Nueve

На пальцы сказочных деревьев была наброшена лунная колыбель для кошки. Тихий свет струился сквозь сеть ветвей тонкими полосами, жонглируя мыслями и расстояниями. Тропинка с капризным характером больше не вилась и не плутала по чащобе. Она бежала, она спешила, вела их от Заводи к городу, будто бы совсем другим путём. Или так просто мерещилось задумчивым странникам. — Ночь под звёздами — лучшее лекарство и для души, и для израненного тела, — многозначительно произнёс Уруха и покосился на дракона, который шагал рядом с Рейтой, как в воду опущенный. По сторонам не смотрел, только под ноги, и всё вздыхал по дороге. — К тому же здесь, в Лориэне, ночь под звёздами — это особенное искушение, — отрешённо произнёс Аой. — То бишь как энто, особливое? — поинтересовался Кулоэ, потирая пальцами подбородок. Ворон был единственным, кто не испытывал смятения после небольшой прогулки. Догнавший их Арю был удивительно молчалив и бледен. Рейта не знал, как отвлечь Руки от его дум, сочинял про себя разные варианты, но так боялся ляпнуть что-то невпопад, что просто брёл с каменным лицом, напряжённо переставляя ноги. Манабу тоже казался необычайно угрюмым. В какой-то момент, опомнившись, мальчишка стянул с головы венок и бросил в траву, оставляя его лежать у поворота тропинки. Казуки бежал рядом с сиротой, беспокойно дёргая ушами и хвостом, он всё заглядывал в глаза Манабу, но ему не отвечали. В ответ на наивный вопрос ворона рыжеволосый эльф подхватил рассеянно брошенную мысль правителя и развил её: — У нас в лесу ночь — особенное время. Её всегда хочется разделить с кем-то самым родным. Здесь сердца начинают звать друг друга и исцелять. — Да ну, фигня какая, — подал голос немного раздражённый Казуки, искоса посматривая на Манабу, который непривычным образом от него отстранялся. — Звёзды как звёзды. Придумаете тоже. — Они ещё не вошли в полную силу, — возразил Уруха с усмешкой. — Подождите, позвольте им проявить себя, уважаемый Небожитель. — Не знаю, как вы, а я ничего ждать не намерен, тем более ночных искушений. Да и аппетита совсем нет, не хочу возвращаться на пир. Не знаю, чего хочу, — вздохнул Руки, и тут его осенило: — Извините меня, я вас покину. Прогуляюсь немного по лесу и приду чуть позже. Один. Он многозначительно посмотрел на Рейту, который был готов следовать за ним, куда бы он ни направился. Охотник тут же опечаленно опустил потухший взгляд в землю. — Как пожелаешь, драгоценный наш господин дракон! Гулять — это прекрасно. Только с тропинки далеко не уходи, — кивнул правитель Лориэна и обратился к остальным: — А мы пока вернёмся на пир и сомкнём бокалы! Эх раз, ещё раз, ещё много-много раз. А потом пойдём на боковую. Но не раньше, чем ужрёмся в хлам. Да, рыбы мои? Я вас потом разведу по квартиркам! Его невменяемый задор разделял лишь Кулоэ, другим пришлось понуро следовать этикету, просто потому что они не знали, что же делать дальше, и не могли сопротивляться неистовому гостеприимству Аоя и его подданных. Настроение веселиться совсем пропало. В шумном ажиотаже, который создавал русал, никто и не заметил, как исчез из вида не только дракон, но и златокудрый эльф, пропустивший всех друзей вперёд, а затем крадучись последовавший за Руки. Высший старался идти по тропинке, как ему и советовали. Он думал, это будет легко — брести и брести в обратную сторону, пока снова не выберется к зачарованной воде, показавшей ему нежеланное отражение. Глупо, особенно для такого, как он, мудрого и древнего, надеяться на то, что магические силы допустили ошибку. По своему опыту он знал, что они не ошибаются. Но ему хотелось ещё раз проверить и убедиться. Неужели он и вправду стал человеком? Отчаяние подгоняло Руки, хотя дороге всё не было края. Казалось, что он опять и опять проходит по тому же месту, пока Высший не углядел в траве брошенный Манабу синий венок. Только после этого тропа вывела его к Заводи, будто бы кто-то уговорил её не вредничать и сдаться. Вода всё так же сияла щедрой россыпью огоньков. Руки закусил губу и подошёл к самой кромке. Как и следовало ожидать, там ничего не изменилось. Дракона в водном зеркале он не увидел. Только жалкое маленькое существо, которое не знало, как теперь жить таким… — Давно не виделись, Руки, — шутливый мужской голос из-за спины заставил дракона вздрогнуть. Он сразу узнал это звучание, как и хозяина приятного баритона, которого он приметил с первой встречи в Лориэне. Да, они были знакомы задолго до этого. — Сколько лет, сколько зим, Уруха. Не ожидал увидеть тебя в этих землях, ты же должен жить не здесь. Всё думал, когда же подойдёшь, чтоб поговорить один на один, — флегматично произнёс Высший, не оборачиваясь. Присел к воде, склонился над ней и провёл по поверхности ладонью, на время разрушая отражение-приговор рукотворной рябью. И вот рядом с его искривлённым двойником в речном зеркале появилось чужое отражение. Уруха опустился на колени на берегу бок о бок с драконом. — Ничего подобного, я могу обитать в любом из кругов. Выбрал этот, сам понимаешь из-за чего. Вернее, из-за кого. Ты же понимаешь, не мог я с тобой, как со старым знакомым, говорить при этом ребёнке. Посланник решил, что Манабу лучше не знать каких-то вещей, и я не вправе разрушать этот охранный купол вокруг мальчика. Хотя я бы рассказал ему правду с самого начала. — Интересно, — скучающим тоном вымолвил не отрывавшийся от воды Руки, которому на самом деле сейчас было всё равно. — Твоя подружка-волшебница из Терры считает иначе. Она говорила, что Манабу должен во всём разобраться постепенно. Так, по её словам, будет более естественно. — Асгерда? Не сомневаюсь, это очень в духе Защитницы — разбрасывать семена и смотреть, что получится. Спасибо, кстати, что принесли от неё весточку. Благодаря вам я столько всего вспоминаю о прошлом, — с нежностью произнёс Уруха и пробежался длинными пальцами по тёмной глади перед собой, как будто перебирал влажные текучие струны. Руки даже послышалось, что вода отзывается на