В клетке

Ичиго падал. Падал куда-то вниз, вниз, вниз. Вокруг не было ничего, кроме темноты и звенящего в ней металлического смеха. Рыжий падал так долго, что потерял счет времени. Для него стало внезапностью, когда его впечатало во что-то твердое и холодное. Полежав на этом несколько минут и более-менее придя в себя, он сделал над собой усилие и с трудом приподнялся на руках. Тут же непонимающим взглядом уставившись на гладкую темную поверхность под собой. «Стекло?» Куросаки попробовал встать на ноги, дабы осмотреться. Тело слушалось с трудом, голова гудела. Ноги держали с большой неохотой, перед глазами плавали разноцветные круги. Приложив большие усилия, он воздел себя на задние конечности и оглянулся. То, что он увидел, ввело его в ступор. Рыжеволосый стоял на темно-синих стеклах небоскреба. Странным образом не падая. Весь этот мирок был повернут на девяносто градусов. Немыслимым усилием воли сдержав порыв упасть навзничь и вцепиться во что-нибудь, вполне понятный для непривычного к таким условиям и живущего по законам физики организма, Куросаки подумал: «Я стою непонятно где на стеклах небоскреба, непонятным образом не падая… Что за бред?! Это что, сон?» — К несчастью для тебя, Король, это вовсе не сон! — пропел металлический голос из ниоткуда, отражаясь от стекол и эхом звеня в ушах. — Кто это?! — аж подпрыгнул от неожиданности рыжик, со страхом оглядываясь по сторонам. — А ты не помнишь? — в загадочном голосе проявились откровенно шипящие нотки, и целая тонна яда, чему точно позавидовала бы любая змея, — Король, скажи мне, как своему Коню: как ты посмел забыть нас со стариком?! Куросаки вздрогнул и дернулся, повторяя про себя столь знакомые слова: «Старик… Конь… Король…» Новая волна боли накрыла его так же внезапно, как и предыдущая, из-за которой он сюда и попал. Рыжеволосый осел на стекла, сжимая руками ноющие виски. «Вспомни нас, Ичиго. Вспомни!» — разбрасывая эхо, прозвучал странно знакомый мужской голос. «Ты не должен был забывать нас. Вспомни же!» С каждым произнесенным словом неизвестного боль в висках усиливалась, кровь бешено пульсировала, ударяя в голову. «Это… невыносимо…» Рыжеволосый сжал голову руками еще сильнее, захрипев от боли. «Я… не могу… больше…» Голоса смешались в один сплошной гул, отражающийся от гладких зеркальных стекол и несущий боль в голову. Ичиго уже решил, что это конец, настолько невыносимой была эта боль. Перед глазами мелькали чьи-то лица, в ушах стоял гул, в мыслях носились обрывки фраз, произносимых незнакомыми голосами. «Ичи-нии! Ичиго! Куросаки-кун!» Внезапно гул стал затихать. Парень неверяще приоткрыл глаза и увидел вдалеке белый, пульсирующий, яркий столб света. «Куросаки! Ичиго! Очнись же, чертов тупица!» Куросаки замер. «Этот голос… Гриммджоу!» Собрав последние силы, рыжеволосый встал на ноги и пошел к свету, держась за все еще гудящую голову рукой. Ичиго прикоснулся к свету и растворился в нем, с облегчением избавляясь от гула в ушах. И почти на грани сознания услышал затихающее и далекое: «Тц. А ведь он почти вспомнил…»

******

После нескольких минут активного тормошения рыжика, Гриммджоу понял, что его поступок наконец-то возымел нужное действие — Куросаки открыл глаза. Облегченно вздохнув про себя, арранкар перестал тормошить уже очнувшегося парня, скучающим тоном спросив: — Ты как? Рыжеволосый заморгал от яркого света и, закрыв глаза рукой, севшим голосом ответил: — Голова болит. Джаггерджак встал и завесил окно подвернувшейся под руку тряпкой, после чего подошел к тумбочке. Порывшись, извлек какую-то таблетку, достал откуда-то стакан с водой и, подойдя к кровати, протянул все это рыжику. — Выпей. Станет легче. Ичиго недоверчиво воззрился на стакан. — Откуда в пустыне вода? Гриммджоу посмотрел на него, как на сумасшедшего: — Куросаки, ты тупой? Если тупой, то так и скажи, не стесняйся! В любой пустыне есть оазис. В данном случае это кухня. Удивленный взгляд шоколадного цвета глаз показал Сексте, что этим ответом он ничего рыжему не доказал. — А в кухне откуда вода? Джаггерджак яростно взъерошил свои волосы, крепко сцепив зубы, после чего сказал с досадой: — Ками, откуда мне-то знать? Это Айзен чего-то намутил, и вот… — Айзен? — недоумевающе приподнял бровь рыжеволосый. Арранкар прикусил язык, понимая, что сболтнул лишнего. — Нет, не обращай внимания. Просто один из арранкаров. Недоверчиво качнув головой, Куросаки так же подозрительно оглядел белую, ничем не примечательную таблетку в руке Сексты. — А это что? — Таблетка. — Да я вижу, что таблетка! Зачем она? — Она обладает успокаивающим действием и избавит тебя от боли в голове. Ну, так мне Заель сказал. — Тот розоволосый, про которого ты мне рассказывал? — Да. — Кстати… Можно тебя еще кое о чем спросить? Голубоволосый тяжело вздохнул. «Беспамятный Куросаки оказался любознательнее, чем мне казалось вначале.» — Ну, что еще? — Мы ведь одни в этом… дворце? Гриммджоу обратил внимание на то, с каким трудом рыжему далось слово «дворец». Видимо, применить его к этим развалинам было сложно. — Ну и? — А где тогда остальные арранкары? Джаггерджак замялся, отводя взгляд. — Это… это долгая история. — А я никуда и не спешу, — рыжеволосый уселся поудобнее и скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что проглотит таблетку не раньше, чем когда услышит весь рассказ целиком. И Сексте действительно пришлось все рассказать. Он поведал Куросаки про войну, предварительно умолчав о тех, кого он туманно назвал врагами, и опустив наиболее важные подробности, которые так или иначе могли вернуть память рыжику. Рассказывая о том, как половина Эспады была вырезана врагами, он не мог не вспоминать о том, что больше всего арранкаров прибил именно Куросаки. Конечно, Гриммджоу понимал, что рано или поздно память вернется, и ему придется ответить за свои слова, но… Какое-то странное чувство удерживало его от раскрытия правды. И он никак не мог понять какое. Поэтому он решил не рассказывать Куросаки правду до тех пор, пока не разберется с внезапно возникшими непонятными чувствами.