, чем наши, и могут научить нас презирать любое раболепие и идолопоклонство, а мы стремимся за земными благами, которые не стоят наших стараний. Это бархатцы, Эрика. Бархатцы — солнечные цветы, — размеренно и воодушевленно рассказывала она, меняя воду и заменяя едва раскрывшиеся тюльпаны небольшими, яркими букетиками. Эрика вдруг поняла, что всё чаще чувствует привязанность к этой женщине, заключенной в тело мужчины. Всё чаще она стала замечать, что Патриция искренне заботится о ней. Та, конечно, не предлагала ей свободу, но казалось бы, делала всё возможное, чтобы пребывание Эрики в заключении было более комфортным. Она балывала её деликатесами и, уходя, оставляла ей магнитофон, как бы нечаянно забыла на её столике книгу, а в ванной появилось сменное бельё её размера. Как-то раз Эрика не сдержалась и решила поставить все точки над «i»: — Почему ты так носишься со мной? Вы похитили меня, насильно удерживаете здесь, и меня сбивает с толку твое отношение. Ты что, хочешь свести меня с ума? Патриция долго смотрела на неё, размышляя, почему именно эта девчонка попалась им на глаза. И почему именно она вызывает столько противоречивых чувств. Чем она отличается от множества других, которых Патриция спокойно принесла в жертву? — Милая, я не могу отпустить тебя, — наконец-то ответила она. В голосе Патриции слышилась боль. — Мне хотелось бы, но я не могу. Ты кажешься такой невинной, такой чистой. Ты мне нравишься, и я не хочу, чтобы ты страдала, хотя бы сейчас, пока ещё есть время. Но Зверь уже близко. Я не могу тебя отпустить. Прости. Поджав губы, она резко развернулась и вышла, а Эрика ещё долго думала привиделись ли ей слезы в глазах тюремщицы.***
Хэдвиг принёс тарелку с ещё горячими оладьями, политыми джемом. И тут же начал хвастаться своей новой курткой и бейсболкой. Видимо, Патриция решила побаловать его. Эрика молча ела, не особо вслушиваясь в его болтовню и только изредка поддакивая. Хэдвиг всегда был очень болтлив, но услышать от него хоть какую-то полезную информацию Эрика уже отчаялась. Именно поэтому она вдруг замерла, не донеся вилку до рта, пытаясь осознать его последние слова. — Да-да, я точно знаю. Зверь придет сегодня. Взрослые ничего не чувствуют и не понимают, а я знаю, что он больше не может ждать. Мисс Патриция просила не пускать Дэнниса, а Дэннис и не рвётся больше. Но он сказал выпустить Зверя. А насчет него мисс Патриция ничего не говорила. Так что я его выпущу и не буду ни с кем из них ссориться. Хэдвиг выглядел очень довольным, оттого что смог придумать такой хитрый план. Он совершенно не обратил внимание на изменившееся лицо Эрики, глаза которой забегали по комнате, в сотый раз пытаясь найти то, чем можно было бы защититься. Вдруг она заметила, что в её руке вилка — какое-никакое, а всё-таки оружие. Может быть, если сейчас напасть на Хэдвига, она сможет победить его. Вдруг, это её последний шанс? Она перехватила вилку поудобнее и крепче сжала её в кулаке, вдыхая полной грудью, чтобы вытеснить из сознания образ Патриции, мягко заправляющей прядь волос ей за ухо. И вдруг, всё ещё говорящей о своем уме Хэдвиг замолчал, выпрямился, плотнее запахиваясь в ветровку манерным жестом, и Эрика тут же поняла, что момент упущен. — Спасибо, Хэдвиг, — лукаво улыбаясь, Патриция провела по подбородку Эрики, стирая джем. — Как тебе завтрак? Эрике показалось, что во взгляде Патриции — нежность. Она почувствовала неподдельный интерес и поняла, что не сможет причинить боль этой личности своего похитителя. Улыбаясь и благодаря за еду, Эрика незаметно спрятала вилку в складки покрывала. — Он придет за мной сегодня. Хэдвиг сказал, что выпустит его, — завязав этот разговор, Эрика следит за каждым движением Патриции, желая угадать, знает ли та или действительно находится в неведении. Взгляд Патриции стал серьёзным, несколько минут она молчала, переваривая информацию и успокаивая вдруг сбившееся дыхание, после чего протянула к Эрике руки и сжала её ладони в своих. — Я не знала… но догадывалась, что это скоро произойдет. Я как могла оттягивала этот момент. Я хотела, как раньше, дождаться полной луны, но теперь он