его прикосновения едва слышной хрустальной мелодией. А, может, это просто был звон в голове из-за переизбытка алкоголя, мало ли что пригрезится после русалочьей настойки. — Оно уже позади, то твоё прошлое. Толку-то, вспоминать. А будущее — оно вот как эта ваша Лунная Заводь. Вроде бы кое-что можно разглядеть в тумане, но мне оно не нравится, — Руки повернулся к Урухе и, морщась от отчаяния, спросил уже напрямую: — Как же так? Чем я заслужил это клеймо? Не хочу быть человеком. — Ты и не человек, Руки, — вдруг тепло рассмеялся Уруха. — Неужто ты думал, что какая-то глупая бабка со своими ветхими устарелыми ритуалами сможет изменить твою суть? Ты же знаешь, истинную природу исказить невозможно. Клеймо, заговор — всё это временно. — Тогда почему ваше чудесное зеркало издевается надо мной? Или оно тоже обмануто печатью Повитухи? Нет, это неправильно, такая магия неспособна лгать… — Руки! Ты и правда считаешь, что твоя душа — драконья? — Уруха с любопытством стрельнул в него глазами. — То есть как не драконья… О чём ты? — слабый огонёк надежды вспыхнул в груди, озарив лицо Руки рвущимся наружу внутренним светом. — Ты что, забыл историю Высших, мой старый, добрый друг? Вы никогда не были ящерами. Вы — Небожители по своей природе, просто направлены на земную службу — хранить области Драконьих земель, поддерживать баланс с людьми, а ты ещё и за Элементом следить. Так что Лунная Заводь говорит тебе правду. И это не то, чего нужно стыдится и бояться. Руки приоткрыл рот от изумления, ведь Уруха был прав, а он совсем позабыл, кто он есть, врос в землю, застоялся горой-драконом и слишком привык к себе такому. Откровение радовало и при том смущало, по какой-то причине мысль о том, что он на самом деле не гигантское чешуйчатое создание, перетекла в размышления об Убийце. Рыжий знакомый каверзно ухмыльнулся, прочитав направление чужих раздумий: — Ты думаешь о нём, об охотнике. Я сразу заметил. И про звёзды вам в лесу не просто так говорил. Я рад, что ты сошёл со своего насиженного места в Драконьих и пришёл к нам. Потому что иначе ты не был бы с Рейтой. — Я не с ним. Мы не… Это невозможно, Уруха. Ты ошибаешься. — Ты, кажется, забыл, кто я. Я не ошибаюсь. Но воля твоя, хочешь тянуть и дальше? Вперёд, продолжай. Только вот скажу последний раз: не так-то просто найти в этом мире кого-то особенного, созданного будто бы специально для тебя. Я, когда нашёл, решил поселиться в Лориэне. И всем доволен. — У тебя другая судьба, иные обстоятельства. Твой избранник не человек, он проживёт дольше. А люди — они ведь словно букашки, не успеешь привыкнуть, их жизнь промелькнёт и закончится. — Так ты этого боишься? Потерять его? Это ли не главная мотивация ловить каждое мгновение? Между прочим, русалочий век по сравнению с моим тоже недолог. Нас всех ждёт печальный финал… — И, возможно, скорее, чем мы ожидаем, — мотнул головой Руки, будто желал стряхнуть с себя чужие увещевания. — Если Манабу не удастся исполнить своё предназначение, миру придёт конец. Так что я хочу думать лишь об этом, нет ничего важнее. — Ошибаешься, друг мой. Но, как уже было сказано, на всё твоя воля. Давай закроем эту опасную тему. Я вообще-то не для того пришёл к тебе. — А для чего? — вскинул на него погрустневший взор дракон. — Да соскучился просто. По нашим былым приключениям, золотая была пора, — невинно захлопал глазами Уруха. — Помнишь ведь? — Такое не забудешь, — впервые за всю беседу искренне рассмеялся Руки. — Так давай выпьем за те чудесные дни! Я хотел этого с момента, когда увидел тебя здесь. — Что? Прямо тут выпьем? Ты фляжку, что ли, с собой таскаешь? Твой русал-пьянчужка плохо на тебя влияет, только и разговоров, что о горячительном. — А мы чисто символически! По глоточку. И не таскаю я с собой никаких фляжек. Зачем? Ведь это волшебный лес, ты забыл? — Уруха хитро подмигнул ему, красиво вскинул руку вверх и щёлкнул пальцами. — Эльфийского розового нам, девочки! Самого лучшего из погребов правителя. Руки и ахнуть не успел, как из кустов показалась большая стайка феечек. Они, бедняжки, старательно пыхтели и несли по воздуху два хрустальных бокала с розовым содержимым, стараясь не расплескать его по дороге. Уруха принял оба бокала из десятков маленьких ручек и кивнул головой с благодарностью. — Спасибо, милые, летите по своим делам. Мы тут с господином драконом немного посидим. Ой, Руки, не знаю даже, и чего ты так расстроился из-за отражения. Ты такой красивый, только посмотри на себя. Дракон снова бросил взгляд в воду с сомнением, оценивая, чем же он так пригож. А Уруха в этот миг ловко вскрыл потайную ёмкость, спрятанную в одном из своих колец, выливая каплю непонятной искрящейся жидкости в бокал, который затем был передан ничего не подозревающему Высшему. — Вкусно, — удивился тот, едва пригубив напиток. — По-моему, это вкуснее всего, что я пробовал сегодня. — Наслаждайся! — произнёс Уруха, пряча улыбку за своим бокалом. *** На излёте долгого, почти бесконечного дня, который давно перетёк в такую же длинную ночь, правитель Лориэна вернулся домой, в их общие с Урухой покои, которые мало чем отличались от тех, что были гостеприимно предоставлены странникам, забредшим в их лес. Ни золота, ни каменьев, ни показной роскоши. Аой любил окружать себя простыми вещами, как и простыми созданиями, без сложных мотиваций за душой. Поэтому и гости ему преимущественно нравились. Почти все, кроме одного. Русалочий божок сладко зевнул и рухнул на большое ложе из резного кедра. Оранжевые мягкие, хорошо выделанные шкуры, подушки, набитые перьями и сухими цветами лаванды, тёплое сияние эльфийских фонариков на окне — всё убаюкивало и успокаивало. Он думал, что не дождётся Уруху, заснёт, но ошибся — вскоре завеса из сухих ивовых листьев зашуршала, и в дом проворной тенью скользнула его златокудрая половинка. — Пришёл… А я почти отрубился без тебя, можно было и побыстрее плести любовные козни! — проворчал предводитель русалок. — Ну что, опоил дракончика? Счастлив