«Я увожу к отверженным селеньям, Я увожу сквозь вековечный стон, Я увожу к погибшим поколеньям. Был правдою мой Зодчий вдохновлён: Я высшей силой, полнотой всезнанья И первою любовью сотворён. Древней меня лишь вечные созданья, И с вечностью пребуду наравне. Входящие, оставьте упованья!»
Данте Алигьери. Божественная комедия. Ад.
Эдолас, один из мегаполисов Фиора, был одним из тех городов, к которому бы подошло слово «Мрачный». И дело было не в огромных серых небоскребах с опавшей штукатуркой, узких улицах, вечернем и утреннем тумане, постоянно сером небе, хмурых лицах прохожих, держащих в руках чёрные зонтики и ругающих то начинающийся, то прекращающийся дождь, и даже не в том, что ты рискуешь остаться без кошелька, пальто и ботинок в раннее утро, когда решил добежать до ближайшей пекарни за горячим батоном. Дело было в настроении города — во всеобщем унынии, которое, словно тень, уползало с ярко освещённых центральных улиц туда, где районы были темнее, люди — беднее, а выпивка — дешевле. Там, в маленьких пабах играл дурной джаз, водку разбавляли водой и производственным спиртом, молодые и не очень, отчаянные, но в какой-то степени прекрасные женщины, с ярко подведенными уставшими глазами, были готовы выслушать тебя за рюмку абсента, за две — дарили поцелуй, а за несколько долларов — чудесную ночь. Гаджил Редфокс обожал этот город. Он был везде: в центре с утра до вечера строчил статьи, пил кофе, болтал с шефом, ругался с выпускающим редактором, звал Ридоса — карикатуриста из отдела печати — на «Нагов»*, флиртовал с симпатичной наборщицей Мираджейн, сдавал статьи, а затем, когда часы на центральном небоскребе пробивали шесть вечера, он выходил из редакции газеты «Эдолас Таймс» и отправлялся в другой, привычный ему мир, в котором он вырос, в котором он был «Гаджил Железный из Тёмного лорда» — малолетним хулиганом, отбирающим сумочки у пожилых леди, бумажники у школьников и хлопавшим проходивших мимо девушек по попкам. С тех пор прошло много времени, Гаджил изменился, нашел работу и сделал вполне приличную карьеру журналиста, расследовав дело об исчезновении крупной части бюджета: власти хотели потратить на Топи — один из беднейших районов Эдоласа, который, как Венеʼрия в далекой Хилетии, каждый год уходила под воду Магнолии и требовал срочного расселения всех жителей. Его статья в спец-выпуске подняла неслыханный для Эдоласа резонанс, жители Топей, Доков, Блока, Стены и Каналов возмутились. Начались бунты, стачки, демонстрации, волнения, и властям пришлось быстро решать эту проблему и как-то успокоить жителей беднейших районов. Теперь Топи полупусты. Там остались только старики, которые не хотели покидать место, где прожили всю жизнь, бродяги, наркоманы, проститутки и те, кто совсем не хотел привлекать к себе внимание. Теперь, после такого громкого дела, Редфокс хотел что-то большее, что-то интереснее, чем бедняки в затопленных домах. Ему нужна была тема, которая должна была перевернуть этот город, эту страну, этот мир. Та тема, что оставит его в истории мировой журналистики. Поэтому каждый день после работы он либо гулял по городу в надежде, что однажды тема найдет его сама, или отчаянно искал её, просиживая в барах и слушая разговоры пьянчуг. Сегодня у него был тяжелый день: ругался с выпускающим, выпил дрянной кофе, Мираджейн не оценила его новый комплимент насчет белоснежных волос и васильковых глаз, «Наги» проиграли и чуть не вылетели из группы «А», а на улице, что расстраивало еще больше, пошёл дождь, отбив всё желание прогуляться. Поэтому ему не оставалось ничего, кроме того, чтобы пойти к Кане и к её девочкам. Альберона была владелицей «Дома Магнолии» и дочерью известного на весь город Гилдартса Клайва — главного секретаря мэра Макарова. Её заведение было самым известным на улице Розовых огней — лучшая выпивка, лучшие девушки, красивые танцы, но, что расстраивало Гаджила, никакого интима. На девочек разрешалось смотреть, а за невинный щепок за попку можно было лишиться пальцев. В «Доме Магнолии» всегда был железный порядок, и ни одна живая душа не смела его нарушить: Кана следила за этим, как орлица, и расправлялась с нарушителем в своём стиле, о котором по всему Эдоласу ходили легенды. Гаджил верил им. Спокойная