Звёздное небо

      Да я сквозь потолок звезды вижу. Нет, не так. Я потолка не вижу... Все, что остаётся Беляеву - рассматривать унылый светлый больничный потолок. Нога беспощадно ноет, а смотреть на неё, если честно, страшно. Ну и пускай летит хоть в Космос, хоть к черту. Скажет ему Хрунов - на нас летят метеориты, в ранце нет воздуха, в этот раз без выхода. А он пусть себе выходит. Пусть задохнётся, а его тело унесёт в открытый космос. Если же человеку ничего не объяснить... Паша вздыхает. Нет, он не настолько обижен, чтобы воспринимать эти мысли всерьёз. Да, Леонов подбил его спрыгнуть, но разве он виноват, что Беляев согласился, и что его парашют состоял наполовину из дыр? В общем-то нет. Паше, конечно, нравилось обвинять Лёшу, и очень он хотел увидеть его виноватое лицо, но, привыкший быть с собой откровенным, Беляев понимал, что не обижен. Только он осознавал, что Космоса ему теперь не видать. Как выпишут - пинком под зад из космонавтов. Может, немного подержат, якобы верят и надеются. А потом выпрут. И от осознания этого факта сердце затапливало такой невыносимой тоской, что хоть вой. Что Гагарин, что Леонов не раз говорили, что ещё в детстве мечтали о небе, о звёздах. Беляев же не мог такого сказать. Родился, родителям помогал, в школе отучился. Успел год поработать, а потом пошёл в армию исполнять свой гражданский долг. Там направили в авиационное училище. А как только поднялся в воздух, понял, что его это. И как дух захватывало в первых полетах. И как в небо тянуло, хоть открывай стекло и взмывай ещё выше... Потом Беляев узнал, что проходит отбор в космонавты. Выяснил требования и решил попробовать. С успехом он прошёл все медкомиссии, тесты, и только возраст смущал экзаменаторов. Но сказано же, до 35 лет. А ему 34. Значит, проходит. Четвёртого апреля 1961 года он официально стал частью первого отряда космонавтов. И, если честно, сразу потерялся. Отправят ли в космос вообще? Зачем он сюда пришёл? Тогда-то и познакомился с Алексеем Леоновым - молодым человеком, пышущим жизнью и желанием оказаться чуть ближе к звёздам. И ведь, чертяга, вышел в космос первым. До сих пор не было тех, кто оказывался к звёздам ещё ближе. Со временем подружились. Серьёзный Беляев и порой слишком безбашенный Леонов. Многие видели в них отличный тандем. Не укрылось это и от Королева. После двух лет активных полетов в космос было принято решение, что Советский Союз готов выпустить человека в открытый космос. Но для этого нужно было найти максимально подходящих людей. Тогда-то Сергей Павлович и вспомнил о друзьях Леше и Паше. Павел Беляев - серьёзный, сосредоточенный. Он привык подчиняться правилам, потому как считал, что они оберегают людей. Подобное отношение к правилам он получил в армии, где один шаг в сторону грозил смертью. На поле боя не получается быть своевольным. Подобную дурь из курсантов выбивают тяжёлыми сапогами за пару месяцев. Из особо строптивых - за год. Он не перечил приказам, если только не считал их полным безрассудством. Война хоть и не так сильно повлияла на него, но заставила относиться к жизни более бережно. Но подобное покорное отношение к правилам нельзя было расценивать как малодушие, это все его знакомые уясняли сразу. Беляев не боялся высказать своё мнение, спорить до белого каления, если считал то, что ему приказано делать лишним риском или глубоко неправильным. У него не было собственной философии, и Павел не считал себя гигантом мысли. Но ему не были чужды высокие моральные ценности, которых он привык придерживаться на протяжении всей своей жизни. Алексей Леонов - душа компании. Этим он был похож на Гагарина. Вечно неунывающий, на любой случай он всегда находил шутку. Жизненные трудности Леонов встречал уверенно, без лишнего трагизма. Лёгкой рукой он решал все свои, а зачастую и чужие неурядицы. Его отличала глубокая преданность всему, к чему он был привязан. Начиная от семьи и заканчивая Советским Союзом и своими жизненными устоями. Все его действия всегда отвечали этой преданности и никогда не перечили. Обманчивая распущенность на самом деле являлась ничем другим, как желанием сделать как можно лучше важным для него вещам. Поэтому-то он и старался