теперь? Из чего хоть сделано это зелье? Из слюны Купи-донтусов? — Так ты догадался, о мой прозорливый и коварный! Или феечки сболтнули? Скорее они, вот ведь негодницы! А тебе зачем состав моего зелья? — игриво похлопал ресницами Уруха, присаживаясь на кровать рядом с Аоем. — Боишься, что на тебе его испытывать буду? — Чисто из любопытства, можешь и не говорить, плут, — и тут Аой спохватился: — Эй, ты вроде пока не жаловался на мою любвеобильность! Что за грязные намёки? — Да и не буду жаловаться. У нас всё хорошо, а у них, бедняжек, застопорилось. Эдак долго бы ещё вокруг да около ходили, а у них совсем нет времени, ты же знаешь. Я всего лишь сделал то же, что и ты, но по-своему. — Да что ты оправдываешься! Я не осуждаю, только умиляюсь твоей доброте. И кого тебе напомнили эти дураки, что ты так расщедрился? — с лукавым прищуром спросил Аой. — Нас, что ли? Уруха растроганно дёрнул уголками губ и тихо кивнул: — Ну кого же ещё… Эх, романтика, когда-то и мы так глупили… Ностальгия. Хорошие были времена в начале этих времён. Кстати, — встрепенулся он, — кто ещё из нас двоих расщедрился? Ты не махнул ли с часовой магией лишку, мой драгоценный? Пару суток! Нас же всех потом будет такой отходняк мучить, когда естественный ход времени восстановится! Весь Лориэн плющить станет. Тебе же разгребать! Что нас ждёт? Ускоренное созревание плодов, осыпающиеся лепестки волшебных цветов, ранние роды у гиппогрифих… Удовольствие то ещё… — Нормально, — отмахнулся Аой, — переживём. Меньше пары суток никак нельзя было. Иначе ничего бы не успели. А как же пир? А увеселения? Я ребяткам такие забавы на завтра придумал, ты офигеешь. — Да уж не сомневаюсь. Чего у меня с тобой всегда было в достатке, так это офигевания, — рассмеялся Уруха. — А чего не было? Ты скажи, я исправлюсь. Может, ты что попробовать хочешь, а я и не догадываюсь, — Аой подполз к нему сзади со спины, отвёл в сторону рыжие волосы и поцеловал в шею, прежде чем начал трепетно разминать усталые мышцы массажем. Уруха с наслаждением чуть опустил голову вперёд, покоряясь ласковым рукам, и тихо спросил: — Что ты думаешь о «нём»? — Ах, о «нём»… Ну как бы тебе сказать поточнее? Неоднозначный «он» субъект. Вроде бы не совсем зло, да и добро не целиком. — Вот и я так же чувствую, не знаю, что нам с «ним» и делать. С одной стороны, если бы «он» действительно был опасен, мальчики бы это поняли. Ну, Казуки точно должен был бы среагировать. Но с другой стороны… Этот Посланник немного… — Туповат? — со смехом предположил Аой. — И это тоже, но я вообще-то хотел сказать, что он занят только мыслями о Манабу. Такое, знаешь ли, отвлекает внимание. — Мне ли не знать, — рассеянно проговорил чуть притихший Аой, целуя Уруху в висок. — А насчёт нашего тревожного звена… Я считаю, надо оставить всё как есть. — Пффф, ну и тактика у тебя, «рыба моя», — возмутился рыжеволосый. — Ты же в курсе, что впереди у них два самых тяжёлых круга. Причём Королевство волнует меня больше Пустоши. Тамошний… Вот он точно опасен. — Ты не дал мне договорить, торопыга, — воркующий шёпот в ухо был так сладок, что Уруха зажмурился. — Думаю оставить всё как есть, но подготовить козырь на случай, если нам придётся прийти на выручку. — Что конкретно ты предлагаешь? — спросил рыжий, так и не раскрывая глаз, жмурясь и расслабляясь в мягких прикосновениях пальцев к спине и шее. — Я предлагаю Сипуху, — победно усмехнулся Аой. Уруха резко раскрыл веки и с изумлением обернулся к нему. — Вот это козырь так козырь. А я и не подозревал, настолько ты вероломен и жесток, милый. Это же… садизм какой-то. Но, в общем и целом, я согласен, идея прекрасная. Только поговори с Сипухой, пожалуйста, сам, мои нервы не выдерживают это чудище. Занудит же до смерти. — Да уж не без этого, — печально простонал правитель Лориэна. — Мы же его ещё на пир не позвали. Отольётся мне это, точно отольётся, бакэмоно этого без внимания не оставит. Предвижу, что завтра массаж понадобится мне… — Заранее сочувствую и клятвенно обещаю о тебе позаботиться, — весёлое подмигивание в ответ мало походило на сожалеющее, о чём не преминул сказать Аой: — Ни черта ты не сочувствуешь мне, хитрый лис! Вы все приняли как данность то, что я единственный с ним общаюсь. А это, знаешь ли, нелегко, дружить с таким… Ну да ладно, справлюсь. В конце концов это моя обязанность — налаживать контакт с подданными и с неподдающимися тоже. — Не притворяйся. Ты просто хочешь избавиться от Сипухи, он тебя достал, — улыбнулся Уруха с пониманием. — Не могу тебя осуждать. В этом случае точно. — Избавиться, говоришь? Ну, если честно, я бы предпочёл, чтобы эта команда спокойно прошла свой путь без преград и неприятностей. Лучше бы так. И чтобы козырь не понадобился. — Да, прости, — виновато кивнул златокудрый. — Если говорить серьёзно, то пусть уж лучше Сипуха и дальше живёт в Лориэне. — Будем надеяться, не пригодится. Но обсудить с ним это надо. Так. Мне достаётся самое сложное: надо нашего мальчика Сипухе показать и потом обо всём договориться. Как бы чудище не ляпнуло чего лишнего… Плюс ещё Казуки с Манабу, тоже, знаешь ли, не безоблачно счастливая парочка, их бы встряхнуть… Значит, раз эти на мне, то тебе завтра выпадают птичка с куницей и Рейта с Руки. С последним у тебя диалог уже налажен, проблем не будет. Отведёшь их к Воздушному Устью? — О, ты хочешь показать им Вилья? Я сам давно там не был, — встрепенулся Уруха. — Это и есть твои «увеселения»? Рисковый ты у меня парень. Если забудутся, то это даже опасно. — Не забудутся. Руки и Рейте понравится Вилья, я уверен. Кулоэ с Арю тоже можно туда отвести. А Манабу оценит воздушную экскурсию. И вообще, ты мне доверяешь? — Ой, только не надо вот этих дешёвых трюков! Конечно, доверяю. Иначе бы меня тут не было. Уруха забрался на постель с ногами, повернулся всем корпусом и повалил Аоя на лопатки, вовлекая в ядовито-медовый поцелуй. Оторвался, приподнялся над ним, чтоб одной рукой снять со своей головы затейливо украшенную золотую диадему