Львёнок

Глубокий вдох На самом деле трудно оставаться самим собой. Все эти пожелания в духе «оставайся таким же» — бред чистой воды. Чаще всего такие пожелания мы слышим на днях рождения. Ты устраиваешь человека таким, какой ты есть, и это вполне естественно, хоть и эгоистично. С другой стороны, если человек — законченная мразь, то, при условии, что у каждой твари есть по паре, не будет ли слишком лицемерно желать оставаться таким же? Человек не может не меняться, и я говорю не про рост, вес, цвет волос или состояние зубов. Я говорю про характер, точку зрения и все те мелочи, которые влияют на формирование человека как личности. Уезжая, меняя обстановку, знакомясь с новыми людьми и даже банально придвигая кресло поближе к окну человек меняется. Обстоятельства вынуждают его переезжать и, конечно, это не может никак на него не влиять. Знакомясь с новым человеком он анализу ред, окидывает его оценивающим взглядом и записывает своё отношение к нему на подкорке головного мозга. Ну и, конечно же, должно же было случиться что-то настолько важное, что ты придвигаешь кресло поближе к окну. Сложно оставаться самим собой, когда в твоей жизни происходят такие изменения. Можно даже сказать невозможно. И даже если ты говоришь, что вернёшься и всё будет как прежде, то вместо нас всегда возвращается кто-то другой. Так я думал, когда, впервые за несколько лет, я вернулся в родной город. Мне было шестнадцать и в Питере я не был без малого два года. Меня встретил брат, забрал мои сумки и потащил знакомить с племянницей. Всю дорогу я не отлипал от окна, подмечая знакомые места, улицы, магазины. Мне всегда казалось, что я буду неимоверно рад вернуться в родной город. Но всё было совсем не так, как я себе представлял. Мы проехали мимо улицы, на которой жила наша семья — я, мама, папа, братья. На короткое мгновенье я даже успел разглядеть наш дом и окна своей с братом комнаты. Сейчас там живут другие люди. Я живу в другом городе. А нашей семьи больше нет. Наверное, именно в тот момент я по-настоящему понял, что в реку не войти дважды. Ещё чётче я осознал это, когда наконец познакомился с племянницей. Машке тогда едва исполнилось два года. Кажется, я понравился ей с первого взгляда — весь вечер она не сползала с моих коленок, а потом уснула во время ужина, размазав слюни и кашу по новой рубашке. Жена Серого Маринка забрала её, непрерывно извиняясь, и пошла укладывать заснувшую дочь в кровать. Помню, я тогда пил чай, как сейчас помню, с чабрецом; напротив меня сидел старший брат и пил пиво. Мы в какой-то странной тишине наблюдали, как Маринка аккуратно, стараясь не разбудить, кладёт дочь в кроватку, салфеткой вытирает ей ротик и задвигает шторы. Серый улыбался, а я сидел и чувствовал себя лишним. Было невероятно приятно наконец встретить брата и нормально поговорить, наверное впервые за последние три года. Когда мы виделись в последний раз, он был моим безбашенным братом-студентом, с длинными «рокерскими» волосами и серьгой в ухе. Сейчас передо мной сидел любящий муж, ответственный отец и вообще серьезный такой дядя. А я? Я остался его младшим братом, который живёт в другом городе и лишь изредка может поговорить с ним по телефону. Теперь у него своя семья, а у меня- своя. Может, поэтому я стал приезжать реже, чем мне того хотелось. Когда я вернулся в Питер, то почувствовал себя лишним. Человеком, который уже «не дотягивал» до этого города. Капельку туристом и процентов на 80 нелегальным эмигрантом. Когда я вернулся обратно домой, в Киров, который я уже и не помню когда начал называть своим домом, то невольно ощутил себя лягушкой, вернувшейся в родное болото. Киров прекрасный город, но после шумных столиц нашей необъятной, напоминающих бурлящий поток, он и вправду кажется поросшим ряской болотом. Интересно наблюдать, как меняется твое отношение к городам. Становится легче нарисовать его портрет, когда удаляешься от него максимально далеко, и не важно, в пространстве ли или во времени. Я ощущаю себя чуточку импрессионистом, когда приезжаю в новый город, или возвращаюсь в старый. С каждым днём случается что-то, что добавляет новый штрих. Для меня портрет города — его запах, первый глоток воздуха. Я запоминаю и впитываю, а в моей голове яростно спорят Анджелико, Мане и Матисс. Для меня Питер пахнет дождём, туманом и старыми книгами. Киров — глиной, лошадьми, кофе и снегом. Москва — матом, сигаретным дымом и пустыми баночками с московским воздухом. Париж пахнет вином, металлом и пастельными красками. Флоренция — рекой, ветром и пастой. Амстердам — смехом, дымом, цветами и солью. Люксембург — скукой, золотом и неподвижностью, от которой ты, кажется, можешь задохнуться. Гамбург — ветром, травой и старыми вещами, среди которых на блошиных рынках можно найти много интересного. Дюссельдорф — пивом, сосисками и попугаями на ветках деревьев. Кёльн — колоколами, бронзой и Пасхой. Брюссель, пахнет вином, типографской краской и, как ни странно, Испанией. Такие ассоциации возникают когда делаешь первый шаг за двери аэропорта или вокзала и вдыхаешь полной грудью. Не всегда ты видишь всё — портрет города, рисуется постепенно, шаг за шагом, но всё же первый глоток воздуха — самый важный, основополагающий. Он — опора будущих воспоминаний и твоих отношений с этим городом. Именно поэтому, едва выйдя за порог лионского вокзала Гэр де ла Пар-Дье солнечным сентябрьским днём, я сделал глубокий вдох. Лион пах светом.