улыбчивая девушка, с роскошными каштановыми волосами, с глазами цвета коньяка, одна из тех, кто будет вечно молодой и вечно пьяной до конца — тот образ, который создала себе Альберона. Мало кто знал, что алкоголь для неё как вода, и она никогда не бывает пьяной, что она очень умна, что у неё потрясающая память и что с ножами она обращается так же легко, как открывает бутылку старого карбонэ. Мало кто знал, что её лучшая подруга Виска, та самая Мулан, убийца сотни, настоящая Смерть, каждый день сидит в своей ложе, где видно всю «Дом Магнолии», наблюдает за посетителями через тяжелые бархатные шторы и ждет только взгляда хозяйки в свою сторону, чтобы мгновенно выстрелить в нарушителя покоя слоновой дозой снотворного. Любимое заведение Эдоласа встретило Гаджила с распростертыми объятиями. Вышибала у двери, отодвинув перевозбужденного клерка, впустил Редфокса внутрь и пожелал хорошего отдыха. Как только он вошёл в зал, его окружила та атмосфера веселья, которое было только в этих стенах. Мимо него прошла одна из танцовщиц по имени Брандиш. Она была одета в леопардовое бикини для выступлений, которое держалось на кожаном ошейнике с цепями, и в полупрозрачный пеньюар, отстроченный фиолетовыми перьями. Девушка увидела его и, фыркнув и изменившись в лице, прошипела: — Пропустите. Гаджил криво улыбнулся. Правила «Дома Магнолии» о неприкосновенности девочек работали только в «Доме Магнолии». А если одна из танцовщиц решит провести ночь с клиентом не в своё рабочее время — это её личная инициатива. Редфокс вспомнил, как она обхватила его своими сильными красивыми ногами, как он водил руками по её спине, чувствовал запах её духов, пота, слышал, как она стонет и извивается под ним, как шепчет, что любит, просит не останавливаться. В мгновение он почувствовал на своих губах вкус её вишневой помады, но это наваждение исчезло сразу же, как только зеленоволосая красавица скрылась в толпе клиентов. В доме сегодня не было места вздохнуть: заведение забилось под завязку, все маленькие круглые столики с шарами-лампами были заняты работниками офисов, полицейскими, юристами, брокерами и всеми теми, кто сбегал из своих небоскребов в шесть вечера и не хотел возвращаться к любящим женкам и спиногрызам. Нет, им хотелось увидеть, как великолепная Лисанна пройдет по подиуму в своём прекрасном костюме тигрицы, как обхватит рукой шест и, словно кошка, окажется наверху и начнет медленно спускаться вниз, возбуждая толпу и заставляя их пускать слюни. Они будут визжать от восторга, пытаться засунуть ей деньги в подвязки, кричать слова любви и сходить с ума от дикого, животного танца женщины-тигрицы. Порой Гаджил был среди них, любовался её грудью, нежно-розовыми сосками, плоским животиком, круглыми бедрами и восхитительными тонкими и в то же время сильными запястьями, но сегодня он хотел бы выпить. Кана, как всегда, сидела за барной стойкой и осушала несчетный бокал вина. Рядом с ней было свободное место, и, увидев своего старого знакомого, она махнула рукой и несколько раз похлопала по стулу. Гаджила не нужно было приглашать дважды. — Добрый вечер, Кана, — сказал он, поцеловав её руку. Женщина улыбнулась. Кану он знал столько же, сколько и себя. Вместе с ней и со своей приёмной сестрой Джувией учился сначала в младших, потом в средних, а затем и в старших классах. Он помог Кане отыскать отца (Клайв даже и не подозревал о существовании дочери), она же помогла ему и его сестре уйти из банды. Он договаривался о дешевой рекламе в газете тогда, когда Кана только открыла «Дом Магнолии», она же всегда читала его статьи, ругала, хвалила и прятала под полом, когда за ним охотились люди из компании, не желавшие, чтобы его репортаж вышел в свет. Кану и Гаджила связывала долгая история дружбы — они были словно брат и сестра, и мир не знал силы, которая могла что-то изменить. — Чудесно выглядишь, и сегодня аншлаг. Дела идут в гору? — Да, — сказала она и, перегнувшись через стойку, стянула чистый бокал, поставила его перед Редфоксом и вмиг окрасила прозрачные стенки в бардовый, — не жалуюсь. Взяла новую девочку, совсем крошку. — Как зовут? — Венди. — Поскорее бы… кхм, познакомиться, — произнёс он, отпив вина. — Она совсем малютка, ей еще нет пятнадцати. — В основном