с секретом и отбросить куда-то назад, не глядя. Она покатилась по полу со стуком и замерла двумя металлическими витыми треугольниками вверх. Эта пара изысканных плетёных выступов в надетом виде удлиняла уши Урухи, подобно каффам, делая их при этом длинными и остроконечными. — И почему все думают, что ты эльф? — хитро хмыкнул Аой. — Бред да и только. Я ни за что бы не смог жить с эльфом! Они слишком серьёзные, ответственные, воздушные, вечно в своих высоких сферах витают. А ещё какие-то бесплотные, что ли. — А я, значит, по-твоему, безответственный? Несерьёзный! Приземлённый! И плотский? Это порочный, что ли, да? — каждый эпитет Уруха завершал коротким поцелуем — в губы, в висок, в шею. — Именно-именно, — веселился Аой, с удовольствием подставляясь под ласки, поворачиваясь то так, то эдак: щекой, другой щекой, губами. — Так всё и есть. Безответственный и далее по списку. Как раз в моём вкусе. — Ну, раз в твоём вкусе… — Уруха продолжил фразу молча, отодвинулся, сел, стягивая через голову белую рубашку. Золотой чокер на шее вспыхнул в свете свечей. Полуобнажённый улыбающийся мужчина положил руки на колени Аою, плавным движением заставляя его ноги распахнуться перед собой, как крылья прекрасной бабочки. *** Лёгкие солнечные блики цвета спелой пшеницы, путающиеся в светлых волосах того же тона, близкое тепло чужого мерного дыхания, пение птиц за окном, запах леса и бесконечная томная усталость во всём теле. Не такая, от которой хочется спать, а от которой, наоборот, просыпается желание жить и улыбаться. Руки сладко потянулся на мягком эльфийском ложе, чувствуя истому в каждой клеточке тела… И вдруг замер. Глаза, готовые вытечь из орбит, расширялись всё больше от осознания того, что с ним произошло. Какие, блин, светлые волосы?! Какое чужое дыхание?! Он быстро бросил взгляд на сопящего рядом с ним в кровати голого охотника — носом в подушку, макушкой вверх, к счастью хоть пятая точка была прикрыта клочком одеяла, но остальное-то нет. Рейте достался только небольшой уголок ткани, остальное себе отобрал дракон, тепло и уютно завернувшийся на ночь в эльфийский шёлк. В эту минуту соблазн закутаться ещё больше был велик, но ведь тогда пришлось бы лишить свои глаза единственной защиты от лицезрения абсолютно нагого Убийцы. Высший, боясь резко пошевелиться, тихо отвернулся к окну и прикусил собственную ладонь, чтоб не заорать в голос. Как такое вообще могло произойти?! Пока он беззвучно проклинал весь свет, а особенно одно существо на этом свете, обнажённое исчадие зашевелилось, его лохматая головёшка нелепо повернулась набок, один глаз приоткрылся… И — о ужас! — полный обожания сонный взгляд в тот момент был направлен точно на Руки. — Да как ты мог?! — завопил наконец дракон, изливая в этом крике всё своё негодование. Птицы за окном, до того мирно напевавшие какую-то слащавую серенаду, испуганно откликнулись резкими гортанными криками и захлопали крыльями. — Ну… Как-то смог, хотя это было непросто. Сам удивлён, — улыбнулся Рейта, нагло перекатываясь на бок, поближе к дракону, что вызвало неизбежное падение хлипкой тканевой завесы с его тела. Руки истерично взвыл, дёрнул ткань на себя и, замотавшись в одеяло полностью, отскочил в сторону. Постель внезапно оказалась не такой уж огромной, край был слишком близко: Высший от своего же рывка трагично грохнулся на пол. И продолжил лежать там, спелёнутый, слепо глядя в потолок. — Жалкий, презренный человечишка! Как ты посмел! Напасть на меня и низко, предательски склонить к… ТАКОМУ! — с горделивым запалом начал он свою обличительную речь. — Вообще-то я даже отбивался, — Рейта высунулся из-за края кровати с ехидной ухмылочкой. — Но тебя, Руки, не остановит даже целая армия. Куда уж мне, жалкому и презренному человечишке, да ещё в единственном числе! Так что мои попытки остановить твою дикую страсть ничем не увенчались. — Ты меня… Отсодомировал! Растлил! — гневно рычал трогательный свёрток, лежащий на полу, и бешено вращавший глазами. — Чего? Растлил? — охотник ошарашенно привстал, но на него так зашипели, что пришлось снова улечься пузом на постель и выглядывать на лежащего дракона, упираясь подбородком в край кровати. — Да это скорее ты меня растлил. Повалил тут и давай раздевать. У тебя, между прочим, очень сильные руки, и отличный удар слева. Рейта продемонстрировал красочный синяк на скуле, отчего дракон только сплюнул в сторону с негодованием: — Это тебе ещё повезло, что не справа, правой я ещё лучше бью. Охотник держался за край ложа двумя руками по обе стороны от своего лица и с радостным любопытством смотрел вниз. Видеть его без повязки было непривычно и почему-то немного приятно. «Знаю! Потому что я могу ему прямёхонько в нос кулаком засветить и не промахнусь», — желчно думал Руки. — О, справа тоже было, по почкам. Совсем ничего не помнишь, что ли? Меня, знаешь ли, ещё никто и никогда так не хотел! Чтобы побоями к близости склонять, ууу, ты, каменнейшество, просто дикая штучка. Я говорил тебе, что это не лучшая идея, что у меня мальчиков никогда не было. Но тебе было всё равно! Мне пришлось, как бы это сказать… соответствовать твоим ожиданиям. — Да помню я, помню всё, заткнись, — с мукой в голосе простонал Руки. — Лучше бы забыл. Это всё местные алкогольные излишества виноваты… — Знаешь, как у нас в Храме говорят? — несмело, но очень весело пробормотал Рейта. — Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. — Твою ж растуды, — чуть не заплакал дракон, — не хочу помнить, что у меня вчера было на языке… — Но ты помнишь! — ликовал охотник. — Это, знаешь ли, даже льстит, значит, не так всё плохо, чтобы забыть, как страшный сон. — Я бы забыл, если б мог. На самом деле всё очень плохо, Убийца, — мрачно покачал головой Высший. — Я предал свой народ. — Всего-то разок предал! И вообще глупости какие говоришь, — хихикнул Рейта в кулак. — Но если хочешь, я не скажу ни одному дракону, что ты… Что мы… — Никаких «мы», — скривился было Руки, но ему не дали