гораздо сильнее, чем был в первый раз. — Патриция, — пересохшее вдруг горло не слушается, но Эрика перебарывает себя, готовая на всё, чтобы выжить, пытаясь подавить накатывающую панику. — Патриция, пожалуйста, не отдавай меня ему. — Милая. Я так хотела бы заботиться о тебе, я окружила бы тебя теплом и вниманием. Мы бы сдружились и отлично проводили время, но, — Патриция, грустно улыбаясь, делает шаг назад, отпуская Эрику, — но этим мечтам не суждено сбыться. Твоя жизнь словно сон, у тебя не было шанса, — её голос падает до шепота, она больше не может противиться ему. По глазам её совершенно точно катятся слёзы, — у тебя не было шанса. Зверь поведал нам о своих желаниях, и мы должны утолить его голод. Он идет за тобой, и я ничего не могу сделать. Патриция уходит. На её месте Дэннис. Он оглядывает все критическим взглядом и тянется к Эрике поправить сбившийся рукав. Но та моментально отскакивает на несколько шагов, внутренне собираясь и мечтая, чтобы единственное её оружие — острая железная вилка — оказалась бы сейчас под рукой. В то время, пока Дэннис сверлит её взглядом, говоря что-то об очищении и Звере, Эрика буквально каждой клеточкой чувствует её. Она с точностью до миллиметра знает, где и под какой складкой покрывала находится ключ к спасению. Дэннис вдруг замолкает, и только тогда Эрика замечает, что он снял олимпийку Хэдвига и уже стягивает футболку с ярким принтом мыши на всю грудь. На его лице выступили капли пота, и, зарычав, он падает на колени. Эрика вдруг понимает, что вилка будет бесполезна. Перед ней уже не Дэннис. Чудовище. Зверь, о котором они говорили. Даже стоя на коленях, он кажется выше Дэнниса. Вздувшиеся на руках жилы, вены на лице, невероятно расширившиеся зрачки чертовски её пугают. Лопнувшие капилляры окрасили яблоки глаз в красный. Слышится скрип. Эрика дрожит, и вместе с ней дрожит кровать. Все её металлические части вибрируют, и их вибрации отражаются в мозгу Эрики. Она неожиданно осознаёт, что если захочет, то сможет усилить эти колебания. Полностью преобразившись, он медленно поднимается и, похрустев позвонками, разминая шею, переводит на неё обрекающий взгляд. В следующее мгновение сразу происходит несколько вещей. Зверь медленно шагнул вперед, а Эрика быстро перемахнула через кровать, которая сразу после этого вдруг перевернулась и встала на ребро, создавая некую перегородку между ними. Эрика не стала терять драгоценные мгновения и с силой налегла плечом на свою постель, превратившуюся в щит и оружие, толкая её на монстра. Та неожиданно легко поддалась, и Эрика даже чуть не упала, когда вся металлическая основа, сдвинувшись от толчка, стремительно двинулась вперед, и, с силой толкнув, придавила Зверя к стене. Послышался гневный вопль и скрежет. Эрика, не дожидаясь окончания его борьбы с сеткой, выскочила за дверь. Убегая, она всё ещё чувствовала сетку, которую он рвал на куски. Никто из них не собирался так просто сдаваться. Он нагнал её у огромной входной двери, с которой она провозилась непозволительно долго. И только увидев его окровавленную фигуру, приближающуюся к ней длинными нечеловеческими прыжками, Эрика смогла почувствовать железо под пластиковой обшивкой и встроенный металлический замок. Затылком ощущая его неистовую злобу, Эрика почти просочилась наружу. Через мгновение сзади раздался глухой удар и разъяренный рев. Она на секунду растерялась, не зная, что делать: держать дверь или бежать? Но когда от следующего удара в двери образовалась вмятина, ответ на этот вопрос стал очевиден. Эрика бросилась вперед по мощеной камнем дорожке, виляющей сквозь заброшенный парк. Впереди была видна рама покосившихся ржавых ворот, когда он настиг её. Оглушающий треск деревьев, и вот он уже выскочил на дорогу в паре метров позади. — МЫ ВОСПРЯЛИ ВНОВЬ! МЫ НИЧЕГО НЕ БОИМСЯ, — его крик был похож на рев раненого животного, которое вдруг из великого упрямства решило донести свою точку зрения. Слова звучали хрипло, было видно, как напрягается его глотка. — НЕ ЗАЧЕМ БЕЖАТЬ. ЛИШЬ ЧЕРЕЗ БОЛЬ МОЖНО ДОСТИЧЬ ВЕЛИЧИЯ! С каждым словом он подходил всё ближе, в то время как Эрика пятилась