зале резко стало темно, и лицо Каны утонуло во мраке. Сияли только глаза, отражая свет направленных на подиум софитов. Она вышла в простом, коротком зеленом чешуйчатом платье под наивную мелодию, медленно ступая босыми ногами по гладкой сцене. Гаджил присвистнул. «Малютке-Венди», даже если захочешь, не дашь пятнадцати лет. Сформированная не по годам, она была чуть ниже его ростом, размер бюста мог бы сравниться с самой шикарной грудью Фиора — с актрисой Люси Сердаболией, а короткое платье и идеальные бедра не давали думать дальше. Одним движением девочка крутанулась возле шеста, и, когда её хвостики ещё не успели опуститься на плечи, она легко развязала завязку на шее, и зеленое платье соскользнуло вниз под вой и свист посетителей. Гаджил отвернулся. Он не мог смотреть на это, хотя понимал, что лучше эта девочка будет здесь, под присмотром Каны, чем пойдет торговать телом на улицу. — Почему она танцует? — Я предлагала ей петь, но она отказалась. Не может на публике. Я забрала её из приюта. Успела вовремя, хозяйка уже пообещала её синдикату. До этого её продавали любителям маленьких девочек. — Она сплюнула. — Грязные ублюдки. — Куда катится этот город? — риторически спросил Гаджил, осушив стакан. — И, самое грустное, их не достать. Венди закончила выступать и скрылась за кулисами. На подиум вышла другая девушка и запела красивую тягучую песню, от которой на душе стало немного теплее. Кана следила за залом, прищурившись, как кошка. Гаджил смотрел на неё, но его мысли занимала недописанная статья, спор с выпускающим редактором, плохой бросок, грудь Лиссаны, стоны Брандиш и тема для следующего спецрепортажа. Он мог бы взять историю Венди, но не думал, что это хорошая идея. Если девочка здесь, значит, она не хочет лишнего внимания. Максимум, что он мог бы сделать — посадить в тюрьму начальницу приюта и кого-то из синдиката. Людей, покровительствующих продажи в сексуальное рабство детей, он, как бы не старался, посадить бы не смог. Гаджил знал, что может хоть немного изменить мир к лучшему, но также понимал, что любое действие ведет за собой последствия. Последствием его статьи стали беспорядки на улицах и убийство комиссара Игнила Драгнила — хорошего копа, который держал преступность в городе за яйца и не давал распоясаться ни мафии, ни группировкам. Именно он сказал молодому Редфоксу, что он способен на большее, и отпустил из участка после одной драки стенку на стенку. После его смерти в городе началось черт знает что, и если бы Редфокс был чуть более сентиментальней и принимал бы все это близко к сердцу, он бы спился от чувства вины. Гаджил старался не думать об этом, считая случившееся обратной стороной успеха. — Снова пришла. Кто её пропустил? Гаджил вернулся из чертогов своего разума и непонимающе посмотрел на подругу. — Кто? — Видишь, там, у стены. Китайское платье, повязка, черные волосы. Торговка «Божественной комедией». — «Божественная комедия»? Что это? — Наркотик. Дикая синтетика, даже не знаю, из чего его готовят. Устраивает твоему мозгу свободное падение от седьмых небес до девятого круга ада. Торкает покруче любого другого, и никакого привыкания. — Серьёзно? — Нет, конечно. Эффект непредсказуем. Ты можешь оказаться в раю или чувствовать, как с тебя заживо снимают кожу. Экстримальные ощущения, и каждый раз по-другому. Люди пробуют снова и снова, пытаются найти «цветок» — лучший эффект, от которого разрывает от счастья и удовольствия, и не замечают, как начинают гнить заживо. А еще этой дряни не будет в моём заведении, — сказала она и повернула голову туда, где обычно сидит Виска. Маленький дротик рассек воздух, и девушка в китайском платье из дешевого шелка, закутанная в старую шаль, опустилась на пол. Её подхватили двое официантов в белых рубашках, и, не замеченные никем, кроме Каны и Гаджила, вывели нежеланную гостью за дверь. Все рецепторы Гаджила вмиг активировались. Он почувствовал себя собакой-ищейкой, которая только что взяла след. Так же было перед тем, как он начал расследовать дело о расселении Топей — интуиция кричала и била в бубен, а сидеть на месте было невозможно. Он подскочил с места, одним глотком допил вино и вышел в ту же дверь, куда официанты увели торговку смертью, туда, где ждала его тема.