договорить: — Тссс! Не надо, — перебил его Рейта. — Не ври, пожалуйста. Помнишь Бисм? Я думал, потеряю тебя, а потом — что ты умрёшь. А зал со змеями? Когда они сползались к нам двоим, я кое-что важное понял. И ты, мне кажется, тоже. А в Катедре… Ты ведь спас меня, не думая ни про какой народ. Руки, я сдох бы там без тебя. Мы всё время на грани смерти. И это, знаешь ли, многое расставляет по своим местам. Ночью, по-моему, всё было очень правильно. Нет, ну, можно было меня, конечно, не колотить… Но ты — это ты, ладно. Я вроде даже не против. Так что давай просто будем… Тут лицо Высшего изменилось, он прикрыл глаза, будто собираясь с силами, чтобы принять какое-то серьёзное для себя решение. Выражение паники и брезгливости исчезло, он нахмурился и ворчливо скомандовал: — А ну тихо! Руку дал и молчи! Дракон тяжело вздохнул, выпутал свою пухлую маленькую ладонь из складок ткани и протянул вверх. — А? Погоди! — удивился Рейта. — Ты чего? Я ведь хотел сказать, что ты мне… Что я тебя… — Проклятье! Я что, по-твоему, кретин? Не стоит мерить чужие умственные способности по своим. Слишком много раз складывать придётся. А с математикой у тебя, думаю, всё ещё хуже, чем с риторикой. Я понял, понял, — ворчливо продолжал Руки. — Не надо мне ничего мямлить, не стоит. К тому же я замёрз на полу лежать. И спиной ударился. Клеймо ноет. — Больше всех тут ноешь ты, каменнейшество, — широко улыбнулся охотник и смиренно протянул руку, чтоб поднять, усадить обратно на кровать и поцеловать в недовольно поджатые мягкие губы. *** Казуки и Манабу провели ночь куда менее приятно, чем все остальные в Лассэтелумэ. Как и обещал Уруха, под этим небом с замедленными сказочными звёздами творилась особенная магия для многих, но только не для них. Впервые мальчишка отказался спать со своим псом. Даже хотел выставить за дверь, когда они остались вдвоём в доме на дереве, но пожалел. Решительно указал на пол, а сам забрался в постель. Впечатление было необычное — высоко, мягко, он ни разу в жизни не спал таким образом. В храме у него, как у послушника, был только аскетичный жёсткий футон. В последнее время в их удивительном путешествии они ночевали в палатке или под открытым небом. Потому для Манабу это казалось нормой — подолгу искать удобное положение, чувствовать спиной землю под слоями грубой ткани. Каждый крошечный сучок или неровность почвы были необходимы, чтобы успокоиться, приноравливаясь к ним, как к неизбежному препятствию на пути к цели. Теперь же препятствий и шероховатостей не существовало, тело лежало как на облаке, идеально расслабленное, но при этом нервно подрагивающее. Манабу не мог отключиться. Чего-то ему явно не хватало. Может быть, пушистых крыльев и настойчивого привычного собачьего запаха? Час пролежав в тишине и темноте с открытыми глазами, оба — и Посланник, и мальчик — никак не могли решиться на разговор. Образ красивого улыбчивого мужчины из Лунной Заводи стоял у Манабу перед глазами, и это мешало ему думать, мешало спокойно дышать. Да и вообще трудно было находиться с Казуки в одной комнате. Молчание сгущалось, уплотнялось и с каждой минутой становилось всё тяжелее. Наконец Небожитель выпалил: — За что ты так со мной? Разве я чем-то тебя обидел? — Нет, не обидел. Даже не обманул… — глухо проговорил парнишка, глядя в древесный купол-потолок, с которого гроздьями свисали ярко раскрашенные глиняные колокольчики. — Ты ведь не врал, когда говорил с самого начала, что выглядишь иначе, не по-собачьи. Но я и не представлял, насколько иначе… — Колись! Понравилось же? — осторожно спросил Казуки, на поджатых лапах перебираясь от двери ближе к кровати. — Дурацкая тема для болтовни перед сном, — попытался отнекаться мальчик. — Ты для меня всё это время был просто говорящей псиной. Именно с ней я дружил, не с вот этим вот… Дай хоть в себя прийти. — Ты на вопрос не ответил. Понравилось? — хитрый пёс был совсем рядом. А когда Манабу проверил его местоположение, ха-ину упал на брюхо и прижался к полу с невинным видом, будто и не подползал, не подкрадывался. — Отстань, не хочу я это обсуждать. Просто изыди, — огрызнулся сирота. — Ну как же я от тебя отстану? Давай лучше попробуем по-другому, — вкрадчиво произнёс Казуки. — Поиграем в горячо-холодно. Ты ведь всё равно не спишь! — Это как? — напрягся Манабу, чувствуя подвох. — Причём тут горячо-холодно? — Ну как ещё мне узнать, что ты думаешь? По шкале от ледника до вулкана, насколько я горяч, по-твоему? — хамское животное уже готово было по своему обыкновению нарушить запрет и запрыгнуть на постель. Но Манабу предупредительно приподнялся на локтях и прошипел в его сторону: — Дай-ка подумать… Как замороженный копчёный окорок, наверно. Ну, может, слегка подтаявший. — Погоди… — Казуки закрыл лапами морду в искреннем потрясении. — А почему окорок? А почему копчёный? Я плохо пахну? Или наоборот хорошо… Аппетитно? — Так, пожалуй, забудь об этом сравнении. Оно для тебя слишком сложное. Давай-ка лучше сейчас поиграем в мою игру! В волшебников. Я закрою глаза, а ты исчезнешь, Казуки, — скривил тонкие губы в зыбкой усмешке Манабу. — Вот это магия! — Тебе не говорили о том, что ты ужасно грубый и невоспитанный? — горько вздохнул пёс. — Постоянно, но это не помогло мне стать вежливее и обходительнее. И сейчас не поможет. Я серьёзно, отстань ты, а? Давай не обсуждать ничего. И так тошно. Просто попытаемся уснуть. Казуки со всей смиренностью и безысходностью отполз обратно к порогу. И потянулись бесчисленные часы ожидания. Когда Манабу под утро сомкнул веки, он думал, что отключится совсем ненадолго. Но очнулся мальчик около десяти утра. И тут же сдул с губы налипшее белое перо. Казуки, конечно, не выдержал: он снова лежал рядом, на кровати, бессовестно храпел и перебирал лапами в захватившем его, как капкан, тревожном сне. *** — Подъём-подъём! Рыбы мои, почти день на дворе! Проснитесь и пойте! А лучше не надо! Если честно, у меня прекрасный музыкальный слух, и кое-кого из вас мне рекомендовали