назад. — ЛЮДИ, ЧТО НИКОГДА НЕ ЗНАЛИ БОЛИ, НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮТ НИКАКОЙ ЦЕННОСТИ И НЕ ЗАСЛУЖИВАЮТ МЕСТА В ЭТОМ МИРЕ! Его лицо кривила хищная ухмылка, а пальцы судорожно сжимались в кулаки. Эрика не сводила с него взгляда, но теперь она так же отчетливо «видела» и изгородь позади себя. И могла ей управлять. Она не задавалось вопросом «Почему?». Сейчас было абсолютно наплевать, откуда такие силы и что с этим делать. Главное было выжить. И она решилась. Резко развернувшись, прыгнула сквозь дыру, образовавшуюся из-за того, что кто-то выломал кусок узора, и, приземляясь на асфальт, отдала приказ железным прутьям. Зверь рванул за ней, он был невероятно быстр и почти успел проскользнуть за ней, когда его щиколотку начали оплетать лозы металлического винограда. Он навис над ней, упершись руками по обе стороны её головы, в глазах его сверкала ярость, он как будто вообще не чувствовал боли. Схватив её и в то же время пытаясь освободить конечность, он порвал на ней одежду и поцарапал лицо. Кожу на руке ожгло болью, и Эрика заставила ворота ожить целиком. Она вложила в металл всю свою боль, всю ненависть, весь тот страх, который она скрывала даже от самой себя. Он до последнего держался за её руки, оставляя синяки, впился ногтями в лодыжки, вспарывая гольфы вместе с кожей. Длинные арматурины оплетались вокруг его рук и ног, острые листья винограда врезались в мясо, но он вырывался так, будто это были всего лишь листья. Его крик слился со скрежетом и скрипом, вся округа должна была услышать это. Но вокруг не было ни души. Довольно быстро он оказался скручен и почти обездвижен, всё новые и новые прутья пеленали его в свой кокон, сдавливая и протыкая насквозь. Эрика не могла контролировать их, она лишь яростно желала уничтожить. Незаметно для себя она отползла от этого клубка и встала на ноги. Ноги дрожали, руки тоже, но ледяное спокойствие уже заполнило её душу. Она набрала полные легкие воздуха и подошла к затихшему Зверю. На неё смотрели глаза Патриции. В них была боль и сожаление. Слезы скатывались по разодранной щеке и капали на стянувшие шею металлические кольца. — Патриция! —только что обретенное спокойствие улетучивается, и Эрика уже срывает ногти, пытаясь разогнуть стальные тиски. — Подожди, Патриция, я сейчас, — шепчет она, собираясь с силами, пытаясь понять, как «отпустить» металл. — Эрика, нет! — шепчет Патриция, протягивая уже освобожденную руку и аккуратно поправляя выбившийся локон. — Он ещё здесь. Он выжидает. Ты должна идти. Сейчас же! Эрика впервые в жизни не может сдержаться и перехватывает её руку. На глаза наворачиваются слезы, и она нежно касается губами внутренней стороны ладони, вкладывая в это движение всю благодарность и сожаление. — Иди, — улыбнувшись уголком губ, Патриция выплевывает последнее слово с кровью, и её веки дрожат. Эрика быстро встаёт и делает несколько шагов назад. После чего стирает слезы и отворачивается. Она уходит вдаль, ни разу не оглянувшись, всё ещё чувствуя металл и стекающую по нему кровь. Монета, с детства висящая на её шее, слегка подрагивает, в то время когда Эрика недобро ухмыляется, не обращая внимания на продолжающую стекать по щекам влагу. Её путь лежит домой.***
Chicago Tribune, стр. 2
«… После нескольких лет устрашающих новостей о маньяке по прозвищу „Орда“, полиция сделала заявление, что преступник был найден мертвым в небольшом провинциальном городке. Более полную информацию сотрудники власти обещают предоставить после окончания расследования, а пока напомним, что подозреваемый Кевин Крамб страдает от психического расстройства известного, как расщепление личности. По слухам, одна из его личностей, объединила некоторых животных зоопарка…»Chicago Tribune, стр. 11
«… Пресс-служба Мэра Робертсона сообщила, что нет ни каких продвижение в деле пропажи приёмной дочери Мэра — Эрики Леншерр. Напомним, что два месяца назад, вечером воскресенья, девушка не вернулась после занятия танцами. До сих пор от неё нет ни каких вестей. Ранее полиция выдвигала версию о похищении, но ни каких требований не поступило. Все силы брошены на её поиск…»