всячески помочь Паше и вернуть его в "свою" команду. История их дружбы несложна. Все космонавты начали подыскивать себе друзей. Тренировки проходили в интенсивном режиме, поэтому порой им приходилось чуть ли не ночевать в Центре подготовки. И совершенно нормальным было сближение некоторых из них. Леша заметил Пашу после очередной тренировки. "Новенький", - пронеслось у него в голове. Беляев сразу выглядел более опытным и старшим из них всех. Он оглядывал комнату уверенным взглядом, пока не наткнулся на Леонова. - Привет, - тут же спохватился Лёша, - Алексей Леонов. Можно просто Лёша. - Ну привет, Лёша, - ответил своим глубоким, со слабой хрипотцой, голосом Паша и пожал протянутую руку, - Беляев Павел. Они обменялись улыбками. Леонов - широкой, доброй и абсолютно искренней. Беляев слегка растянул губы в ответ в не менее искренней полуулыбке. Так и завертелось. В буквальном смысле. Их тут же вызвали на центрифугу. Вспоминая все это, Паша совсем отвлекся от действительности. Вернул же его к реальности лязг оконных створок и дребезжание стекла. В оконном проёме появился Леонов. Мысль о том, как он так спокойно забрался на второй этаж, Беляев предпочёл отмести. Леша выглядел вполне счастливо, а Паша все ещё мечтал наблюдать вину на него лице. Поэтому он демонстративно взял газету с прикроватного столика и открыл на случайной странице. - Привет, Паш! - бодро начал Леонов, - Как выздоровление? Беляев зыркнул на него поверх газеты. - Ой-ё... - тихо протянул Лёша, обратив внимание на ногу друга, - Ну ничего, и не такое видали. Главное, что не сломана. Сейчас мы тебе интенсивный курс лечения устроим. Полетим ещё в космос. Я, конечно, пока с Хруновым тренируюсь. Ну это так, чтоб тренировки не пропускать. А ты выпишешься, подадим рапорт на медкомиссию... - жизнерадостным голосом тараторя, Леонов сооружал какую-то хитрую конструкцию с гирей и грузиками на приспособлении для поддержания ноги Беляева обездвиженной. - Лёш, - попытался остановить его Паша, - Лёша, слушай внимательно. - А? - наконец-то отвлёкся Леонов и поднял взгляд. - Я с тобой никуда не полечу, - негромко, а от этого ещё серьезнее произнёс Беляев. - А чего это так? - непонятливо воззрился на него в ответ космонавт. - Страха ты не знаешь, вот что, - Павел вернулся к созерцанию страницы газеты. Пару секунд Леонов тупо смотрел на друга, а затем продолжил собирать свой маленький тренажёр. - Лёш, уйди, - попытался прогнать его Беляев и даже немного пошевелил ногой. - Не, ты что. Леоновы просто так не уходят. Я дело закончу и уйду, - Леша отцепил от стального стержня пружину, помогающую держать ногу без движения, и прикрепил пружину от грузиков, - Ну, давай, потихоньку. Паша взглянул на Леонова, критически разглядывающего своё сооружение и его ногу. А, черт с ним, все равно не отвяжется. Беляев начал медленно оттягивать пружину вниз, поднимая гирю, и опускать ее обратно. Вдруг гиря соскочила с крючка и с грохотом упала на пол, за ней посыпались и остальные грузы. Нога Беляева резко упала на кровать. От подобного движения каждый нерв в его покалеченной конечности отозвался дикой болью, в глазах заплясали искры, и Беляев заорал. На крик тут же сбежались доктора. Леонов сначала подскочил к другу, желая помочь ему, потом отскочил обратно, заметив открывавшиеся в палату двери. В этот момент в его лицо прилетела тяжёлая больничная подушка. Он слышал, как Беляев клял его самым страшными словами и отправлял так далеко, куда ещё нога человечья не ступала. Леша вручил подушку врачу, уверив его, что все в порядке и они разобрались, и покинул палату. Вскоре ногу Беляева привели в должный вид. Доктора разошлись по своим делам, а Паша уставился в голый потолок, подложив руки под голову. Боль довольно быстро ушла, и сейчас нога ныла так же как и прежде. Хотя нет. Теперь сильнее. Но не от боли. А от желания снова встать на крепкие ноги, снова пробежаться по плацу и отправиться в космос. А ведь Беляев успел. Он когда подушку кидал, очень внимательно смотрел на свою мишень - лицо Леонова. И прекрасно видел, как неизменный оптимизм сменился виноватой гримасой. Паша мысленно дал себе "пять". Очередной день в больнице был прожит не зря.