как не очень-то хорошего вокалиста. Казуки, можешь не петь. Но вставай скорее! Не поднимитесь сейчас же — Элемент не отдам! Омерзительно бодрый голос Аоя с другой стороны двери разбудил Небожителя, и он, к своему удивлению, увидел, что Манабу не лежал рядом. Уже одетый, парнишка сидел в плетёном кресле и листал найденную здесь же, в гостевом домике, старую книгу. Тут был целый шкаф с фолиантами, написанными на родном наречии эльфов, которое, конечно, было незнакомо мальчишке из Храма. Поэтому он выбрал самый большой том с цветными картинками и сосредоточенно изучал искусные иллюстрации, пока его от этого занятия не оторвал добродушный рёв правителя Лориэна, с адским грохотом стучавшего в дверь, словно он пришёл спасать мальчика и собаку из пожара, а не звать их на увеселительную прогулку. — Ну что, пойдём, Казу, нахальная ты морда, — негромко сказал Манабу и мотнул головой в сторону двери. — Нас вроде ждут. Ха-ину оставалось только изобразить виноватые глаза (не очень-то успешно) и соскочить на пол вслед за юным хозяином. За дверью на витой лестнице возле их временного жилища, облокотясь на воздушные перила с правой и с левой стороны, стояли радушные хозяева — Аой и Уруха. — Ждём-ждём, ещё как ждём, вы ж мои сладкие сонные карпы! Быстрее шевелите плавниками! Это, конечно, важно — как следует выспаться перед долгим путешествием, но я тут для вас развлекательную программу приготовил. Не советую пропускать! Всю жизнь жалеть будете. — Или будете жалеть, что согласились участвовать в его затее, тут уж не угадаешь, одно из двух, — подмигнул им рыжеволосый. — А я решил просто поздороваться… Доброго утра! Ладно, на самом деле я здесь чтоб это вот рыбное недоразумение ничего не напутало, потом пойду остальных ваших друзей будить. С вороном и куницей у нас не вышло. — Да, послали они нас с нашими развлечениями, глупые-преглупые зверушки. У них там свои эстафеты и аттракционы, видимо, не хотят прерываться. Ну, мы к такому с пониманием относимся, любовь, все дела. — Надеюсь, нас вы не ради эстафеты подняли. Не ради обычной эстафеты то есть, — хмуро зевнул Казуки. — И хочу заметить, уважаемый, вас обманули, на самом деле мой голос прекрасен! Просто он на ценителя… — Ага, на очень тугоухого ценителя. Ну, мало ли, может, кому такое и нравится, — улыбнулся Манабу. — А ради чего нас подняли, я тоже хочу узнать. — О, ты будешь в восторге, мой мальчик! — просиял Аой. — Твоему вниманию сегодня предлагается уникальная экскурсия по Лориэну… — А вернее над Лориэном, — тихо подсказал ему Уруха. — Да! Катание на единороге! Полетаешь, осмотришь окрестности. Рыжий усмехнулся, закашлялся и толкнул правителя в бок локтем: — Пссс, величество, единороги не летают. Говорил же, что-то да напутаешь. Летают пегасы. Экскурсия на пегасе. — А, точно, — хлопнул себя по лбу русал, — пегасы. Блин, жалко, единороги прикольнее, лучше бы на них, конечно… Душа моя, а нельзя нам в лес достать единорога с крылышками? Ну хоть одного… — Зачем? Нет… Главное не это. Откуда достать? — скорчил недоуменную физиономию Уруха. — Ну не знаю, путём скрещивания там… Познакомим пегасика с единорожкой, устроим им лошадиный романтик и потом… — Ничего не «потом». Не выйдет, это разные виды. Прекращай уже сводничать и нести чушь. — Увы и ах, золотце, ты же знаешь, это не в моих силах! И первое, и второе течёт в моей русалочьей крови с самого рождения, — Аой перешёл на доверительный тон и затанцевал бровями. — Матушка моя, знаете ли, была лучшей свахой Лориэна, а батюшка — самым популярным комедийным актёром, вот я и уродился таким… — Он врёт, — нетерпеливо перебил расшалившегося правителя Уруха. — И тратит ваше время! Ты не забыл, что у тебя ещё одно дело по пути? — Забыл, конечно! — хохотнул Аой. — Неприятное ведь дело, такое надо забывать, чтоб всегда быть на позитиве. Спасибо, что напомнил, н-да… Заботы-заботы государственные, понимаете ли, никогда покоя не дают. Ну да ладно, хватит байки травить. Казуки, Манабу, айда за мной. Взял бы я вас обоих под белы рученьки и повёл, но у некоторых тут лапы, неудобно. Так что просто следуйте за мной, молодой человек и нестарый пёсель! — Я бы с удовольствием и на единороге покатался, и на пегасе, — наконец успел вставить реплику заинтригованный Манабу, спускаясь по подвесной лестнице, закреплённой вокруг дерева. — Наверняка круче, чем на собаке. Крылатая лошадь лучше, чем крылатый пёс. Казуки, торопливо сбегая за ним, возмущённо тявкнул: — Эй, это почему же?! С чего ты решил, что лучше? Лучше меня быть ничего не может! — Мне перечислить? Ну, во-первых, думаю, вряд ли лошадь залезла бы в чужую кровать без спроса. Во-вторых… Они у вас тут болтливые? Единороги-то? Уруха пожал плечами: — Не особенно. Если и говорят, то по делу… — Вот видишь, Казуки, ещё один плюс. — Не спеши с выводами, посмотрим, как оно там будет, — пробурчал Казуки, вьющийся вокруг троицы, неспешно шагающей по утренней роще-улице. Уруха прошёл с ними вместе совсем недолго, остановился у одного из могучих деревьев и помахал рукой: — Удачи вам, ребята! Аой, не забудь про Сипуху! А я пойду Руки и Рейту поднимать. У них сегодня своя «эстафета» намечается. — Сипуха? Что за Сипуха? — поинтересовался сирота. — Да, кто она? Вы говорили про заботы. У вас что, совы участие в государственных заботах принимают? — спросил Казуки, скрыто радуясь тому, что можно было под предлогом обсуждения того, что их не особенно касалось, соскочить с темы о сравнении собак и лошадей. Он уже заранее ненавидел предстоящую экскурсию и втайне планировал показать Манабу в воздухе класс — доказать, насколько он быстрее, ловчее и маневреннее каких-то дурацких пегасов. — Не «она», а «он» — Сипуха. Я бы с радостью вас не знакомил, но наш путь к дивным лошадкам проходит через обитель Сипухи. Неплохо было бы к нему заскочить по дороге, вы ведь потерпите минутку? Ну или две… Три… Ладно, больше часа не потратим. А насчёт государственных забот — как же! Держите карман шире! Шиш с маслом, а не помощь. Я б ему с удовольствием полезное занятие придумал, но это вряд ли возможно. — Почему же невозможно? Совы, наверное, могут почту разносить, — мечтательно предположил Манабу. — Какие-то совы, вероятно, могут, но не этот монстр. Более ленивого существа я в жизни не встречал! Он любит только есть и спать, ну и ещё кое-что раздражающее творить… Даже ваш покорный слуга сильно отстаёт по уровню лени от Сипухи. А я бы мог быть чемпионом! Ну и кроме всего прочего, чтоб разносить почту, как ты говоришь, нужно быть настоящей совой. А он не совсем сова, вернее, совсем не сова. — Запутался! Я что-то не могу понять, — озадаченно протянул Казуки, — Сипуха — это прозвище, что ли? Он кто, эльф? Русалка? Кентавр? Ой, только не кентавр… Пёс снова вспомнил о лошадях, к своему неудовольствию, потряс по дороге мордой, чтобы выкинуть из головы неприятные слова Манабу: «Крылатая лошадь лучше, чем крылатый пёс». — Да сейчас сами увидите. Только от всей души советую в разговоры с ним не вступать. Потерпите, это быстро кончится, — заверил их удивительно сосредоточенный Аой. Слово за слово, тем временем они выбрались за пределы Лассэтелумэ и двинулись по одной из лесных троп мимо сладко пахнущих ягодами малиновых кустов, мимо высоких пряных трав и редких в этом месте деревьев. Дорога привела их на солнечную полянку, которая разительно отличалась от того, что путешественники прежде видели на территории этого круга. Всё в Лориэне было цветущим, всё пело, радовалось жизни, распускалось и благоухало. А тут — уголок уныния посреди царства фей, единорогов и радуг. Буйная растительность с опаской окружала абсолютно голую проплешину на земле, на которой не было ни травинки, ни былинки, лишь потрескавшийся серый грунт. Обложенный камнями ровный круг будто бы выжгли специально для огромной золотистой клетки, которая возвышалась на этой «лысой» площадке и внешне напоминала птичью. Клетка была большая, размером с довольно крупное одноэтажное здание, прутья казались крепкими и надёжными, но между ними мог спокойно пройти человек, не то что сова пролететь. К тому же плетёная металлическая дверь непонятного сооружения была раскрыта настежь, на ней не наблюдалось ни замка, ни защёлки, ни засова. Общее впечатление создавалось странное — Казуки и Манабу увидели абсолютно бессмысленное сооружение, вроде бы призванное кого-то удерживать внутри, но при этом узник мог в любой момент свободно покинуть свою тюрьму. — Не удивляйтесь, ему просто нравится так жить. Ну, мне так кажется, иначе зачем он создал себе такой дом? — пожал плечами Аой. Манабу хотел спросить русала, о ком он говорит, но тут наконец и сам приметил обитателя клетки. За прутьями не было ничего, кроме золотой перекладины-жёрдочки и приставной лестницы, ведущей к этому металлическому пруту-диаметру, зависшему на высоте полутора метров над землёй. Вот там, на перекладине, в центре сидел маленький белый пушистый комок с кремовыми перьями на спине и чёрным круглым пятнышком на макушке. — Похоже на шляпу, — весело озвучил Казуки мысль, которая минутой ранее пришла в голову Манабу. — Это и есть ваш страшный Сипуха? Сова открыла чёрные умные глазки, в которых светилось чёткое понимание: птица знала, о ком говорят визитёры. «Да, это я страшный и ужасный», — будто бы говорило пернатое создание всем своим самодовольным видом. — Он самый, — вздохнул Аой. — Говорил же вам, не болтайте. Нечего на себя его внимание обращать. Но уже поздно. Пойдём внутрь. Они вошли в распахнутую дверь и остановились около лестницы. Сипуха резко склонил круглую голову вниз, с интересом поглядывая на троицу гостей, изучая их под странным углом, практически вверх ногами. — Привет-привет, чудище! — с вымученной улыбкой проговорил Аой. — Давно не виделись. Ну не дуйся, я знаю, ты обижен на нас за пир, но знаешь же, почему тебя не зовут. Ты дико унылый, а потом некоторые до сих пор опасаются того, что ты их проклянёшь. Сова посмотрела на самого главного обитателя Лориэна, которому тут было принято поклоняться, как на идиота, подняла голову и повернула её по кругу на сто восемьдесят градусов, демонстрируя Аою и странникам свой мягкий обиженный белый затылок. Казуки и Манабу переглянулись с лёгким недоумением. Русалочий божок, дипломатично беседующий с бессловесной птицей, выглядел диковато. Так и хотелось его спросить, в своём ли он уме. Но Аоя, кажется, поведение пернатого комка не удивляло, он подкатил глаза и вымученно сказал: — Вот же гадкий! Вредина ты. Ну же! Не заставляй меня извиняться. Не за что! Я к тебе по серьёзному поводу пришёл, а ты придуриваешься! Сам же видишь, тут вопрос жизни и смерти, не до игр в оскорблённое достоинство. Потом позабавимся! Сипуха переставил сначала одну лапу, потом другую и отвернулся от них уже всем телом, вслед за головой. Аой громко выругался по-русалочьи, и это было похоже на шум водопада, пёс и мальчик не знали слов, но смысл им почему-то был предельно ясен. Русал отвёл душу рыбьими проклятиями, а затем взмолился: — Ууу, злюка! Хорошо-хорошо, твоя взяла, я извинюсь. Прости-прости-прости! Слышишь? Ну хватит уже, давай говорить по-человечески. Понурый пушистый бело-кремовый шар встрепенулся, сова повернулась с совершенно счастливой ехидной мордашкой. Пара взмахов крыльями подняла Сипуху в воздух, птица засияла, золотистое свечение разрослось, вытянулось, меняя очертание с совиного на совсем иное. Когда искристый свет погас, на жёрдочке вместо птицы уже преспокойно сидел невысокий худенький человечек в чёрном одеянии, с серебряным крестиком на груди. У худышки были длинные белые волосы, печальное лицо, необычной формы губы, словно вырезанные скульптором в камне — чёткие, с уголками вниз. Очень пронзительный взгляд Сипухи в эту минуту горел торжеством. А ещё на голове у него была… — Шляпа! — гавкнул Казуки с такой радостью, будто теперь ему должны были выдать мешок золота за то, что он разгадал в чёрном пятне на макушке совы настоящий головной убор. — Точно, шляпа, — согласился Сипуха, снял её на минуту, покрутил в руках, прижал к груди. Немного подумал, легко кивнул головой каждому незнакомцу, лишь на пару секунд дольше задержавшись взглядом на Манабу. Но потом, решив, что такого снисходительного приветствия будет достаточно, водрузил шляпу обратно на место. — Вот так бы сразу. А то дуешься, извиняться заставляешь. Как не стыдно! Унижаешь меня перед гостями! — осуждающе поцокал языком Аой, впрочем, сделал он это без всякой враждебности, скорее как доброго приятеля отчитал. — Это-то и приятно, — впервые улыбнулся Сипуха, — хоть какое-то развлечение. Других же вы меня лишили… Томный, исполненный печали вздох, понуро опущенные узкие плечи. Казуки и Манабу догадались, что их ожидает своеобразное представление. — Так уж и лишили? Никто не держит тебя в неволе! Казуки, Манабу, не думайте, он тут сам сиднем сидит сутками. И вообще, почему я опять оправдываюсь? Я не обязан был тебе официальное приглашение отправлять! Ты мог бы и сам на пир прийти. — Разве же я мог? Мне там не рады… Мне нигде не рады, — маленькая ладонь прижалась тыльной стороной ко лбу, Сипуха задрал подбородок вверх и плавно прикрыл веки с гротескным выражением горя на лице. — Божечки, ну ты и нудота. Ага, ещё скажи, почему тебе нигде не рады… — фыркнул Аой. — Сам виноват, не гримасничай. — Стойте, сова! Это же сова! — выпалил с опозданием поразившийся увиденному Манабу с округлёнными от удивления глазами. — У вас в Лориэне тоже оборотни живут? Я думал, они только в Терре! — Он не оборотень, — категоричным хором ответили Аой и Казуки. — Да, никаким местом не оборотень, — коварно рассмеялся Сипуха, вышедший из печального образа. Теперь он по-мальчишески болтал ногами в воздухе, а руками держался за жёрдочку. — Стойте, тогда кто? Ферал? Нет, не ферал… Я же видел, как он обернулся! Как не оборотень? Что вы из меня дурака делаете! — О, а это тоже приятно: замешательство, смущение, капелька гнева. Делать дурака весело! — человечек в чёрном облизнулся, точно попробовал эмоции Манабу на вкус. Аой шутливо погрозил ему кулаком в воздухе и пояснил для Казуки и Манабу: — Не оборотень, не ферал. Таких у нас называют бакэмоно. По легенде, они рождаются людьми, а потом впитывают силу первого встреченного умирающего животного. Сипуха вот сову нашёл ребёнком. Он, кстати, тоже пришлый, как и вы. Неизвестно откуда явился в наш Лориэн, и неизвестно когда. Он уже поселился здесь, а меня ещё на свете не было. Но он не оборотень точно. Как бы объяснить? Если Сипуха заглянет в Лунную Заводь, чтоб узнать, кто он на самом деле, то увидит человека. — А ты почём знаешь, Аой? Может, я там ничего не увижу. Не помню, откуда я и кто. Может, я бездушный? Может, бестелесный, и всё это мне снится. Кстати, к Лунной Заводи ты меня тоже не звал, как и на пир… Вообще никогда не звал! Обидно! — Но ты же всем портишь настроение, куда бы ни пришёл, вот и не зову. Ты же ужасен со своим характером и прорицаниями. — А, хорошо, что напомнил, — Сипуха довольно потёр ладонь об ладонь и, снова напустив на себя тоскливый вид, заунывно произнёс: — Манабу, слушай меня внимательно… — О нет!! — взвыл Аой, закрывая уши ладонями. — Только не предсказания! Зачем ты это делаешь? Зачем ты всегда это делаешь! Парни, скорее заткните уши! — И как я, по-твоему, их заткну? А вернее… Чем? — вытянутая морда Казуки выражала искреннее недовольство. Манабу не стал закрываться от слов Сипухи, ему было интересно, чего же остерегается правитель Лориэна и все его подданные. Сипуха не казался ему страшным ни капельки, скорее занятным. Человек-сова покачался из стороны в сторону и сокрушённо пробормотал: — Манабу, берегись синего, когда будешь в синем, можешь шею свернуть. Казуки, береги кости, лучше изнанкой вверх, чем позвонками наружу. Аой… Хм… А, точно! Ты, Аой, берегись Урухи! — Вот хоть бы раз мне что-то новое сказал, — запричитал возмущённый русал, отнимая руки от ушей. — Не обращайте внимания. Он всем плохие предсказания на ближайший день даёт. Отвратительные! Сплошь кражи, козни, предательства, болезни и травмы. Но хуже всего то, что его прорицания всегда сбываются! Мои подданные считают бакэмоно злым волшебником, мол, он сам же эти неприятности насылает. Сипуха вытянул обе ноги вперёд и задорно хихикнул, изящно прогнувшись назад в спине так, что белые волосы потекли назад. — Может быть, и проклинаю… — А вы как считаете, Аой? Он проклинает или предупреждает? — мрачно спросил Казуки, которому совсем не понравилось услышанное злое прорицание. — Да почём мне знать? Знаю только, что я единственный с этим неблагодарным дураком общаюсь, а он опять за своё! Сипуха, прекрати! Бакэмоно недовольно надул щёки, совсем по-совиному, подумал, сдул их выдохом, превращаясь из шара в симпатичного мужчину, и кивнул с неохотой: — Ладно, я постараюсь молчать. И даже о том, что мысли читать умею, не скажу. Ой, уже сказал… Простите, ничего неприличного не выведал. Или выведал, хмм… — Это правда? — изумился мальчишка. — Сомневаюсь. Дразнится, наверно. Он уверяет, что правда. Но Сипуха ни разу не применял этого заявленного дара на пользу, — сокрушённо сказал Аой. — На пользу неинтересно. Интересно для бесполезного. Ну, допустим, я знаю, зачем ты ко мне пришёл и этих двоих привёл. — Этих двоих — просто случайно! — сделал грозные глаза Аой. — Мы идём на единорогах кататься! Тьфу, на пегасах… А наше с тобой дело потом наедине обсудим. Сейчас некогда нам тут с тобой время тратить. — Ну вот, как всегда, — поник Сипуха, — опять меня бросают. И на единорогах меня тоже никто не звал кататься… И на пегасах. — Ты же сова!! — развёл руками Аой. — Ты и сам летать умеешь! — Отмазки всё и оправдания, — фыркнул человечек, вдруг отпустил руки, резко спрыгивая с жёрдочки. Но вниз так и не приземлился. Снова засветился в воздухе, превращаясь в птицу. Лениво покружил по клетке, сел на перекладину, надулся белым шаром и категорично отвернулся от гостей. — Вот и поговорили, — вздохнул Аой. — И так с ним каждый раз!